Последние стражи Аарона - Мира Драгович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы могли бы разбиться, глупая девчонка! — Морган тотчас отпрянул от нее.
— Тогда я бы умерла счастливой.
Он хотел было встряхнуть ее или даже ударить, но его ладонь замерла возле ее щеки. И он не разбирал, что она могла заслужить от него — ласку или гнев?
— Ты никогда не сделаешь этого, — прошептала девушка, с вызовом глядя в его глаза.
Капли воды, эти крохотные частицы моря застыли на ее ресницах. Морган считал ее прекрасной и это восхищение прорывалось сквозь злость. Впервые он подумал о том, какой яркой может быть красота. Он никогда не видел в Мириам женщину — та спряталась за девочкой, спасенной четыре зимы назад. Веснушчатый нос и желание биться до смерти с любым, кто нанес ей обиду, — вот что покорило его в той девушке. Дикость и необузданность, спрятанная за обезоруживающей красотой. Она ловко освободила для себя место в его черствой душе. Но это была особенная любовь. Он оберегал ее больше себя самого, когда его разум всецело принадлежал другой.
Морган замер, когда Мириам неожиданно подтянулась и ее губы с нежностью припали к шраму на его лице. Этот поцелуй был безмолвным криком, исполненным отчаяния.
— Ты не любишь ее, — шепнула она. — Она опоила тебя. Украла твою душу.
— Не смей, — Морган отшатнулся и вскочил на ноги.
Мириам же впилась в его запястья кошачьей хваткой.
— Ты не можешь быть настолько слепым. Она никогда не делила с тобой кров и хлеб. Никогда не стояла с тобой плечом к плечу, пока пела сталь и лилась кровь. Она не видела твоих ран. Знает ли она, какого цвета твои глаза? Хватило ли ей духу хоть раз заглянуть в них? Они такие черные, что в их глубине можно разглядеть саму зловещую Тьму. А знает ли она, что, когда ты счастлив, они в цвет опавшей листве несут свет осеннего солнца? Скажи мне, Морган, помнишь ли ты, как полюбил ее?
Он дернулся в сторону, крепко стиснув зубы. Горькая правда отозвалась в нем нарастающей злостью. Губы девушки дрожали от страха и холода, но в глазах не было ни капли раскаяния, лишь оголтелый вызов и обжигающий огонь, способный уничтожить весь мир.
— Ты простишь меня завтра. Когда твой рассудок вернется к тебе. Однажды ты спас меня. Теперь мы квиты.
На одно короткое мгновение все стихло. Ни завывания ветра, ни шума бушующих волн, ни крика чаек на берегу — Морган больше не слышал ничего, лишь звенящую изнутри тишину. Самое страшное, что могло произойти, уже случилось. Он вдруг отчетливо понял это и бросился к стенам города.
Время неумолимо близилось к рассвету и туман медленно отступал. Теперь Морган мог отчетливо видеть море, раскидывающее тяжелые кудрявые волны. Ему не верилось, что оно отпустило их — его и Мириам. Удаляясь все дальше от девушки, оставленной им на берегу, он задавался вопросом о том, стал бы он бороться за нее с той черной леденящей бездной, желающей заполучить ее в плен, если бы все понял еще у Стены Плача.
Ему пришлось проникнуть в замок по тайному ходу, где воздух был колким от пыли. Не оглядываясь, он бежал в те покои, где провел эту и множество других ночей. Мокрый, перепачканный в паутине, Морган ловил на себе удивленные взгляды замковых стражников, встречающихся на его пути, но нисколько не менялся в лице.
Его опасения были оправданы. Когда он оставил любимую здесь, она все еще дремала в теплой мягкой постели, что теперь была пуста. Ее силой выволокли в коридоры, в этом он не сомневался. Священному караулу было плевать кто перед ними — маг крови, нарушивший законы Дагмера, или беззащитная девушка, — они захватывали и ломали все, что попадало им в руки.
— Лорд Бранд, — за спиной мага раздался голос, полный удивления и испуга, и он без труда узнал в нем священника.
— Морган, — проговорил он, стараясь не выдать бури, разыгравшейся внутри него. — Меня зовут Морган, пастор Эйлейв. Мне казалось, мы давно отринули ненужные церемонии. Что ты здесь делаешь?
Он спросил с напускной вежливостью, скрывая за ней ураган злости и гнева, хотя сам знал наперед все ответы. У его ног лежал серебряный медальон. Дрожащей рукой он подобрал его, понимая, что тот был сорван с шеи любимой им женщины.
— Мы вынуждены были сделать это, — переходя на нервный шепот проговорил священник у него за спиной.
Морган сжал в ладони цепочку и развернулся, желая выйти из опустевших покоев, но Эйлейв преградил ему дорогу.
— Гаудана виновна. Примите это, Ваше Сиятельство, — он замялся, растеряв все слова. — Морган… Ты должен смириться.
Один тяжелый взгляд черных как ночь глаз и пастор отступил. Он был всего лишь человеком, простым смертным, и ему не было суждено понять своенравных магов, так уверенных в своей всесильности. Он давно приспособился к жизни рядом с ними, и первое, чему научил его Дагмер — отступать, если жизнь по-прежнему дорога.
— Вы созвали Совет? — догадался Морган и его лицо исказила жуткая ухмылка. — Какая великая честь для меня.
Эйлейв не поспевал за ним, Морган шел слишком быстро и совсем не слушал его напутственных предостережений. Отчего пастор чувствовал себя навязчивой мухой, но не мог молчать, боясь того, что может случиться, если ему или Совету во главе с королем не удастся достучаться до разума мага. Тот развернулся столь неожиданно, что Эйлейв едва успел остановиться и налетел на него.
— Эта женщина — моя, — злобно зарычал Морган. — Вы нарекли ее ведьмой и думаете, что я не стану за нее бороться? Неужели вы все так думаете?
— Не входи туда. Это уже решено, — в последний раз взмолился пастор.
Морган ничего ему не ответил и ворвался в зал Совета. Массивные колонны, поддерживающие сводчатый потолок, голые каменные стены и тяжелый круглый стол — вся роскошь и богатство обошли стороной место, где раз за разом решалась судьба Дагмера. Морган тихо ступал по холодному каменному полу, с любопытством вслушиваясь в происходящее.
— …никто из членов Совета больше не сомневается в верности моих слов, и ведьма будет изгнана вслед за подобными ей, как маг, посчитавший ничтожным Закон единый для всех в Дагмере, как прислужница Тьмы…
Морган явственно ощущал, как его злость обращалась в ураган, способный снести все на своем пути при звуке этого голоса, при виде этого человека, с которым их крепко связала долгая история обоюдной неприязни. Мужчина смотрел на короля
