Жребий No 241 - Михаил Кураев

Весь твой Н. Кураев.

Погода здесь стоит все время теплая; больше 10о мороза еще не было, а сегодня, например, так только 3о — совсем на Сибирь не похоже! Ну, еще раз до свидания! Снова и снова целую тебя!

Итак, спина болит, паровозы проваливаются, в Забайкалье оспа, в Байкале громадные трещины… Надо думать, и напугал дед бабушку изрядно и заставил думать о себе с тревогой и надеждой, обращая молитвы к единственному заступнику. Впрочем, трудно судить, как относится католический бог к молитве в пользу православного.

Карточка, «где мы вдвоем», сохранилась, вот она, на стене.

Бабушка не обладала той обольстительной красотой, что вызывает восхищение знатоков, зависть дам и тревожит сластолюбцев. Мягкие черты ее милого лица предупреждали о доверчивой нежности ее сердца. И в молодости, и в пору увядания ее лицо неизменно привлекало своей открытостью, она смотрит на вас, обращенная к вам не только взглядом, но и слухом и сердцем. Вот эта открытость и прямота, сочетаясь с неколебимостью убеждений, чуждых эгоизму и тщеславию, быть может, и составляла главное свойство ее души.

Это их первая фотография с дедом: бабушка сидит на стуле, положив скрещенные руки на какой-то маленький круглый столик, покрытый скатертью с матерчатыми кисточками. Дед стоит сзади у правого плеча бабушки, он в черном сюртуке, под белым воротником вразлет две черные полоски крохотного галстука. Стриженая бородка, усы, очки в тонкой оправе, именно такими воображение рисует новых людей, описанных Чернышевским и Тургеневым.

Новые русские начала века.

Взгляд деда строг и внимателен, и бабушка смотрит внимательно и вслушивается.

Как это милосердно, что им сейчас не возвестят о том, что они похоронят своего первого сына, блестяще одаренного музыканта, математика, мастера на все руки, сраженного костным туберкулезом в двадцать лет. Они не услышат сейчас и о трех войнах, которые будут их разлучать… о гибели под Ленинградом младшего сына, летчика, сгоревшего на пятой неделе войны…

Как спокойно принимают они свою судьбу.

Впрочем, у деда лицо, как перед сражением, в сознании того, что врач и в битве, и после битвы не с победителями, а с побежденными, с увечными, ранеными, страждущими и больными.

Они принимают свою судьбу, но их Бог — возвышает, а не жаждет рабской покорности и суетного заискивания. Назвать своего старшего сына, первенца, Сергеем — это был вызов судьбе. В молодые годы умер старший брат Никандра Иоакимовича, Сергей Иоакимович. И прадед назвал своего старшего сына Сергеем, Сергей Никандрович умер во сне, готовясь к экзаменам на последнем курсе Дерптского университета! И дед назвал своего старшего сына Сергеем. Дяде Сереже суждено было прожить лишь двадцать один год.

Что испытала бабушка, Кароля Васильевна, когда мой отец возвестил ей о рождении своего первенца и решении назвать его Сергеем!

И наша взяла!

Мой брат жив, и в этом воля его и прадеда, и деда, и отца. Имя брата уже неотъемлемо от истории нашего города, он порядочный инженер, крупный гидротехник, сегодня он уже старше своего деда…

Неужели тогда, едва решив соединить свою судьбу с дедом, бабушка видела так далеко и готова была тихой улыбкой благословить нас…

Фотографий Алисы-Виктории-Елены-Луизы-Беатриссы Гессен Дармштадской, впоследствии русской императрицы, везде полно, но ни на одной из них я не видел этой женщины, ростом чуть выше мужа, улыбающейся, смеющейся, светлой. Говорят, она была красива, ну что ж, если красота бывает холодной и мрачной, значит действительно красива.

Запись царя, помеченная той же датой, что и письмо про свирепство оспы и трещины на льду Байкала, 17 февраля, отмечена, как всегда замечательным лаконизмом и беспристрастием, уравнивающим в правах смерть, прогулку, войну, питье чая в 5 часов или обед.

Дневник императора.

17-го февраля. Вторник.

В 9 1/4 поехали в Пажеский корпус. Вернулся к докладам. После завтрака отправились вдвоем на панихиду по П. С. Ванновском, который скончался сегодня ночью.

Погода была серая, но не холодная. Известий с Дальнего Востока совсем не было. Читал весь вечер. Обедал Сергей (деж.). Легли спать пораньше.

