Прелюдия к большевизму - Александр Фёдорович Керенский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
12 июля Временное правительство — от В. Н. Львова (обер-прокурор Святейшего синода; не путать с князем Львовым, прокурором, бывшим премьером) до В. М. Чернова — выпустило единодушную ноту, согласно которой предлагалось временно ввести вновь смертную казнь на фронте и учредить революционные военные трибуналы. 13 июля военный министр и министр внутренних дел обрели право закрывать газеты и журналы, «подстрекающие к неповиновению военным командирам, к мятежу и гражданской войне». Я также получил право закрывать собрания, распускать съезды и т. д. Целый ряд законов и мер был принят правительством менее чем за две недели.
Разумеется — должен снова повторить — все это становилось возможным благодаря полнейшему единодушию всех классов русского общества и благодаря доказательству глубокого понимания существующей ситуации со стороны всех правительственных, общественных и особенно демократических кругов. Это было началом отрезвления населения, быстрого роста осознания ответственности по отношению к государству, периодом неслыханного спада анархистско-большевистского влияния на массы. Задачей правительства стало укрепление этих тенденций для усиления единства общенационального фронта. В то же время правительство должно было быть крайне осмотрительным, иначе реакция против левого максимализма привела бы к максимализму справа.]
Я вспоминаю, что А. А. Брусилов (который, кстати, как все командующие офицеры и военные авторитеты, очень не доверял несколько наивной порывистости Корнилова) вначале не одобрил назначение его на пост Гутора, и я был вынужден прибегнуть к некоторому давлению, чтобы преодолеть сомнения Брусилова. Я привел Брусилову те же доводы в пользу Корнилова, которые предоставил вам.
Председатель. (Комиссия, которая допрашивала меня, состояла из следующих членов: председатель, главный военный и гражданский следователь Шабловский; назначенные члены: Колоколов, Украинцев, Раупах; избранные члены: члены Центрального исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов Крохмал и Либер. Допрос проводился в моем кабинете в Зимнем дворце.) Относительно совещания 16 июля в Ставке. Какие взгляды высказывались на этой конференции, и не стала ли она причиной, которая впоследствии привела к тому, что Корнилов сменил Брусилова?
Керенский. Совещание 16 июля, безусловно, сыграло роль в назначении Корнилова. Должен сказать, эта конференция произвела на меня и всех моих коллег (Терещенко, Барановского и других) удручающее впечатление, совершенно удручающее. Я созвал это совещание по собственной инициативе и попросил Брусилова пригласить всех военачальников, которых он мог собрать… Имена вы знаете. Нет нужды повторять их.
Председатель. Да.
[Вот кто присутствовал на совещании в Ставке 16 июля: Керенский, премьер, военный и морской министр; Терещенко, министр иностранных дел; генерал Алексеев, прикрепленный к Временному правительству; Верховный главнокомандующий Брусилов; его начальник штаба, генерал Лукомский; генерал Клембовский, главнокомандующий Северным фронтом; генерал Деникин, главнокомандующий Западным фронтом, его начальник штаба, генерал Марков; генерал Рузский, бывший главнокомандующий Северным фронтом; главный инженер Величко, Савинков, комиссар Юго-Западного фронта, чиновники военного министерства и штаба Верховного главнокомандующего.
Совещание было созвано для чисто стратегических военных целей. Оно имело важнейшее значение для Временного правительства и в особенности для военного министра, чтобы можно было сформировать обстоятельное и беспристрастное мнение о реальной ситуации на фронте и о стратегических последствиях прорыва фронта, обрисовать план будущей военной политики и т. д. Этот последний пункт был особенно важен для министра иностранных дел, поэтому он и сопровождал меня на совещании. Мы желали услышать мнение людей с трехлетним опытом военных действий, людей, которые прошли суровую школу краха 1915 года и несчастий года 1916-го. Наблюдения, касающиеся подготовки и осуществления наступления 1917 года, наполнили меня страхом и мрачными предчувствиями. И я хотел, чтобы были определены неотложные проблемы обороны, хотя бы в общих чертах, нынешними и, возможно, будущими военачальниками. Естественно, эти страхи породили определенные сомнения относительно сохранения за генералом Брусиловым поста Верховного главнокомандующего.
Увы! Ни одного военачальника не нашлось на этом совещании, ни даже обычного военного специалиста, который знал бы современные военные стандарты. Не было никого, и не из-за недостатка способностей у тех, кто присутствовал, но, как я твердо убежден, из-за недостатка желания обнаружить это. Желание свести старые счеты затмило все остальное. Все несчастья, катастрофы, позор, ужас первых трех лет войны для них больше не существовали. Первопричину всего этого, в том числе и июльских событий в Петрограде, они склонны были видеть исключительно и единственно в революции и ее влиянии на русского солдата. Зольдау, Варшава, Ковно, Перемышль, Сан, Ковель, Митава и так далее и так далее — всего этого как будто бы не было никогда… Вино ненависти ко всему новому бросилось в эти старые мудрые головы. Россия и Временное правительство не получили ни совета, ни помощи от военачальников. С другой стороны, здесь в первый раз генерал Деникин обрисовал программу «реванша» — этой «музыки будущего» военной реакции, которая вдохновляла многих и многих сторонников корниловского движения. Некоторые пункты программы Деникина уже были представлены Временному правительству в форме требований. Так, в самом начале тарнопольского прорыва в многозначительной телеграмме, переданной через Главный комитет Союза офицеров армии и флота и адресованной Временному правительству, говорилось следующее: «Мы настаиваем на восстановлении полной власти, авторитета и дисциплинарных прав командиров всех рангов».]
Керенский. Корнилов на этом совещании не присутствовал. Он получил телеграмму из Ставки, которая, похоже, подразумевала, что его присутствие нежелательно. Я не могу вспомнить точный текст, но смысл сводился к следующему: «В свете критической ситуации на Юго-Западном фронте вы не можете приехать».
[Генерал Корнилов, упоминая об этой телеграмме в своих показаниях, говорит следующее: «Я получил телеграмму за № 5067 от Верховного главнокомандующего насчет того, что из-за положения на Юго-Западном фронте мое прибытие в Ставку считается невозможным и что меня приглашают высказать свои соображения».]
Среди этих обескураживающих мнений и предложений, высказанных присутствовавшими генералами, телеграмма Корнилова, казалось, пролила слабый луч света. Она была весьма властной, но все же в ней чувствовалось больше беспристрастного отношения к солдатской массе и командующему составу. Должен сказать, что все генералы, особенно Алексеев, Рузский и Деникин, проявили полный недостаток стратегического и политического мышления. По их мнению, настроение простых солдат было истоком всего зла. Например, один из них считал, что единственная реформа, способная отвратить солдат от дезертирства, — это введение салюта.
[Генерал, на которого я ссылаюсь в последнем предложении, — не Деникин.]
Таковы были высказываемые суждения. И на таком фоне мнение генерала Корнилова, что в нынешних бедствиях виновата не только деморализация солдат, но и давнишняя и
