Мой-мой - Владимир Яременко-Толстой

Будилов с Маленьким Мишей пьют чай. Дождь постепенно стихает и сквозь прореху низкого свинцового неба на пару секунд выглядывает луч солнца. Я снимаю с себя мокрую одежду и остаюсь совершенно голым. Я полностью промок и меня немного знобит. Нужно срочно принять горячий душ и переодеться во что-то чистое и теплое. Я залезаю в ванну и включаю душ. Все хорошо. Колонка работает. Ее починили. Вода смывает дорожный пот и грязь. Прямо под душем начинаю чистить зубы. И писать. Моя горячая моча смешивается с горячими струйками воды. Мой член приободряется и радостно поднимает голову.

Глава 3. СОЦИАЛЬНЫЕ РОЛИ. УСЛУГИ ИНТИМНОГО ХАРАКТЕРА.

– Ну, давай, рассказывай, как дела? – спрашиваю я, выходя из ванной, Маленького Мишу. Мое настроение после горячего душа улучшается. Я доехал и все не так уж плохо. И тут как раз звонит телефон. Это – Гадаски. Он готов приехать немедленно, он говорит:

– Я сейчас приеду, – не спрашивая, можно ли ему приехать, и у меня почти не остается шанса ему отказать.

А отказать ему мне очень хотелось бы. Мне нужен небольшой тайм-аут. Я бы с удовольствием немного отдохнул и подумал о жизни, вместо того, чтобы бросаться в новый водоворот событий. За последнее время у меня было так много эмоций, что я не уверен в том, готов ли я вместить в себя новые. Но Гадаски поджидает меня здесь не зря, у нас с ним есть далеко идущие грандиозные планы и нужно успеть за те две недели, пока он будет здесь находиться, хоть что-либо провернуть. Тим Гадаски играет важную роль в одной из моих жизней. Вернее, в одной из моих социальных ролей.

Однажды, когда я стал задумываться о жизни, еще в юном возрасте, меня посетило некое прозрение. Наблюдая людей, а я тогда как раз приехал из Сибири в большой город, я понял, что каждый из них играет какую-нибудь определенную социальную роль. Людей, играющих несколько социальных ролей и между ними лавирующих, было очень немного. Тогда-то я и решил для себя, что никогда не стану ограничивать себя чем-то одним. Я буду всем вместе, у меня будет много образов, специальностей и социальных функций, а я буду ловко переходить из одного образа в другой и обратно.

Это оказалось непростым искусством. Нужно было научиться расщеплять свою личность, при этом ее не теряя. В какие-то моменты мне казалось, что я начинаю сходить с ума, но посредством усилий воли и различных, мной самим разработанных техник я научился справляться с подобными состояниями. Я как бы научился вести несколько жизней параллельно. Социальные роли могут быть весьма соблазнительны, и перед их блеском трудно бывает устоять.

Когда я стал профессором Венского университета, мне очень понравилась эта роль, но я превозмог себя, понимая всю опасность полного погружения в социальный регистр, и поступил в Академию художеств. Уча, я хотел учиться сам. Будучи профессором, я хотел быть студентом, чтобы достичь внутреннего равновесия и не стать жертвой общественных предрассудков. Это один из примеров. О других я могу рассказать позже.

Например, став художником, я открыл галерею, чтобы быть галерейщиком и выставлять работы других, участвовать в двух сторонах жизни, а не только в одной из них. Иногда я играл в довольно сложные игры. И были люди, знавшие меня лишь в одной из моих социальных ролей. Это было всегда забавно. Дело в том, что кастовые круги в плюралистическом обществе почти никогда не смешиваются, хотя и находятся, казалось бы, весьма близко. Люди социально-экономического факультета, где я преподавал, практически никогда не пересекались с кругами художественными, как и наоборот.

Наблюдать за этим всем меня развлекало. Свои социальные роли я стараюсь играть серьезно. Одна из них – это роль фотографа. Я с детства мечтал стать фотографом. Когда мы жили в Сибири, и мне было всего-навсего несколько лет, к нам приехали геологи. Один из них был фотографом. Они что-то искали, наверное, какое-нибудь полезное ископаемое, одновременно производя съемку местности. Несколько раз прилетал вертолет, и тогда снимали с воздуха. Я увидел снимки и был зачарован. Я просил подарить мне фотоаппарат и пытался его на что-нибудь выменять. Мне хотелось фотографировать собак и оленей, а также различные таежные грибы и растения.

