Тяжелые деньги - Гай Север

Таллео поднял фонарь и свернул в левый тоннель. Каппа за ним.

* * *

— Пришли.

Таллео остановился у проема в стене. Он осветил небольшую квадратную камеру шагов десяти в поперечнике. Дальняя стена была скошена, в потолке над уклоном зияло отверстие — прорезанный в толстой плите квадрат.

— Стой здесь и не шевелись.

Таллео вытащил из-за пазухи жезл и навел на отверстие. Стержень засветился тревожным красным огнем.

— Эх ты, как ярко!

— Разумеется, — Таллео хмыкнул. — Норка по сравнению с этой штукой просто хлопушка. Тут даже костей не останется. Но у каждой медали есть обратная сторона. Работает только в замкнутом объеме. Обычно ставят в таких вот местах. Где какой-нибудь узкий проход, люк там какой-нибудь. Штука необыкновенная. Может стоять лет пятьсот и не высохнет. И мощность бешеная, а жрет мало.

— Чего жрет?

— Напряжения.

— А норка? — Каппа заинтригованно разглядывал черный квадрат в потолке.

— Норка много. Но она и обслуживает большой объем, ты видел... Мастер, кстати, еще в прошлом году жаловался, что Бочка в Замке совсем почти сдохла. Менять надо давно, я думаю, лет семьдесят.

— Бочка?

— Она и так дохлая, на помойку давно пора. А старый сапог на нее недавно еще одну ловушку повесил. Там на севере опять стена обвалилась, видел?

— Слушай, я опять ничего не понимаю! — воскликнул Каппа, и эхо противно задребезжало в каменной камере. — Не проще заделать обвал? Тем более, если Бочка сдохла.

— Здесь все не так просто, Каппа.

Таллео вытащил из мешка новую сардельку. Сарделька дернулась, Таллео хлопнул ее ладонью.

— Сидеть! Сволочь. Стены Замка не просто стоят. Они на Волшебстве. Если Бочка сдохнет совсем, то стены можно будет пробить обычным тараном, или растаскать по камешку, или подорвать там, не знаю, чем-нибудь... Держи. Только осторожно. Разобьешь — будешь вместо болванки.

Таллео осторожно передал Каппе фонарь, также аккуратно пробросил сардельку в камеру. Мешочек шлепнулся посередине квадрата, закопошился, задергался.

— Сидеть! — Таллео бросился на мешочек и придавил к полу. — Место!.. Они иногда получаются такие трусливые гады — вообще просто.

— А долго их делать?

— Такие не очень. Это простые. Пять минут заворачиваешь, пять минут обчитываешь.

— А внутри что?

— В этом — опилки.

— А мне показалось — песок?

— Можно песок, можно мусор, можно, гм... Можно что хочешь, но опилки-то легче, — Таллео поднялся с колен, не выпуская мешочек, который продолжал дергаться. — У меня их с собой десять штук. Представь, если бы я набил их песком? Или чем там еще... А у меня, — он кивнул на мешок, — и так куча всякого барахла.

— Ну так что стены?

— Чтобы поставить пятьдесят локтей такой стены... Ты наш Замок знаешь — мощнее нашего только в Долине... Пятьдесят локтей такой стены ставятся восемь суток. Строишь стену, затем наводишь призрак.

— Призрак?

— Сидеть, подлый трус... — Таллео стиснул мешочек, который снова задергался. — Или трусиха, не знаю... Призрак — это то, по чему разливается Напряжение. Ты что, не знал? Чему вас только в школе учат. Наводишь по стене призрак, и она питается напряжением. А там, где есть призрак и напряжение, можешь творить что угодно. В общем, восемь суток наводишь призрак, и все восемь суток следишь, чтобы, Великая Сила, не перегрелся. Надо постепенно, по расчету. А расчет сложный, тут и материал, и место, и Луна, и Солнце...

— А если перегреется? Что будет?

— Страшно подумать что будет.

— Что?

— Говорю же — страшно подумать. В общем, если стену на призраке все-таки бахнули, значит, призрака тоже нет, надо латать дыру и наводить заново.

— Значит, поставить пятьдесят локтей — восемь суток. А сто локтей? Шестнадцать?

— Нет. Там другая зависимость. Эти вещи проходят на восьмом семестре.

— То есть ты уже как бы не знаешь?

— Я это знал еще в дошкольном возрасте, — хмыкнул Таллео с гордым презрением. — Это же начало начал. В общем, пятьдесят локтей — восемь суток, сто локтей — девять и одна пятая. Двести локтей — десять и три пятых. Триста — одиннадцать и две пятых, четыреста — двенадцать. Ну, и так далее.

— Так почему тогда...

— А потому, — хмыкнул Таллео, отвернулся и прицелился, — что призрак наводится по рабочему материалу. Призрак нельзя сначала навести, а потом заполнить какими-нибудь опилками. Призрак — устройство прямого порядка. То есть он как бы дом, для которого нужен фундамент. А ты наших строителей знаешь?

— Ну да... Восемь суток может не простоять.

— Мастер бы рад все заложить, сам. Только у него специальность другая. А пятьдесят локтей стены на призраке... Если правильно все сделать, конечно... Жрет в двенадцать с половиной раз меньше, чем пятьдесят локтей этой гадости. Которую там воткнул Мастер.

— А что делать, когда Бочка совсем уже сдохнет?

— Ложиться и помирать, что еще? Так, молчать. Сейчас будет самое сложное.

Таллео пробросил мешочек на пару локтей. Мешочек шлепнулся, закопошился, Таллео подбежал, схватил и снова аккуратно бросил вперед. Он продолжал подбираться к наклонной стене, все ближе и ближе, и когда до нее оставалось не более десяти локтей, из люка над головой ударил сноп горячего света. На мгновение яркое пламя выжгло детали, уютное мерцание фонаря исчезло. Каппа дернул рукой чтобы закрыть глаза, и чуть не разбил матовый шар. Яркий свет исчез, но прошло немалое время, прежде чем глаза снова стали видеть по-прежнему.

— Так... — Таллео потер глаза и уставился в пол. — Шесть локтей от стены, и восемь — до потолка. Страшная штука, видал? И не жрет ведь почти ничего! Вот это я понимаю — вещь. Придумать такую штуку, сделать — и все. Ложись спокойно и умирай. Не зря здесь топтался, в этом дурацком мире.

— А кто ее изобрел? — Каппа отнял наконец руку от глаз. — Слушай, я чуть не ослеп... А где болванка?

— Догадайся, с трех раз, — хмыкнул Таллео.

Он достал из мешка складной нож и блестящий рулончик шириной в локоть. Каппа осторожно приблизился, держа фонарь обеими руками.

— Эх ты! Это что у тебя такое?

— Серебряная бумага. Слепой, что ли, ювелир?

Таллео положил рулончик на пол и стал осторожно разматывать. Бумага зашелестела с загадочным хрустальным звуком. Отмотав шесть локтей, Таллео открыл нож и аккуратно отрезал блестящее красными искорками полотно. Затем он отмотал еще шесть локтей, отрезал кусок, затем отмотал третий, отрезал — и так, пока весь рулончик не оказался порезан на шесть лент, длиной в шесть и шириной в локоть каждая. Каппа заинтригованно разглядывал мрачно мерцающий материал.