Влюбленная. Гордая. Одинокая - Елена Левашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я никогда не был пай-мальчиком, но обида, скользнувшая в ее потухших глазах, кажется мне почти смертельной.
Два года назад Люба предложила перепихнуться без обязательств, чем я не преминул воспользоваться. На что она надеялась? На взаимность? Глупо.
Перед глазами, как наяву, предстает растянувшееся на целую вечность мгновение: та же Люба, румяная, пухлая девчонка в смешной вязаной шапке, смелая и напористая девушка-терминатор, навязавшаяся на наше с Алисой Рябининой свидание. Тогда Лисенок не была замужем за моим другом, а я пригласил ее, чтобы позлить Богдана. Их неприкрытая симпатия, томные взгляды и пылающие девичьи щеки вызывали во мне умиление и желание поскорее соединить влюбленных. Мы прогуливались по аллеям заснеженного парка, я кормил девчонок пирожными в модной кофейне и учил кататься на коньках, а после…
– Как бы это сказать… В общем, я приглашаю тебя на кофе.
– Пончик, я правильно тебя понял?
– Д-да.
– Не хочу тебя обидеть, Пампушка, но булочкам я предпочитаю яблочки.
– Я хочу этого. И еще… Я тебя люблю.
Снег хрустел под ногами, как разбитое стекло, когда Люба вела меня по расчищенной дорожке дворика, освещенного уличным фонарем. Сжимала дрожащей горячей ладонью мою руку, боясь, что я передумаю. А когда мы зашли в темную прихожую старенького деревенского дома, Люба обняла меня и поцеловала.
Неловко, неумело, едва касаясь теплыми губами… А я даже не успел сказать ей, что не целуюсь… Толкнулся ей в рот языком, испугав неожиданным для меня самого напором.
Я хотел сделать одолжение неуклюжей полной девчонке, стать ее сказочным принцем на эту ночь. Благодетелем. «Я люблю тебя…» – шептала она, срывая с моих застарелых болячек струпья, обнажая глубокие раны, нанесенные самыми близкими людьми. Чего она ждала от меня? Откровений, отчего я такой бесчувственный и циничный? У меня нет сердца, чтобы верить во всю эту бурду. Я вырвал его, ампутировал, чтобы никогда и никому не давать шанса причинить мне новую боль.
И я трусливо сбежал, твердя себе в бесконечном повторе: «Я ничего не должен… не должен… без обязательств».
– Мир, ты слышишь меня? Поужинаем вместе? – лепечет Диана, сбросив воспоминание о неприятном эпизоде, как прилипшую к ботинкам грязь.
Минутой назад она пялилась на мою ошалевшую от вида Любы рожу, и приглашение на ужин вместо расспросов выглядит как минимум странно.
Стеклянные наполированные двери выпускают нас под темное ноябрьское небо. Диана зябко кутается в шарф и крепко сжимает мою ладонь.
– Ну так что? – повторяет она. Срывающиеся колкие снежинки остужают разгоряченную кожу, прогоняя остатки наваждения.
Пустеющую парковку банка заметает снегом. Мимо проносится компания велосипедистов в низко натянутых на лоб шапочках, окатив нас водой из подмерзшей лужи.
– Мир, почему мы стоим? – молит Диана.
Ноги словно наливаются свинцом. Не нахожу причину, по которой должен вернуться… Чего я хочу? Стереть с лица Любы маску равнодушия? Или, быть может, силой вытянуть признание в том, что ей открылось?
– Диана, я должен извиниться перед ней, прости… – отвечаю, смаргивая летящие с неба снежинки. – Возьми мою машину и поезжай домой.
– Я подожду тебя, Мир, – твердо отвечает девушка. Блеск и живость ее взгляда вмиг исчезают, сменяясь грустью.
– Я задолжал ей разговор. Пожалуй, тебе лучше уехать. Прости, – я вкладываю в ладонь Дианы ключи от «бэхи». – Ты, кажется, хотела протестировать мою новую машину, так?
