Другой сценарий (СИ) - "Ande"

Анна Наумовна Шавлюкова, моя бабуля — милая и приятная женщина. В гневе я увидел её тогда впервые. Она сурово потребовала, что бы я немедленно проводил её домой. А оказавшись дома, сказала:

— Не дай бог, я тебя с ней еще раз увижу!

И моя растерянность усилилась стократно, когда и мать высказалась в том же духе. Я потребовал объяснений, и получил их.

Мой дед вернулся с фронта в начале сорок седьмого. Закончив в Европе под Берлином, повоевал еще с Японией. Бабушка, с двумя детьми, вернулась из эвакуации на пару месяцев раньше, в разгар зимы. И, до возвращения деда, они банально голодали. В феврале сорок седьмого вся семья заболела. Моя мать была совсем плоха. И тут вернулся дед. Бабушка с матерью и дядей не знают, что там было. Он принес мешок картошки. И привез дрова. А через пару дней его забрали. Согласно так любимому публикой «закону семь — восемь», о трех колосках. Но это со слов бабушки. Я думаю, там ему другую статью вменяли.

Вообще-то, до фронта дед был директором местной РТС (ремонтно-тракторной станции). И вернулся на эту же должность. Бабушка говорила, что он просто не успел оформить как положено, эту картошку. Человеком, который донес на деда, и был дедушка этой самой Людочки.

Деда лишили орденов, званий, выгнали из партии и дали десять лет. Ну, Родина любит своих защитников, чего там. В пятьдесят третьем он вернулся. Ему вернули ордена, восстановили в партии. Должность занять он отказался. Да и вообще, стал несколько пренебрежительно смотреть на окружающее.

Вишенкой на торте, в этой истории было то, что с самого возвращения, и до конца жизни, дед раз в месяц, по воскресеньям, играл с тремя своими приятелями в рамс. Брал у бабушки рубль, и уходил на целый день. Я, с сопливого возраста, был знаком со всеми тремя его партнерами. Дед Шура, муж бабушкиной сестры, дед Илья Платонов, и — та-дам — дед Сергей Киселев, тот самый доносчик.

Следующим утром, после застолья, я сидел на полу возле комода, где бабушка хранила документы. Перебирал ордена, какие-то справки. Вспоминал. Я искал справку об освобождении. Но её не было. Попалась рукописная характеристика на деда, написанная на тетрадном листе в косую линейку. Август пятьдесят третьего. «Предан делу Ленина — Сталина… лучший специалист в районе… технику знает…» Это ему для восстановления в партии выдали, скорее всего. Пришла бабушка, звать на блины. После вчерашней крапивы ей передо мной немного неудобно. Он сдал справку-то. Чтоб паспорт получить. Мы же не колхозники.

Уминая уже четвертый блин, я думал, что должен быть бабуле благодарен. Кубанские девушки любым способом стремятся вырваться из деревни. И городской жених — не худший вариант. И оглянуться бы не успел. И страшно повезло, что вмешалась именно бабушка. Всего два человека на планете, в этой ситуации могли быть уверенными в своей безопасности, мама и бабушка. Крышу мне снесло капитально. Ну а чего ждать от человека, на четвертый день после армии? Пусть и с опытными мозгами… А девчонки готовы на все, лишь бы сбежать из деревни. В девяностых именно так будет формироваться проституция.

Эти мои глубокомысленные рассуждения прервал младший дядя. Володька приехал на мотоцикле «Паннония». Привез мне свои ношеные джинсы «Милтонз», ношеные румынские кроссовки из кожзама. И паяльную лампу с гудроном, смолить дно плоскодонки. И царским жестом подарил двадцать пять рублей. Ну, холостой — неженатый, работает электриком, может себе позволить. Сразу уговорил его отвезти меня на колхозную лесобиржу. Там, на подаренный четвертак, закупил три куба дров, и полтонны антрацита. Бабушкин дом отапливается печкой, сложенной как стена между комнатами. Договорился, что сейчас и привезут.

Потом до вечера, с перерывом на обед, таскал сначала дрова, а потом уголь, в двух ведрах, в сарай. Бабуля, причитая, носилась вокруг. Да што ж энто такое, ребенок два дня из армии, хай тот уголь сгниет, Колька, кончай позорить меня, люди скрозь будуть говорить, что бабка сбрендила…

К вечеру закончил. Искупался в реке, поужинал. Взял бутылку водки из бабушкиных запасов и вышел за калитку.

