Рождение антихриста - Лео Перуц

- Может быть, это было и нетрудно, - согласилась жена, - но страху я натерпелась досыта. Никто не знал о моей затее, кроме садовника, но стоило только одной из сестер пристально поглядеть на меня, как я сразу же краснела. Ох уж эти монастырские сестры! Что-то с ними только стало? Я до сих пор помню их всех. Интересно, ведет ли еще свою бухгалтерскую книгу сестра Моника от Семи Мечей? А что сестра Сирилла от Святой Троицы? Стала ли она, наконец, субприоршей? И что стало с сестрой Фруменцией от Святого Причастия, которая читала псалмы у нас за столом, и с сестрой Серафитой от Преображения, и с сестрой Колумбиной от Богоявления?

- Перестань! Что за нелепые имена? - вскричал сапожник. - Я сейчас со смеха помру. Надо же, Сирилла от Святой Троицы! Знаешь, было время, когда, увидев на улице монастырских женщин в серых рясах, я думал: вот вышла бы ослиная шутка, если бы провести с одной из них часок наедине!.. А как тебя звали в монастыре?

- Сестра Симфороза от Вечного Света, - тихо сказала жена сапожника.

- От Вечного Света! - грянул муж, вскочил с кровати и захохотал как безумный. Ему казалось безмерно забавным, что он лежал в одной постели с женщиной, носившей когда-то такое священное имя.

Весь этот вечер он пребывал в отличном настроении. Ибо он уговорил трех мошенников, явившихся за двенадцатью скудо, удовлетвориться половиной этой суммы и одной бутылкой вина.

* * *

В рождественский сочельник жена сапожника разрешилась мальчиком. Схватки начались, когда она стоял у плиты, и ей как раз хватило времени доплестись до соседки и попросить ее о помощи. Сапожника не было дома - он ушел закупать кожу.

Когда он вернулся, жена торговца пряностями стояла у его двери. Завидев его, она сказала:

- Снимай шапку, кум, и входи скорей. У тебя сын!

Жена лежала в постели. Бледная и вялая, она с трудом открыла глаза, когда сапожник вошел в комнату. Колыбели у них не было, и ребенка положили в корзину. Под плитой горел огонь, на веревках сушились полотенца для родильницы, а в горшке кипел вечерний суп.

- Ребенок родился большим и крепким, - сказала соседка склонившемуся над корзиной сапожнику. - Все прошло хорошо. Я была дома, зашла покормить кур, и вижу - она бежит через улицу. Я сразу поняла, что с нею. "Не бойся, - говорю, - я четверых родила". Гляди, кум, он открыл глазки. Можешь с ним поздороваться!

Сапожник разглядывал корзину, ребенка и белые пеленки. А соседка между тем продолжала:

- Из рождественских младенцев почти всегда выходят священники, церковные мужи и хорошие проповедники. Вот пасхальные дети, напротив, чаще получаются ни к чему не способными бездельниками. Если Бог позволит, он у вас может даже епископом стать. Копи теперь, кум, денежки, ведь учение стоит недешево!

- Он будет сапожником, - отвечал новоиспеченный отец, поглядывая на жену, чтобы видеть, как она это примет. - Конечно, сапожники - не самые ученые люди на свете, но и среди них наберется достаточно прилежных и достойных особ, которых уважают все, кто знает. Кто бы ни пришел со своими башмаками ко мне в мастерскую, всегда уходит довольный. Я беру даже такие заказы, которые никто не возьмется сделать. Зачем учиться? Даже если он не сможет читать требник, это не помешает ему стать добрым христианином.

Медленно и осторожно он начертал своим негнущимся пальцем крестное знамение на лбу мальчика.

Ребенок раскрыл рот и начал кричать. Он вопил столь отчаянно, что его начали сотрясать корчи, а личико посинело.

- А ну-ка, иди отсюда, идиот несчастный! - крикнула жена торговца пряностями. - Разве можно тыкать младенцу в нос такими смоляными пальцами? Они у тебя так воняют варом, что и взрослому немудрено в обморок упасть. Ступай в свою мастерскую. Ты его напугал, и он теперь будет тебя бояться!

С этими словами она оттолкнула смущенного сапожника в сторону, взяла кричащего младенца на руки и принялась успокаивать его.

- Будь с ним добр, Липпо, - слабым голосом проговорила жена со своей постели, - будь приветлив к нему. Там, на плите, суп, но будь осторожен, он очень горячий...

