Жнецы - Джон Коннолли

– Ты давай убирай свою байду, – провещал Хардинг своим тихим, вкрадчиво-зловещим голосом.

– Никак не могу, ребята, – сокрушенно развел руками бугаина.

Голова Хардинга повернулась чуть вбок, и он остро, по-птичьи посмотрел на незнакомца, как, должно быть, грач смотрит на червяка у себя под лапой.

– Ты меня, наверно, не расслышал? – спросил он.

– Да-да, наверное, не расслышал, – поспешно кивнул бугай. – Сказано как-то тихо. Надо бы громче, в полный голос. А то человеку бывает сложно мобилизовать внимание, когда другой что-то там шепчет себе под нос. – Он сделал глубокий вдох, а когда заговорил, голос из него рванулся зычно, громко: – Надо, чтобы в легких скопился воздух, и тогда слова полетят на силе ветра!

Батончик наглец дожевал, свернул обертку и аккуратно сунул в карман куртки. Затем потянулся было к пакету с молоком, но подошедший Хардинг пакет отпнул.

– Ой, а я так хотел допить, – обиженным голосом сказал бугаина. – Специально берег.

– Я тебе еще раз говорю, – уже в полный голос сказал Хардинг. – Мотай отсюда вместе со своим грузовиком.

– Так я ж сказал, что не могу.

Уиллис с Хардингом угрожающе подступали. Детина не двигался. Уиллис взмахом приклада кокнул правый подфарник внедорожника.

– Эй-эй, осторожней! – встревожился детина.

Уиллис его проигнорировал, то же самое проделав и с левой фарой.

– Убирай на хрен бандуру, – рыкнул Хардинг.

– Да я бы хотел, правда хотел бы, но никак не могу на это пойти.

– Не можешь?

Хардинг вогнал в ствол патрон, приставил дробовик к плечу и пальнул. Лобовое стекло осыпалось хрустальным дождем. Пострадала и кожаная обивка сиденья.

Детина всплеснул руками. На его лице было горестное удивление, а вот боязни не наблюдалось.

– Эх, парни-парни, – с плаксивым укором сказал он. – Ну зачем было это делать, а? Ну совсем ведь незачем. Такая ласточка красивая. Свои-то небось машины бережете, красоту цените. Это же вопрос… – он отчаянно искал нужное слово, – эстетики!

– Ты нас, я вижу, все равно не слушаешь.

– Да почему не слушаю – слушаю. Это вы меня никак не слышите. Я ж вам сказал: я бы ее и хотел убрать, да не могу.

Хардинг направил дробовик на хама. Его голос снова стал тихим и змеистым:

– Говорю тебе в последний раз. Убирай. Свою. Байду.

– А я в последний раз говорю: не-мо-гу!

– Да почему?

– Да потому что это не моя байда, а их! – сказал в сердцах бугай, указывая куда-то за Хардинга.

Оба Леонарда – и первый, и второй – обернулись. В сущности, это оказалось одно из последних движений, которые они совершили по жизни.

В качестве последнего им оставалось лишь пасть замертво.

Братья Фульчи – Тони и Поли – были ребятами неплохими. Начать с того, что у них очень четко обозначенные (хотя и незамысловатые) понятия о том, что правильно, а что нет. Однозначно неправильным, а значит, наказуемым, в их понимании считалось: трогать детей и женщин; трогать любого из немногочисленных друзей Фульчи; трогать любого, кто не сделал ничего, чтобы этого заслужить (это понятие трактовалось весьма вольно, во всяком случае применительно к тем, кому от Фульчи на данный момент причиталось, пусть даже в понимании наказуемых за сравнительно мелкие прегрешения); ну и наконец – а может, наоборот, прежде всего – обижать их горячо любимую маму Луизу Фульчи: это был откровенно смертный грех, подлежащий самой суровой и неотвратимой каре.

Правильным же считалось трогать любого, кто нарушил что-нибудь из вышеперечисленного. Вот, собственно, и всё. У иных обитателей прудов и водоемов нравственные воззрения отличаются, пожалуй, разнообразием бо́льшим, чем у наших братцев.

В штат Мэн братья Фульчи попали в подростковом возрасте, после того как их отец – человек горячий – оказался застрелен в ходе спора о маршрутах вывоза мусора в Ирвингтоне, штат Нью-Джерси. Луиза Фульчи желала своим сыновьям лучшей доли, чем быть неизбежно втянутыми в криминалитет, с которым был связан ее покойный муж. Уже в возрасте соответственно тринадцати и четырнадцати лет Тони и Поли смотрелись прямыми кандидатами на использование в качестве орудий тупой силы. Роста они тогда были еще среднего, но зато каждый весил вдвое больше своих сверстников – при уровне жира, заметьте, таком низком, что любая изнывающая на постоянной диете модель расплакалась бы от зависти.