Фотограф, которого звали Сергей Павлович, сказал, что фотоаппарат подарить или продать не может, но может научить меня, как сделать камеру самому. Камеру мы сделали из старой обувной коробки, проколов в ней дырку. Я вначале обиделся, думая, что он надо мной шутит, но он очень серьезно стал объяснять мне, как идет свет и как он преломляется. В мою новую камеру мы вставили в темноте палатки лист фотографической бумаги, направили отверстием на наш дом и оставили стоять на несколько часов. Когда вечером бумага была опущена в проявитель, я увидел отчетливо проступившие на ней контуры дома, а затем по мере химической реакции они обросли деталями. Снимок был довольно четким.

На следующий день я сконструировал еще одну камеру и сделал в течение дня четыре снимка. Один из них был автопортретом. Я стоял, не двигаясь, в течение двух часов, но все равно получился размазанным и нерезким, значит, все же как-то шевелился, хотя и очень старался.

На следующий день я сфотографировал себя лежащим, и этот снимок был уже более контрастным. Сергей Павлович сказал, что, если я захочу уменьшить время экспозиции, мне понадобится линза. Следующую камеру я смастерил из осколка белого стекла бутылки из-под водки и большой консервной банки. Опытным путем определил выдержку. Теперь на экспонирование снимка уходило меньше минуты. Это открывало мне возможность фотографировать собак, оленей и моих родителей.

Вскоре геологи уехали, и мне уже никто не мог дать фотобумагу и химические реактивы, а все мои попытки создать какие-либо аналоги в сибирских условиях оказались безрезультатными. Куда делись мои первые фотографии, я не знаю. Возможно, они хранятся где-нибудь у родителей. Даже, скорее всего. Мне трудно представить, что они могли бы их выбросить. Об этом надо будет мне вспомнить, когда я снова буду в Сибири, чтобы спросить у родителей. К фотографии я вернулся лишь в зрелом возрасте, сделав несколько выставок, некоторые совместно с Гадаски. Сейчас мы решили начать работу над серьезным проектом.

– Ну, давай, рассказывай все по порядку. Что нового?

– Вот, стеклопакет поменяли, который в морозы лопнул. Но не без приключений. Сначала пришел человек с инструментом, начал все раскладывать, сказал, что сейчас стекла поднимут. Потом пришел еще один, сказал, что они при выгрузке стекло разбили, придется новое делать. Через неделю приехали опять, и все поставили.

– Вот и прекрасно! – говорю я. – Только кто ж это в подъезде насрал?

– Это – кот Кузя, – говорит Миша. – Дедушка квартиру продал и в деревню уехал, а Кузя дедушку очень любил. Тот его подкармливал. Теперь он новым жильцам мстит – под дверью у них гадит.

– А новые соседи – кто? Ты их видел?

– Нет, пока не видел.

Квартира у дедушки была, как и у меня, однокомнатная, с балкончиком на улицу Чайковского. Их можно было бы соединить вместе, получилась бы одна большая. Почему же ничего не сказал, старый дурак? Такую возможность я упустил! А теперь уже поздно. Да, жалко, очень жалко…

– Морозы были, – говорит Миша. – Проститутки с Суворовского проспекта почти каждую ночь приходили, просились до открытия метро переждать. Холодно им было по улицам тусовать. Просили согреть.

– Ну, а ты что?

– Ну, что я? Я их здесь грел, как мог, – он многозначительно подмигивает. – Денег кучу сэкономил. Думал и тебя порадовать, но вчера неожиданно началась оттепель, а сегодня вообще дождь. Мы не знали точно, когда ты приедешь. Решили ждать здесь. Ну, а как ты?

Я на секунду задумываюсь о том, насколько же Миша засветил квартиру, урод гнусный, что проститутки приходят сюда греться, как к себе домой! Значит, будут и ко мне наведываться. Такая перспектива меня не очень-то воодушевляет.

Маленький Миша – большой знаток и любитель проституток. Подобным образом он мстит своей жене-француженке и вообще всему женскому роду. По его философии секс нужно делать только с проститутками. С ними все ясно – заплатил и сделал, что нужно. На нормальных же женщин тратишь гораздо больше денег и времени, и они оказываются еще не всегда такими покладистыми, как проститутки.

В прошлый приезд он даже уговорил меня попробовать Аню и Дашу. Они были его новой находкой. Совсем молоденькие – лет по восемнадцати, симпатичные и живые, они были только в начале своей блядской карьеры. Им было еще все интересно, и они получали удовольствие от секса. Миша знал почти всех проституток на Суворовском проспекте и сразу же обратил внимание на новеньких.

У них в действительности были хорошие упругие тела, да и сами они были веселыми и ласковыми. В квартире тогда меняли пол. Как раз завезли листы 15-ти миллиметровой фанеры, предназначавшейся основой под паркет. Пакеты с буковым паркетом стояли в углу. Мы собирались немного выпить и закусить вечером с художником Будиловым и Маленьким Мишей. Тогда я остался дома, а Миша поехал за Будиловым на машине.