Дорога в Монсегюр - Елена Хаецкая

Внизу кто-то начинает наигрывать на дудочке средневековую мелодию. Вечер постепенно наливается синевой, появляются звезды, под стенами и башнями медленно включается подсветка. Теперь замок золотой, а небо – темно-синее. И дудочка внизу.

Моя душа сыта.

Светлый замок графов Фуа в окне, дудочка внизу, теплая, добрая ночь – покой, тишина, любовь. Сколько света в Фуа, какая человеческая, защищающая красота. Фуа – одно из лучших, одно из самых светлых и легких мест на земле.

Наутро открываю глаза, чтобы сразу встретиться взглядом с замком Фуа. Подсветка погасла еще в середине ночи. Уже занялось утро, радостно-голубое. Здравствуй, Фуа.

Я открываю глаза, чтобы переполниться счастьем воспоминания о вчерашнем. Я сделала это. Это случилось со мной. Как угодно: я была одновременно и активным действующим лицом и игрушкой в чьих-то любящих руках.

На ноги не ступить. На ступни страшно смотреть – вздулись пузыри, один лопнул и прилип, там красно-бурое пятно. Гм, интересно – смогу ли я ходить?

Полежала еще немного на кровати, не в силах оторваться от замка Фуа – будто гость в моей скромной тесной комнатке. Порастирала ноги. Обулась, ступила на пол – вроде бы, ничего, жива.

В последний раз оглянулась на окно, взяла панамку, сумку и ушла.

Вчера портье взял у меня 15 франков – плата за завтрак. Маленький портье немного говорил по-немецки, что значительно облегчило нам взаимопонимание. Я спустилась в столовую, съела булочку с кофе, попрощалась со служащими, и тут явился директор. Он по-хозяйски расцеловал всех кухарок и консьержек, после подошел ко мне.

– Уходишь?

– Да, месье.

– Пожила бы тут…

– У меня отель в Тулузе. Я должна вернуться.

– Жаль. Но ты приезжай еще…

Он дал мне рекламную листовку общежития, проводил до дверей и там, уже на пороге, обхватил своими лапами за плечи, прижал мою голову к своему животу, сильно потрепал по затылку:

– Счастливого пути, маленькая русская!

И расцеловал в обе щеки.

Я отправилась бродить по Фуа. Времени до поезда было еще много. Я купила еще одну фотопленку и бесконечно фотографировала узкие улицы, восходящие к скале или сбегающие к реке Арьеж, лавочки, кафе, фонтаны. И всегда, так или иначе, в просвете мелькал замок графов Фуа – заботливый, чуткий, любящий страж этого небольшого и светлого городка.

Ах, как разговаривают в Фуа! Россиниевские речитативы, выпевание, подхватывающее фразу, едва лишь она отзвучала в устах партнера – растянутые гласные, особенно в конце фразы – все немые «е» произносятся и тянутся, чтобы у собеседника была возможность потянуть дальше эту бесконечную ленту пения-говорения, не обрывая ее.

Я забрела (естественно!) в книжный магазин, где и купила книгу «Симон де Монфор и драма катаров».

И снова – бесконечное кружение по Фуа… Наконец, я стала искать вокзал (правильно – «гар», но в Лангедоке произносят «гаре»). Заглянула в дом к одной доброй тетушке, спросила – правильно ли иду. Тетушка захлопотала, пригласила к себе, с балкона показала, где находится вокзал: я шла правильно, но только по другому берегу реки Арьеж и мне надо было возвращаться и переходить мост. Тетушкина дворняжка радостно встала на меня лапами.

Тетушка спросила, откуда я родом. «Из России». – «Ай, какое безобразие: русская и не говоришь по-французски. Милочка, русские – они просто ОБЯЗАНЫ говорить по-французски…»

Она забралась в холодильник и вытащила две коробочки сока, апельсинового и яблочного. Обыкновенные коробочки, у нас такие продают в каждом ларьке. «Возьми-ка, а то захочешь пить…»

Умытая ее добротой, как живой водой, ушла – по пыльной дороге, мимо заборов и закрытых от жары ставней, по берегу быстрой горной речки Арьеж, снова к замку Фуа, к мосту, а там – по рельсам, к вокзалу, к поезду, увозящему меня в Тулузу – в Тулузу из Фуа, где все были так добры ко мне и где (как, безусловно, врал директор общежития) меня будут с радостью ждать, когда бы я ни вернулась…

Я в Тулузе. Я – дома.

Мой прекрасный южный город. В просвет улицы св. Бернарда, выходящей на Страсбургский бульвар, видна башня Сен-Сернена. Там – мой дом. Мой дом в Тулузе.

Мое окно, звон с собора, початая бутылка красного вина, купленная в соседней лавочке и откупоренная ключами (то есть варварски). Пью вино, слушаю тихое гудение счастья где-то там, за ребрами, где помещается таинственная утроба души.