– Мир, вызови такси, – произносит Диана, не оценив моей глупой реплики. Я ожидаю увидеть в ее глазах обиду, ненависть, ревность, но в них мелькает нечто другое – разочарование.
Такси подъезжает на удивление быстро, избавляя меня от необходимости оправдываться. Диана бросает мне негромкое «пока», усилием воли задвинув протест за ширму спокойствия. Машина растворяется во тьме, скользя светом фар по блестящим стенам здания. Снимаю пальто и бросаю его на переднее сиденье «бэхи». Двери банка приветливо впускают меня обратно в тепло. Где теперь искать девчонку? К моему благу, в холле обнаруживаю стенд со списком сотрудников и номерами кабинетов.
Четвертый этаж, восемнадцатый кабинет. Мне только извиниться…
– Люба, это я, открой, пожалуйста, – стучу негромко в запертую изнутри дверь. – Люба…
Я знаю, что она там. Ее присутствие выдает тонкая полоска света, как и легкие, едва ощутимые шаги.
– Пошел вон, – хрипло произносит она.
– Открой. Иначе я выбью эту чертову дверь! Люба, я не шучу!
Барабаню что есть силы, и в какой-то момент кулаки зависают в воздухе…
Люба распахивает дверь и отступает в сторону, давая мне войти. Черные лаковые лодочки небрежно валяются возле плюшевого сиреневого дивана. Без обуви Люба кажется еще более уязвимой и маленькой.
Короткого взгляда хватает, чтобы понять ее чувства. Какую бы стену равнодушия ни возводила Люба, ее глаза не могут врать: ей больно от моих отвратительных слов. Она отворачивается и прячет заплаканные глаза, неуверенным движением заправляет за ухо растрепавшиеся пряди, прикусывает губу…
– Люба, извини, так глупо вышло, – стряхнув оцепенение, произношу я.
– Что? Глупо, значит?
Прежде чем я успеваю ответить, на лицо обрушивается звонкая пощечина. Голова дергается в сторону, кожа на щеке моментально вспыхивает.
– Это за бомбовоз и вышибалу! – всхлипывает она, слегка пошатнувшись. – А это за то, что бросил меня тогда… и подло сбежал.
Я не успеваю перевести дух и что-то сказать в свое оправдание: хлесткая пощечина прилетает с другой стороны.
– Мы же виделись на свадьбе Рябининых, почему ты тогда промолчала? – шиплю я, перехватив ее запястья.
– Ненавижу! Отпусти… Не трогай меня, ублюдок!
– Почему, почему, Люба? Я был уверен, что тебе все равно.
– Я не хотела портить Лисенку свадьбу! Отпусти, козел, – Люба плюется словами, как ядом, цедя их сквозь сжатые губы. – Ненавижу. Ненавижу тебя… – она кромсает меня взглядом на части.
Вижу, пончик. Я врач и вижу все, что с тобой происходит. Ты отравлена гремучей смесью гормонов, детка. Норадреналин румянит твои щеки, учащает дыхание, расширяет зрачки, делая карие глаза почти черными. Заставляет твое обиженное сердечко выпрыгивать из груди. Ты не рассчитала силу пощечины и ударила меня сильнее, чем хотела, и теперь боишься – твои мышцы напряжены и скованы капелькой адреналина. А еще ты злишься на себя, малыш… Тело предает тебя некстати выплеснувшимися эстрогенами. Соски твердеют, губы припухают, ты увлажняешься… Нет, уже течешь!
Чувствую себя безумцем… Мне не хочется угадывать состояние Любы, рассматривать ее как под микроскопом, но что поделать – я повернут на медицине.
Я отпускаю захват и делаю шаг назад, запираю дверь изнутри поворотом ключа. Снимаю пиджак и бросаю его на пол. Расстегиваю