Прискорбно, но есть личности, чья наружность обрекает их на определенный жизненный путь. Фульчи имели вид уголовников, и казалось неизбежным, что таковыми они и станут. Вероятность перехитрить судьбу осложнялась еще и эмоционально-психологическим складом братьев, который наиболее нейтрально можно описать как взрывной. Запальный шнур у обоих был так короток, что его считай не было вовсе. С течением времени какие только специалисты от медицины (в том числе и несколько представителей тюремной службы пробации) не брались сбалансировать эмоциональный фон братцев путем фармацевтического вмешательства – увы, всё тщетно. То, что медицинские светила обнаруживали для себя в процессе, оказывалось столь чарующим, что на эту благодатную тему можно было писать и писать научные труды и диссертации, согласись только братья Фульчи стоять на месте, пока их исследуют, измеряют и описывают, – но у них на это просто не хватало терпежу.

При психических расстройствах девиантное поведение, как правило, усмиряется и держится под контролем за счет осмотрительного применения коктейля из различных медикаментов. Надо лишь найти верное сочетание лекарств и вдохновить подопытного принимать их на регулярной и продолжительной основе. В случае же с Фульчи обнаружилось, что лекарства действуют на них эффективно лишь непродолжительное время – обычно с месяц, а то и меньше, – после загрузки в организм. Затем эффект идет на спад, а повышение дозы к соответствующему снижению девиантности не ведет. После этого профессионалы от медицины возвращались в свои кулуары, откуда появлялись вновь с победным видом и с очередной подборкой из синих, красных и зеленых пилюль, с тем чтобы потом снова обнаружить: природные наклонности братьев опять возобладали. Все равно что операбельный больной, отвергающий донорскую почку, или лабораторные крысы, которые, столкнувшись с искусственным препятствием на пути к кормушке, постепенно находят способ его обходить.

Один из психиатров был даже в шаге от того, чтобы свой труд о братьях Фульчи запустить в свет. Уже заготовил и название: «Вирусный психоз. Новый подход к психотическому поведению взрослых». Суть его теории состояла в том, что психоз у Фульчи имеет что-то общее с тем, как мутируют определенные вирусы в ответ на попытки медиков им противостоять. Фульчи психотичны образом, выходящим далеко за рамки обычного понимания данного термина. Впрочем, ту работу так и не опубликовали, поскольку психиатр одинаково опасался как насмешек коллег, так и возможной обиды и, следовательно, кары со стороны братьев Фульчи, если те прознают, что он называл их «психами», пусть даже под маскировкой псевдонимов.

Тупыми братья Фульчи не были. Кто-то из высоких правоохранительных чинов однажды проронил, что Фульчи «не смогут даже написать слово «реабилитация». Это неправда: написать бы они смогли. Просто братья не имели представления, каким образом все это может соотноситься с ними, потому как ни в каком таком «психозе» себя не подозревали. Они были вполне счастливы. Обожали свою мать. Ценили друзей. Все это выражалось очень прямо и конкретно. Что же до пресловутой «реабилитации», так она для преступников, а братья Фульчи преступниками не являлись. Они всего лишь выглядели как уголовники, а это совсем не одно и то же.

Правда, закон по некоторым своим статьям с воззрениями братьев Фульчи разнился, что за годы оборачивалось для них различными тюремными сроками. Так, однажды братьев посадили за кражу русской водки в порту Сиэтла (общая сумма похищенного – $150 000), хотя их всего-навсего подрядили отвезти груз в фуре. Однако на момент задержания груз находился при Фульчи, а Фульчи при грузе, а потому вину им, исходя из понятия «правильности», пришлось взять на себя. Сиживали братья и в Мэне, Вермонте, Нью-Гэмпшире, и в приморской канадской провинции Нью-Брансуик – преимущественно за дела, связанные, по формулировке их доброго друга Джеки Гарнера, с «переуступкой права собственности», иногда с применением некоторого насилия, если кто-то случайно или нарочно нарушал одно из их понятий о том, что правильно, а что нет. Ну а незнание закона, как известно, от ответственности не освобождает.

Впрочем, самым судьбоносным в жизни Фульчи явился арест в Коннектикуте по обвинению в убийстве. На тот свет тогда отправился некто Респиратор Бенни – букмекер, вносивший в свою профессию счетовода творческую жилку, на которую его начальство посматривало косо. А начальство, в свою очередь, было отдаленно связано с теми, кто когда-то участвовал в том самом споре о вывозе мусора, в запале которого сложил голову отец братьев Фульчи. Своего прозвища – Респиратор – Бенни удостоился из-за одышливого придыхания, с которым вел развратно-сладостные разговоры по телефону с различными женщинами, которым его липкое внимание совершенно не льстило. Поскольку те скабрезные звонки Бенни совершал из комфорта своей постели, полиция вычислила его достаточно быстро. Бенни тогда задержали и повели в участок. При этом на спуске с подъездной лестницы Респиратор так жестоко навернулся со ступенек (одна из женщин, к которой он лип, оказалась женой местного полицейского), что немного охромел и, как следствие, удостоился еще одной, параллельной клички: Поскакунчик. Обе клички Бенни недолюбливал, и когда его, случалось, ими называли, горласто протестовал. Все связанные с этим – и вообще с его ловкачеством – проблемы кончились тогда, когда в голову Бенни прозорливо всадили пулю.