Вечером, облачившись в длинное платье, иду в собор Сен-Сернен. Я немного робею: у нас бы женщину без платка из церкви выгнали со скандалом. Однако бояться нечего: я пришла не к мессе. По собору бродят туристы, в том числе дамы в шортах. Единственное, о чем предупреждают объявления а каждом углу: просьба соблюдать тишину из уважения к святости этих мест.

Полукруглые арки, затхловатый («склепный») воздух, высокий потолок – еще не готика, уже не романика – розоватые стены.

Медленно иду вдоль стен. У меня много времени. Я хочу почувствовать тот давний Сен-Сернен, но все время меня отвлекают посторонние мысли. Слишком уж вписан этот собор в современную студенческую жизнь: на его ступеньках постоянно сидят студенты, читают, разговаривают. Я и сама потом вечерами там сидела с блокнотом на коленях, утыкаясь то в свои записи, то в блекнущее небо.

«Близорукое тулузское небо» – перефразируя Мандельштама.

Образы святых – статуи, барельефы. Длиннющие белые свечи по 5 и 10 франков. И вот, на одной стене, ближе к выходу, – маленькое потрясение: русская икона Богородицы.

За 10 франков купила входной билет и вошла в «Crypte»: круговой обход всех часовен собора, паломничество, которое совершают все, кто останавливался в Тулузе по пути к Иакову Компостельскому. Можно спуститься в подземелье, где, выхваченные лампами, видны образы святых, плотников, воинов, монахов (резное дерево или резной камень – уже не вспомню, потому что помню только их простые и выразительные лица). Там, под балдахином, установленным в 18 веке, в ларце покоится главная святыня собора – мощи св. Сатурнина.

В помещении тихо, затхло, холодно, спокойно. Полумузейная-полуцерковная святость: тишина, древность, благоговение, любопытство, руками не трогать, одновременно и разрешено и запрещено.

При покупке билета мне выдали также схему расположения капелл с текстом на всех европейских языках, так что я могла углубиться в немецкий вариант и по цифиркам определить, какой именно святой глядит на меня из полумрака. Но в этом было бы что-то очень американское: вбить в мозги, не переваривая, как можно больше информации, которую потом мгновенно забыть. Поэтому я не стала этого делать, а вместо того медленно обошла все капеллы, мысленно заменяя лампы факелами и свечами.

Сен– Сернен -средоточие доброты, света, любви. Лучше всего к нему подходят затасканные слова «духовный центр» – но это именно так. Я постоянно чувствовала рядом его благое присутствие.

АЛЬБИ, КРАСНЫЙ ГОРОД НА ТАРНЕ. – До Альби от Тулузы чуть меньше часа езды на поезде. Вокзал стоит на пл. Сталинграда.

Над городом, над зеленым мутным Тарном, над всей местностью торжествующе доминирует собор св. Сесилии. Он похож на крепость. Он огромен. Триумф католицизма.

Путеводитель сообщает, что от Тулузы до Альби 77 км; население Альби ок. 50 тысяч человек. По поводу собора: «Здание величественных форм, символизирующее безграничную власть католической церкви и величие истинной веры после разгрома альбигойцев».

На самом деле собор св. Сесилии производит несколько иное впечатление.

Я обошла эту цитадель несколько раз. Строгая, толстая с прилепленным сбоку хрупким, тончайшим резным порталом. Ломкая готика и неприступная романика.

Внутри – море витражного света. Знаменитая фреска «Страшный Суд» не произвела на меня должного впечатления, может быть – потому, что я исступленно люблю средневековую резьбу по дереву, а здесь ее было – настоящее пиршество. Самый последний маленький ангел на хорах, самый величественный из апостолов – каждый был неповторим и прекрасен. Меня окружали широкие, скуластые лица – лица того же склада, что и у девушки в общежитии Фуа, у той, которая была в Монсегюре.

Великолепие и роскошь, неслыханная концентрация в одном месте множества прекрасных произведений – такого густого собрания шедевров, что становилось тяжко. И еще была в этом соборе некая нарочитость, неестественность, диссонанс, звучащий параллельно основной теме, сплетаясь с ней в дивный, тревожащий, бесконечно манящий поток: в самом сердце торжествующего католицизма открыто засела самая исступленная мистика.

Внезапно в памяти всплыла одна книга, которую я видела в нью-эйджевском магазинчике на ул. Гамбетта в Тулузе. Она называлась «О мистицизме собора св. Сесилии в Альби». Я не вспомнила бы об этом, если бы, находясь в соборе св. Сесилии, постоянно не ощущала диссонанс. Я не стала специально искать мистические символы, но один просто бросался в глаза: на стене собора – каменный резной крест, сделанный в виде перекрестья двух терновых веток. Осталось только добавить по розочке на концах веток…