Звезда творения - Ирина Черкашина

Я постаралась улыбнуться как можно шире.

— Майк! Покажи Галочке ее комнату и ванную. Если хочешь поесть прямо сейчас — иди на кухню. У нас работает Алена, она изумительно готовит. Только она инвалид, очень плохо слышит и почти не говорит. Имей это в виду. Ну, а теперь бегите, мне надо еще закончить дела…

Майк повлек меня дальше по коридору, вниз и налево. Моя комната оказалась рядом с кухней — не для самых дорогих гостей, вероятно, но опрятная и с отдельной ванной. Братец поставил мою сумку на пол и обвел комнатку рукой:

— Устраивайся! Дверь в Аленину каморку прямо в кухне, постучишь — она выйдет и тебя накормит. Тебе сегодня надо куда-нибудь?

— Надо, — кивнула я. — Сама пока не знаю куда, вначале я созвонюсь с клиентом.

Майк понимающе улыбнулся:

— Тоже бизнес, да? Потом расскажешь. С часик могу тебя подождать, а потом довезу куда надо. Не против?

— Здорово, — пробормотала я уже закрывшейся двери.

Я рухнула на кровать, на европейский манер стоящую посреди комнаты, и позволила себе на пять минут закрыть глаза. Голова слегка кружилась, но, слава всем богам, не болела. Спать я тоже не хотела. Спасибо, выспалась в поезде… Сейчас следовало как можно скорее привести себя в порядок, поесть и двигаться дальше. Шел четвертый час дня, а у меня в Северо-Каменске была бездна несделанных дел.

Просто бездна.

Первый звонок я сделала продавцу картины — точнее, продавщице. Ее звали Ольга Николаевна, и она работала в том самом музее, где хранились картины Бесчастного. Ее телефон вместе с заказом передал мне Антон. Я уже звонила этой Ольге из Екатеринбурга, и мне не понравился ее чирикающий голосок. Но кто сказал, что мы должны любить тех, с кем работаем?

— Слушаю, — жеманно ответила она.

— Ольга Николаевна, я вам звонила вчера днем насчет… насчет покупки. Вы помните?

— Да-да, конечно! — радостно прочирикала она. Ее нисколько не смущало, похоже, что к ней обратились, чтобы она поспособствовала покупке… хорошо, будем называть вещи своими именами, — краже картины из музея. Она была готова к сотрудничеству. Как будто всю свою жизнь только тем и занималась, что торговала экспонатами со своей работы.

Да, знаю, не мне ее судить. Я-то как раз тем и занимаюсь, что способствую нелегальной торговле предметами искусства. Но ведь это чужие предметы! Я не несу за них ответственности, как она.

— Я приехала и готова с вами встретиться. Мне надо осмотреть объект.

Хорошее какое слово — «объект». Нейтральное. Все что угодно можно им обозначить.

— Очень хорошо, — одобрила музейщица. — До закрытия музея осталось два часа, посетителей у нас почти нет. Приезжайте, я буду ждать вас в главном зале.

Вот и замечательно.

Потом я отчиталась перед мамой, как добралась и как устроилась, и с чистой совестью отправилась на кухню. Не обнаружив там домработницы, самостоятельно стащила из холодильника кусок пирога с мясом и пакет молока. Пирог был вкуснейший. Я съела его до крошки, запив ледяным молоком, и почувствовала себя в силах продолжать делать дела. В брезентовый рюкзачок я кинула пластиковый конвертик с документами и на всякий случай нетбук. Дорожную сумку я засунула в стенной шкафчик и тихонько, стараясь не попасться тетушке на глаза, покинула дом.

Не внушила мне особого доверия моя решительная и моложавая тетушка, уж не знаю почему…

Снаружи чувствительно припекало послеполуденное солнышко. Я пожалела, что не надела кепку, но возвращаться не хотелось. У крыльца меня уже поджидал Майк: в плотной куртке, несмотря на жару, и с мотоциклетным шлемом под мышкой. Рядом с ним прямо на мощеной дорожке стоял мотоцикл, сверкая на солнце начищенными хромированными деталями. Металлические части кузова были выкрашены в ярко-желтый цвет, а сиденье обтянуто черным кожзамом. На бензобаке красовался логотип «Хонды», а на черном багажном отсеке — название модели: SB 400. Не очень-то я разбираюсь в мотоциклах, но одно могу сказать: бывают и красивее. На вид это был самый обыкновенный байк, безо всяких дизайнерских изысков. Из-за крупного бензобака он казался слегка горбатым. Зеркала заднего вида торчали вверх, как вздернутые любопытные уши. Большая круглая фара придавала мотоциклу выражение некоторой наивности, но мне почему-то показалось, что характер у этой машинки довольно задиристый.

«Конек-горбунок», — подумала я.

— Познакомься, это Вжик, — сказал братец и любовно похлопал по бензобаку. — Моя рабочая лошадка. Когда-нибудь куплю себе байк покруче, а пока катаюсь на этом. Зато он проедет где угодно. «Сибишки», они выносливые…

— Симпатичный, — согласилась я.

На мотоцикле я ездила в своей жизни считаные разы, и то в качестве пассажира, и больше всего запомнила только пугающую скорость. Разок пришлось порулить скутером — и то во дворе, в дружеской компании. Поэтому к Вжику я отнеслась с опаской. Но все же протянула руку и потрогала теплый желтый бок. Неожиданно мотоцикл громко фыркнул мотором и завелся. Я аж подпрыгнула.

— Ты чего?! Я так заикой сделаюсь!

— Я ничего… — засмеялся Майк. — Не обращай внимания. Ты ему понравилась.

Странное отношение к мотоциклу, честное слово. Я снова прикоснулась к желтому бензобаку — уже в качестве эксперимента, но байк никак не отреагировал. Шутники они тут… Я обратила внимание, что на передней части бака, ближе к рулю, был прикреплен металлический ящичек величиной с коробку для карандашей, сделанный явно кустарным способом. На крышке коробочки из прорезей торчали три рычажка, один из них был сдвинут вверх. С обеих сторон от нее отходили провода и тянулись куда-то под приборную доску. На боку коробочки было выбито клеймо в виде глаза.

— А это что такое?

— Тюнинг, — непонятно усмехнулся братец и протянул мне второй шлем, до того лежавший на сиденье:

— Надевай! Безопасность прежде всего. Кстати, если когда-нибудь поедешь на другом мотоцикле, без дополнительной защиты не садись! А на Вжике, в общем, и шлема хватит. Вжик — он особенный.

Ну, что этот байк особенный, я уже поняла по отношению к нему Майка. Можно любить свой мотоцикл до безумия, но чтобы относиться к нему как к живому?.. Все-таки мы уже не дети, чтобы одушевлять неживые предметы! Хотя и впрямь в этом мотоцикле что-то чувствовалось необычное. Может, действительно характер?..

Я осторожно села позади братца, одной рукой ухватилась за ручку для пассажира, другой — за бок Майка, и мы поехали.

Впечатление было такое, будто я села верхом на реактивный двигатель. На мотоцикле трясло, к тому же Майк считал ниже своего достоинства объезжать небольшие выбоины. У меня каждый раз сердце замирало: ведь убьемся! Однако задиристый байк и не думал падать. Напротив, он несся вперед, то пристраиваясь в промежуток между машинами, то виляя в междурядье. Спустя некоторое время я привыкла и смогла достаточно расслабиться, чтобы посмотреть по сторонам. Город мчался навстречу, кренясь на поворотах, и я начинала смутно узнавать его. Вот здесь мы когда-то гуляли… а по этой улице ходили на парад в День Победы… а в этом кафе — точно, в этом! — мама покупала мне пирожные в виде лесного пенька…

Северо-Каменск показался мне маленьким, уютным и очень спокойным, хотя и слегка запущенным. Он не очень-то отличался от других маленьких городков, где я бывала. На газонах росли некошеные, буйно цветущие травы. Фасады домов трескались быстрее, чем жилищные конторы успевали их ремонтировать. Асфальт хранил в себе память обо всех весенних ручьях и летних лужах, а также обо всех проехавших по нему фурах. Дождей давно не было, и дорожные выбоины заполнились мелкой серой пылью, которую с удовольствием тревожил Вжик.

Северо-Каменский музей находился на окраине города, там, где кончались каменные дома и начинался район старой, еще дореволюционной застройки. Это был осколок прежнего населенного пункта, поселка Вагранские Рудники, который постепенно оказался на окраине нового города. Недалеко от музея, за чертой жилого сектора, должен был находиться археологический памятник — древний, выложенный из булыжников лабиринт и частично раскопанные остатки городища конца семнадцатого века. Здесь время от времени селились люди — и две тысячи, и триста лет назад, а теперь это место, по названию ближайшей речки, именовали Вагранским городищем. А лабиринт официально считался внешним экспонатом краеведческого музея. Так, по крайней мере, рассказывалось на музейном сайте…

Майк лихо остановил мотоцикл у самой ограды — так, что визг тормозов и камешки из-под колес. Принял у меня шлем и махнул рукой, прощаясь. Я посмотрела, как он мчится по узкой старой улице, поднимая тучи пыли, и пошла в музей. Он размещался в старинном каменном особнячке: двухэтажном, на восемь окон, выкрашенном в нежно-изумрудный цвет. Даже полы в особнячке не менялись со времени постройки здания: доски были метровой ширины и под ногами не скрипели. Сейчас такие мало где увидишь… На входных дверях висел большой рекламный плакат. Он гласил, что двадцать первого июня, в день летнего солнцестояния и одновременно полного солнечного затмения, состоится открытие юбилейной выставки одного из великих сыновей этого города — художника Порфирия Бесчастного. Выставка называлась «Затмение». Вот это некстати — слишком велико будет внимание к полотнам Бесчастного в эти дни… Но думаю, с одной-то картиной проблем не будет. Мы же не собираемся вывозить всю экспозицию!