Круглый год с литературой. Квартал первый - Геннадий Красухин

Македонову и Марьенкову дали по 8 лет лагерей и направили в г. Медвежья гора в БеломорБалтЛаг.

Марьенков весь срок не отсидел. Его мобилизовали в армию. Воевал на Карельском фронте. Был тяжело ранен и контужен.

Вернулся в опустевший кров. Семья брата была казнена гитлеровцами за связь с партизанами и за то, что она позволила себе удочерить еврейскую девушку.

Марьенков написал о партизанах Смоленщины. Книга «Вдалеке от больших городов» вышла в 1949-м.

И продолжал дописывать «Записки краскома». Теперь у него получилась трилогия: «На земле Смоленской», «Детство Алёши Боброва», «Огонь на Севере». «Огонь на Севере» имеет второе название в скобках «Записки краскома».

Умер Ефрем Михайлович 14 июля 1977 года.

Для меня Ашукин – это прежде всего Николай Сергеевич и Мария Григорьевна Ашукины, написавшие книгу «Крылатые слова». Эта книга у меня была. И я её очень любил.

Позже я узнал, что Николай Сергеевич Ашукин писал поначалу стихи и прозу, а потом перешёл на краеведение и литературоведение.

Впрочем, текст книги «Пушкинская Москва (Москва в жизни и творчестве А.С. Пушкина)» восстановлен Елизаветой Муравьёвой, дочерью Марии Григорьевны Ашукиной от первого брака.

Остальные книги живут, слава Богу. Это «Библиография Блока» (1923), «А. Блок в воспоминаниях современников и его письмах» (1924), «По грибоедовской Москве» (1924), «Живой Пушкин» (1926), «Литературная мозаика» (1931), «Как работал Некрасов» (1933), «Летопись жизни и творчества Некрасова (1935), «Как работал Пушкин» (1936), Брюсов (2006, в «ЖЗЛ»).

Ашукин ещё много чего напечатал. Это был действительно незаурядный учёный.

Умер 9 февраля 1972 года (родился 4 сентября 1890).

10 ФЕВРАЛЯ

10 февраля 1890 года родился Борис Леонидович Пастернак. Многие ли знают вот это его стихотворение:

РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Как было хорошо дышать тобою в марте,И слышать на дворе, со снегом и хвоёй,На солнце, поутру, вне лиц, имён и партий,Ломающее лёд дыхание твоё!Казалось, облака несут, плывя на запад,Народам со дворов, со снегом и хвоёй,Журчащий как ручьи, как солнце, сонный запах —Всё здешнее, всю грусть, всё русское твоё.И тёплая капель, буравя спозаранкуПесок у желобов, грачи и звон теплаГремели о тебе, о том, что иностранка,Ты по сердцу себе приют у нас нашла.Что эта, изо всех великих революцийСветлейшая, не станет крови лить. Что ейИ Кремль люб, и то, что чай тут пьют из блюдца.Как было хорошо дышать красой твоей!Казалось, цель свята, как копоть в катакомбахВ глубокой тишине последних дней поста.Был слышен дерн и дром, но не был слышен Зомбарт,И грудью всей дышал Социализм Христа.Смеркалось тут… Меж тем свинец к вагонным дверцам(Сиял апрельский день) – вдали, в чужих краяхНавешивался вспех ганноверцем, ландверцем.Дышал локомотив. День пел, пчелой роясь.А здесь стояла тишь, как в сердце катакомбы.Был слышен бой сердец. И в этой тишинеПочудилось вдали курьерский нёсся, пломбыТряслись, и взвод курков мерещился стране.Он – «С Богом, – кинул, сев; и стал горланить: – К чёрту! —Отчизну увидав: – Чёрт с ней, чего глядеть!Мы у себя, эй жги, здесь Русь, да будет стёрта!Ещё не всё сплылось, лей рельсы из людей!Лети на всех парах! Дыми, дави и мимо!Покуда целы мы, покуда держит ось.Здесь не чужбина нам, дави, здесь край родимый.Здесь так знакомо всё, дави, стесненья брось!»____________________Теперь ты – бунт. Теперь ты – топки полыханьеИ чад в котельной, где на головы котловПред взрывом плещет ад Балтийскою лоханьюЛюдскую кровь, мозги и пьяный флотский блёв…

Оно показывает, что был Пастернак весьма здравым реалистом. Стихотворение написано в 1918 году, то есть уже тогда он оценил, во что выродились революционные порывы либеральной интеллигенции начала века.

Но чтобы выжить, встал в позу, так сказать, философствующего чудака. Отказался подписать коллективное соболезнование Сталину, потерявшему жену, однако добился, чтобы рядом с коллективным было напечатано его личное, пастернаковское: «Присоединяюсь к чувству товарищей. Накануне глубоко и упорно думал о Сталине; как художник – впервые. Утром прочёл известье. Потрясён так, точно был рядом, жил и видел».

В 1934-м выступивший на съезде писателей Бухарин объявил Пастернака лучшим поэтом современности. Вырос, дескать, новый читатель поэзии, которого уже не удовлетворяют стихи Демьяна Бедного и даже Маяковского. Скорее всего, именно в ответ Бухарину появилось в декабре 35-го в печати резюме Сталина, навсегда установившего, кто в Советском Союзе лучший и талантливейший. Пастернак правильно понял, кому отвечает Сталин. И верно решил, как ему вести себя в этом случае – отодвинулся от своего восторженного поклонника, которого однажды уже исключали из партии – давали понять, что тот утратил благорасположение Хозяина. Потому и писал поэт Сталину: «Теперь, после того, как Вы поставили Маяковского на первое место, […] я с легким сердцем могу жить и работать по-прежнему, в скромной тишине, без которых я бы не любил жизни. Именем этой таинственности горячо Вас любящий и преданный Вам Б. Пастернак». Чрезмерно горячая благодарность говорит о страхе. Очень может быть, что письмо, где он взял сторону косноязычного Сталина, а не его красноречивого оппонента, спасло поэту жизнь.

А вот два стихотворения Пастернака о Сталине, напечатанные 1 января 1936 года в «Известиях», таким противоядием быть не могли. Во-первых, благоволение Сталина к своим льстецам не было для них индульгенцией: мнительный вождь частенько менял милость на гнев. А во-вторых, вряд ли Сталин вообще понимал поэзию Пастернака, которого считал, должно быть, мастером всяческих изощрённых поэтических выкрутасов. Не подобным ли мастером Сталину представлялся и Мандельштам и не решил ли Сталин проверить своё представление, позвонив Пастернаку? «Но ведь он же мастер, мастер?» – спросил об арестованном Мандельштаме. И, мне думается, очень удивился, услышав в ответ: «Не в этом дело». Не в этом, а в чём же тогда? Поэт Мандельштам или не поэт? Поэт Пастернак или не поэт? Впрочем, из кажущейся Сталину невнятицы, напечатанной в «Известиях», он наверняка извлёк, что поэт пишет о своём восприятии гениального поступка вождя: