Стихи (2) - Юрий Нестеренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сука
Ноябрь, тоска и скука.Вторые сутки льет.Беременная сукаИз мутной лужи пьет.
Сосцы ее отвислы,С хвоста ее течет,Не надобно ей смысла,Не ведом ей расчет.
Бездомная бродяга,Была бы ты умней…Зачем тебе бодягаУбогих этих дней?
Безвыигрышная мукаДа вкус гнилых костей…И как ты можешь, сука,Впускать сюда детей?
Тот мир им станет домом,Где вскоре, вой не вой,Похмельный дворник ломомХребет сломает твой,
Иль твой собрат дворовыйВ помоечной борьбе,Как более здоровый,Прокусит бок тебе.
У мусорного бака,Примерзшая ко льду,Издохнешь, как собака,В недальнем уж году.
Брезгливо чьи-то ногиТебя перешагнут…Не проще ль до дорогиДойти за пять минут?
Тяжелые колеса,Удар — и тишина…Проклятые вопросыРешаются сполна.
Чтоб вырваться из круга,Не сыщешь лучше дня…Но глупая зверюгаНе слушает меня.
Не думает, что лучше —Лакает языком,Как будто вместо лужиТут миска с молоком.
Косит на всякий случай,Слегка напряжена…Для жизни этой сучьейОна и рождена.
Вот, вроде, нет на светеПрезренней существа,Но знают сучьи дети —Во всем она права!
В нелепой этой давке,Где разум на мели,Помоечные шавки —Хозяева Земли!
Ученый, ты в наукеПрокладываешь путь,Но не оценят сукиТвоих открытий суть.
И что тебе, писатель,Ум, гордость и краса?Иди корми, приятель,Помоечного пса!
Страницы книг листаяИ слушая эфир,Мы чуем запах стаи,Заполонившей мир.
Они не сдохнут сами —Щенков легко рожать,Последней битвы с псамиЕдва ли избежать.
Промедлим — будет хуже,Отсрочки не продлят…Ноябрь. Ненастье. Лужи.Голодный сучий взгляд.
2003
В дороге
До чего унылая земля!Тянутся на всем пути поездкиБурые раскисшие поля,Серые сырые перелески.
Вместо неба — тусклая тоска,В лужах отраженная стократно.Оттого-то песня ямщикаЗдесь всегда длинна и безотрадна.
Наш шофер, конечно, не ямщик —Громыхает радио в кабине,Девка безголосая пищитПод мотив, рожденный на чужбине.
Может, в пестроте Майами БичИ возможны песни в этом духе,Здесь же этот музыкальный кич —Словно миниюбка на старухе.
Бочаги, овраги, пустыри…Мысли вязнут в мутной дребедени.Солнца нет, и, словно упыри,Люди не отбрасывают тени.
Стылый ветер да вороний грай,Села — полумертвые, нагие…Неужели гиблый этот крайВ ком-то будит чувство ностальгии?
Где-то там, в Майами, в кабаке,На потеху пьяным отморозкамТолстый хмырь на русском языкеВрет, как он тоскует по березкам.
Врет ли? Вряд ли. Вот они во мгле —Словно кости, что белеют рядом,Но родившийся на сей землеНавсегда отравлен трупным ядом.
Даже там, про здесь не говоря,Не сбежит от качеств, им несомых.Вечное дыханье ноября.Холод, закрепленный в хромосомах.
Едем, едем… час ли, два ли, три? —Та же грязь, и та же хмарь над нею…Что б ни утверждали словари,Версты миль значительно длиннее.
Да и есть ли им вообще конец,Или цифры ничего не значат,И отсюда ни один гонецНикуда вовеки не доскачет?
Тишь да глушь, бурьян да лебеда,Неизменность древнего канона…Русь, куда несешься? Никуда.Не страна — апория Зенона.
Внешняя иллюзия пути,А на деле — сотни лет на месте.Навье царство. Омут. Не уйтиОт самим себе извечной мести.
Русь — тысячелетний страшный сон,Зря, шофер, ты давишь на педали.Тени что-то шепчут в унисон,Пропадая в выморочной дали…
Всё мы едем, едем… Где? Когда?Кто маршрутом нашим озабочен?Лишь туман, да ржавая вода,Да бурьян вдоль глинистых обочин…
2003
«Робин Гуд истpебляет оленей в лесу коpоля…»
Робин Гуд истpебляет оленей в лесу коpоля,А шеpиф Ноттингемский с гостями сидит на пиpу,Кpестоносцев согpела в могилах Святая Земля,А законный монаpх, как всегда, не спешит ко двоpу.
Ричаpд Львиное Cеpдце — солдат, его дело — война,А дела госудаpства — ведь это такая тоска…Пусть в анаpхии и беззаконии вязнет стpана,Но зато отвоевана тысяча акpов песка.
В окpужении стягов и львиных оскаленных моpдХpистианское pыцаpство снова идет воевать,И, пока в Палестине сpажается доблестный лоpд,Робин Гуд с благоpодною леди ложится в кpовать.
Чеpез Шеpвудский лес опасаются ездить купцы,Сбоp налогов наpушен, и стpах пpед законом исчез —Все пути стеpегут Робин Гуд и его молодцы,Всех пpеступников скpоет зелеными кpонами лес.
Только к каждому дубу в лесу не пpиставишь солдат,И с pазбойничьей шайкой не бьются в откpытом бою;Лоpд шеpиф, может быть, и не любит коваpных засад,Но он должен исполнить, как следует, службу свою.
Робин Гуд — бpаконьеp и гpабитель, и значит, геpой,А шеpиф защищает закон, потому и злодей,Но он знает, что худшие беды бывают поpойИз-за искpенне веpящих в лучшую долю людей.
А когда опускается сумpак на Шеpвудский лес,Лоpд шеpиф наливает в сеpебpяный кубок вина,Наблюдая, как с темных, затянутых дымкой небесОзаpяет Бpитанию пpизpачным светом луна.
Пусть ноpманнский закон не особенно и спpаведлив,Но искать спpаведливость на свете — бессмысленный тpуд,И все новые хитpости изобpетает шеpиф,И готовится вновь ускользнуть из силков Робин Гуд…
А над Ноттингемшиpом стpуится белесый туман,Словно пpизpак гpядущей эпохи встает за окном,Где к согласью пpидут, наконец, англосакс и ноpманн,И пpолитая кpовь обеpнется веселым вином.
Вспомнят люди и шайку, и Робина, их главаpя,Вспомнят лоpда шеpифа, и он не избегнет хулы,Но никто не помянет оленей, загубленных зpя,Ставших пpобною целью для меткой геpойской стpелы…
1994
«Когда твоя нация сгинет в кровавом чаду…»
Когда твоя нация сгинет в кровавом чаду,Когда твои дети умрут от холеры и тифа,Когда, отзвучав напоследок в предсмертном бреду,Затихнут нехитрые лозунги пошлого мифа,
И будут музеи разгромлены пьяной толпой,И книги пойдут на растопку в последнюю зиму,Однако не смогут согреть, ибо будет скупойОтдача тепла от идей, достающихся дыму,
Когда мародеры, герои, борцы, палачи,Романтики, скептики, шлюхи, церковники, воры,Студенты, торговцы, артисты, поэты, врачи,Рабочие, клерки, защитники и прокуроры,
Когда привередливый, скучный, веселый и злой,Безжалостный, глупый, коварный, холодный и страстный —И с ними их ценности — станут гнильем и золой,И тем завершится борьба, оказавшись напрасной —
Останется город, хитиновый экзоскелет,Изрезанный шрамами улиц, осыпанный рваньюПоследних газет и плакатов, единственный след,Оставленный мясом, и кровью, и мышечной тканью —
Всем тем, чем для города некогда были они,Его обитатели, дети твои и собратья,Которые строили планы на дальние дни,О самых ближайших совсем не имея понятья.
Огонь уничтожит иные деянья людей,Уйдут даже кошки и крысы, почувствовав голод,И фильмы, и мысли ученых, и речи вождей,И все остальное — погибнет. Останется город.
Он будет лежать, погружаясь в земную кору,Ржавея железом, крошась-осыпаясь бетоном,Слепой и безмолвный. И лишь иногда на ветруОконная рама откликнется старческим стоном.
И будет расти на балконах и крышах трава,И мягкий лишайник заменит ковры в кабинетах —Все это, вообще-то, случалось не раз и не дваВ различных эпохах и странах, на разных планетах.
И, может, такой результат и является темЕдинственным смыслом, который так долго искалиЖрецы философских идей, социальных системИ прочих иллюзий, что прежде так ярко сверкали.
И люди нужны лишь затем, чтобы кануть во тьму,Оставив планете свой город, свой каменный остов…Так участь полипов совсем безразлична тому,Кто смотрит в закатных лучах на коралловый остров.
1998
«В этом городе, похожем на общественный сортир…»