Деревенский магазин, или как его здесь называют райпо, находится в центре села. Не очень далеко. Маленький круглосуточный, большой продуктовый и хозяйственный магазины. Вместе со складами и котельной, образуют большой двор. Рядом, в здании бывшей церкви, клуб. Тут же сельсовет, и управление колхоза.

Во дворе райпо ко мне первым делом бросились собаки. Потом из сторожки показался дедушкин друг, дед Илья. Они работали посменно. Обнялись. Дед Илья мне обрадовался. А когда я достал бутылку — засмеялся.

— Тут после пожара и охранять-то нечего. Так что пойдем, помянем Николая.

Выпивая с другом деда, закусывая, чем бог послал, мы неторопливо беседовали о моей службе, о местных делах и сплетнях, и вообще за жизнь.

— Правильно тебя вчера Наумовна крапивой отходила! — смеялся дед Илья. — С этими Киселевыми одни неприятности.

Я трепал собак за холки, и гладил им животы. Готов поклясться, что вчера вечером кроме меня, Людки и бабушки никого вокруг не было. Но, совершенно ясно, что все село уже в курсе.

Ушел домой я после одиннадцати.

— Я сегодня припозднился, — говорил дед Илья. — Так-то я ложусь в десять. А с двенадцати гуляю по двору. Но ничего, завтра в десять лягу.

Постоял над пепелищем сарая, что сгорел. Да и пошел домой. Засыпая, подумал, что ничего сложного.

Глава 8

На следующий день, рано утром, я поехал в Кропоткин. Как здесь говорят — в город. Автобус едет минут сорок. Городской рынок к приезду автобуса как раз открылся. Бабушка выдала мне сто рублей, серьезные для нее деньги, на одежду. Сейчас я, в джинсах «милтонз», дедовой рубахе и кедах, больше всего похож на молодого механизатора. Приехавшего в город с полевого стана в степи.

Побродил по рынку. С едой все более чем хорошо, дык Кубань все же. Попросил продать-отрезать ломтик свежайшей, нежнейшей ветчины. Парень-армянин отрезал и угостил. Деньги брать отказался. Это только разбудило аппетит. Возле входа на рынок из армейского термоса продавали горячие чебуреки. Заточил пару, пошел в одежные ряды.

С одеждой все тоже хорошо, но дорого. В смысле ко мне сразу подвалили цыганки, и предложили настоящие джинсы. На уточняющие вопросы, ответили — Врангель. Продемонстрировали исподтишка чудовищный, даже мельком, самопал. Его явно шили всю ночь всем табором. Всего сто пятьдесят рублей.

Ну, я пока выглядеть кубанским модником не особо стремлюсь. Я, пока, хочу выглядеть хотя бы горожанином. В общем, купил простые вельветовые штаны, и красную клетчатую рубаху. Рядом купил три белых футболки, фабрики Большевичка. Они прекрасны, и совсем как фирменные, первые два дня. Потом растягиваются и превращаются в тряпку. А уж после стирки и вовсе.

Таким образом, серьезно сэкономив, сел в автобус и вернулся. Бабушка тут же принялась меня кормить. Уплетая за обе щеки куриную лапшу, я слышал с соседнего подворья ультразвуковой визг свиньи.

Я было решил, что у Кировых вырвался на волю кабан, и блажит от счастья. Но тут пришел сам дядя Коля, мой тезка. Наши соседи справа, дядя Коля и тетя Лида — огромные, веселые люди. Работают механизаторами, тетя Лида на тракторе Беларусь, а дядя Коля — на странном агрегате, под названием «Таганрожец». У них есть дочь, четырнадцатилетняя смазливая Лариска. С ней, похоже, родители провели беседу, потому что она в мою сторону даже не смотрит.

Кировы сегодня выходной. Меня пригласили поучаствовать в забое и разделке свиньи. — Ты, Коль, если не занят, помоги. А то до завтра возиться будем.

Пока я переодевался, хряка закололи. Был приглашен мастер. Тоже Николай, но Шипилов. Живет чуть дальше по улице. Он и руководил всем процессом. Там длинная процедура. Сначала тушу закидали сеном и подожгли. Потом отскребли большими ножами копоть. Потом опалили паяльной лампой и еще раз отскребли. Я был на подхвате. Здесь подержи, тут тяни. Неси в дом, не расплескай. Давай навалимся, и поднимем. Ну и все такое.