Последующая вскоре запись о погибшем машинисте лифта приоткроет чуть-чуть, если не личность, то хотя бы мельком обозначенное свойство покойного: «придавлен до смерти по собственной неосторожности». О почившем верном слуге престола, генерал-адъютанте и генерале от инфантерии, храбром воине, властном и грубом военном министре, уже в преклонных годах извлеченном, по собственному выражению, из нафталина и назначенном в семьдесят девять лет министром просвещения, автор дневника не найдет ни единого слова ни в скорбь, ни в сожаление. А ведь покойник служил четырем самодержцам, при нем приняты на вооружение магазинные винтовки и бездымный порох, построены очень нужные крепости, сформированы мортирные батареи, снижена норма приема в вузы евреев, воспрещен прием в университеты гимназистов из окраинных округов, поставлена на крепкую ногу деятельность университетских инспекций по выявлению студентов, участвующих в беспорядках, и все это лишь за год просветительской деятельности, и ни одного теплого слова. Трудно рассчитывать на царскую благодарность, если уж сам Петр Семенович был удостоен лишь Высочайшего присутствия на панихиде.

Интересно, думал ли дед, отправляясь на войну, о благодарностях и наградах? Конечно, думал, но ждал их только от своей голубки Кароли.

Иркутск. 18 февр. 1904.

Дорогая голубка! Благополучно прибыл в Иркутск. Через 1 час отправляюсь дальше, просидел на станции Иркутск 6 часов (с часу ночи до шести утра). Можно было остаться в Иркутске на сутки, посмотреть город, немного отдохнуть; так делает большинство моих спутников. Но я решил ехать дальше, благо не очень тесно в поезде. Впрочем, в этом поезде поедем только до Байкала (2 часа езды). Через Байкал на лошадях, а там пересядем на новый поезд. Спина моя понемногу перестает болеть.

Вокзал в Иркутске отвратительный: грязный, темный и оч. некрасивый — просто безобразие. Пассажиров масса, что негде даже стоять. Устал я за эти 6 часов, которые тут ждал. Как переправимся через Байкал — напишу. Говорят ничего себе — хорошо и неопасно. Пока прощай! Целую тебя, ангел мой, и жму крепко твою руку!

Весь твой Н. Кураев.

Всем меня помнящим привет!

Чем ближе опасность, тем спокойнее дед. Забыл даже, что собирался купить в Иркутске лекарства для своей спины, ни слова о трещинах, разломах, ушедших под лед паровозах.

И следом, в тот же день, чтобы бабушка не волновалась и лишней минуты, несется с другого берега Байкала открытка с видом озера.

Ст. Танхой. 18 февраля 1904. 7 ч. вечера.

Дорогая, милая Кароля! Не могу в ожидании отхода поезда не черкнуть тебе пару слов. Через Байкал переправились превосходно. Я не в силах передать тебе того великолепного и чудесного впечатления, которое испытал во время поездки через Байкал. Погода была превосходная, тихая; ямщик ехал 3 1/2 часа 45 верст, включая сюда остановку на середине пути около часу. Природа, местность, виды — восхитительны. Получаешь впечатление чего-то грандиозно-могучего и прекрасного и в то же время страшного! Ах, как красиво, как безподобно! Для полноты удовольствия не хватало… тебя, моя ненаглядная! Как жаль! Через час еду дальше! Целую тебя крепко и обнимаю. Будь здорова! Всем мой привет!

Весь твой Н. Кураев.

Ай да дед! Можно подумать, что не в Верхнеудинский какой-то там неведомый, да еще 3-й казачий полк он несется, а по меньшей мере в Лейб-гвардии гусарский. Восемь восклицательных знаков на одну открытку! Гонка на санях по ледяному полю видно действует посильней шампанского. И в это время даже не идет в голову мысль о безумии правителей, затеявших войну на Дальнем Востоке, но так и не связавших разорванную у Байкала единственную железнодорожную ниточку. Может быть, для того и любит русский быстрой езды, что при ней не так бросаются в глаза неприглядности отечественного бытия.

Нельзя сказать, что заботы разорванной Байкалом Великой Сибирской магистрали были вовсе чужды государю. В перетаскивании вагонов и паровозов по льду (слухи, дошедшие до деда в поезде, как видно, почву под собой имели) есть что-то величественное, древне-египетское, или еще точнее, вечно-русское.

Придет день, придет всего лишь через месяц, и царь выслушает доклад самого министра путей сообщения кн. Хилкова, «вчера приехавшего с Байкала, где происходила самая важная работа по передаче паровозов и вагонов на ту сторону озера, под его руководством».

Жаль, что не было благоугодно упомнить и занести в книжечку число вагонов и паровозов на конно-мужицкой тяге перетащенных через Байкал. Жаль, что и дед, пораженный величественными картинами и размечтавшийся о своей голубке, не заметил трудов экспедиции министра путей сообщения Хилкова, вершившейся в то самое время в тех самых местах. Придет день, и уже из Забайкалья он напишет бабушке о том, что движение войск на театр военных действий приостановлено из-за нехватки именно вагонов. А государь, напротив, запишет, что дела с транспортом обстоят лучше, чем он предполагал.