* * *

В эту ночь сапожнику приснился сон. Он увидел себя на морском берегу, в гавани, где обычно причаливали груженные луком лодки из Термини. Он стоял и держал на руках корзину с ребенком. В гавани было пустынно - ни суденышка, ни людей на берегу. Вокруг царила тишина, и только медленные волны с плеском накатывались на берег. Но вдруг он увидел вдали трех человек, один из которых приближался к нему с севера, другой - с юга, а третий, казалось, прибыл по морю, ибо он шел с востока. И когда они подошли к нему поближе, он разглядел, что на них были золотые короны и позолоченные башмаки, а плеч свивали пурпурные плащи. И они бросились на колени перед его ребенком и протянули ему три подарка - но не золото, не ладан и не мирру держали они в руках. У первого была расплавленная смола, у второго сера, а у третьего - черный уголь...

Сапожник проснулся, исполненный ужаса перед видением, которое он не мог истолковать. Он медленно выпрямился. Лунный свет вливался в комнату и падал на икону Иоанна Крестителя, который, казалось, смотрел на сапожника вопросительно, словно только что спустился с неба, чтобы побеседовать с ним.

Какую-то минуту сапожник неподвижно сидел на постели, но потом слабость одолела его, он опустился на подушку и уснул опять.

Теперь он был уже не на берегу моря, а сидел на своем креслице в мастерской, и перед ним на рабочем столике лежали кожа, дратва и шило. Тут он увидел - увидел сквозь стену дома! - как к нему со всех четырех сторон света приближались бесчисленные человеческие фигуры, темные как смоль. Нет, это были не люди - они выглядели как купеческие товары из складов в гавани. Огромная масса мешков с зерном, рисом и просом, волна бочек, ящиков и сундуков накатывалась на него, и все это теснилось и прыгало, сталкивалось и сшибало друг друга. Ожившие предметы окружили его дом, они бились в окна, втискивались в двери, они грохотали по крыше, толкались о стены, хотели войти внутрь, и тут сверху, из облаков, прогремел голос:

- Это грехи всего мира, они пришли поклониться тому, кто родился сегодня!

Сапожник очнулся от сна. Он весь дрожал, пот выступил у него на лбу. Он бросил взгляд на жену - ведь и она должна была услышать этот голос; но она безмятежно спала...

Лунный свет все еще падал на лик Иоанна Крестителя, и сапожник ясно различал предостерегающе поднятую руку святого. Еще секунду образ был залит светом и мерцанием, а потом исчез во тьме: луна скрылась за тучей.

* * *

Весь следующий день сапожник был молчалив и погружен в себя. Ранним утром он сварил еду для себя и жены и заперся в мастерской. Жена слышала только, как он прибивает подметки, словно в будничный день. Один раз он вошел в комнату и с минуту молча глядел на ребенка, спавшего в корзине.

Лишь далеко за полдень, когда уже начало темнеть, он, казалось, вспомнил, что был праздничный день. Он достал из сундука голубой кафтан, в котором обычно выходил на улицу по воскресеньям, тщательно почистил его щеткой и подошел к постели жены.

- Пойду приглашу крестных для ребенка, - сказал он. - Через час вернусь. Ты пока лежи - я скажу соседке, чтобы она заходила проведать тебя. Не вздумай вставать! Мулов я уже покормил.

- А тебе и не надо долго искать крестных, - возразила жена. - Ступай сразу к торговцу птицей Скальца, что живет на улице Монферрато, прямо против большого бассейна. Он мне уже давно обещал принять ребенка из купели. Это дело решенное. У нас будет хороший подарок деньгами, а может быть, и пара каплунов, потому что человек он богатый. Но ты должен говорить с ним громко, а то он туг на ухо. Да берегись собаки - она у Скальца огромная, бурая, злющая и кусается! Не заходи во двор, пока ее не привяжут на цепь.

Сапожник надел свой плащ, шапку и вышел из дома.

Он знавал в городе одного весьма ученого человека, доктора наук, который много лет учился в разных университетах. Он был медиком, и со всех сторон к его дому приезжали люди в богатых колясках, чтобы получить у него совет. К этому-то знаменитому человеку и направился сапожник, и, поскольку на нем был роскошный голубой кафтан, смело вошел в дом.

Одетый в бархатный камзол врач сидел за столом, на котором, между двумя горящими свечами, были разложены книги, рукописи и парик; на лысом черепе эскулапа была шапочка из алого бархата; в руках он держал фляжку, которую постоянно встряхивал и рассматривал на свет. Когда сапожник вошел и поклонился, врач лишь бегло взглянул на него. Потом сделал знак подойти поближе.

- Что с вами? - спросил он. - Где болит?

- Ваша милость! - сапожник смешался и замолчал, пытаясь сообразить, как лучше повести разговор.

Теперь доктор поглядел на него более внимательно. Ему не составило труда заметить, что перед ним стоял крупный, сильный и ладный мужчина с полным красноватым лицом и отменным здоровьем. Тогда он спросил: