НОВЕЛЛИНО (Опыт рефлексии ситуации) - Сергей Кутолин

Памяти нашего дяди, Александра Ивановича Кутолина, посвящаю

НЕПРОЩЁННЫЙ…

(ситуация невероятного события)

УЗЕЛ ПЕРВЫЙ

На мачте "Ташкента" развевается флаг командующего эскадрой: Лев Анатольевич Владимирский остался на "Голубом корабле". Он обошел корабль, навестил в лазарете раненых, расспросил о потерях. И теперь молча следит с мостика за буксировкой, переживая, вероятно, все то, что для многих уже позади. "Ташкент" не первым из кораблей эскадры попадает в беду, с другими бывало и хуже. И удел командующего – переживать за каждый корабль.

Евгений Петров тоже на "Ташкенте" – он отказался от возможности перейти на торпедный катер, умчавшийся в Новороссийск. Писатель рассеянно смотрит на раскинувшуюся впереди Цемесскую бухту, на поднимающиеся за нею горы. Быть может, он все еще видит картины боя, свидетелем и участником которого довелось ему стать. Потом Евгений Петрович сказал:

– То, что было в этом рейсе, не забудешь никогда. Хорошо, что в Севастополе меня уговорили остаться на "Ташкенте"…

Самым главным и самым правильным было ни на минуту не стопорить ход лидера "Ташкент". И тогда, когда заклинило руль. И тогда, когда стало затапливать машинное отделение. Положение корабля порой казалось безнадежным, новые повреждения – неизбежными. Но все равно шли вперед. Маневрировали без руля. Выравнивали дифферент затоплением новых отсеков. Вели огонь буквально до последнего зенитного патрона. Весь экипаж держался на своих постах геройски. И "Ташкент" остался непобежденным. А севастопольцы, пересаженные на "Сообразительный" и катера, сейчас уже на кавказском берегу, на Большой земле.

Но увидят эту землю не все, кого принял "Ташкент" на борт в Камышевой бухте Севастополя. Почти тридцать человек потеряли сегодня убитыми. Среди них несколько героических севастопольских женщин. Их убийцы, фашистские летчики, конечно же, видели, кто находится на переполненной пассажирами палубе…

И тяжело раненных теперь больше, чем при выходе из Севастополя. Врачи Довгий и Куликов с помощью военфельдшера Спивака и боевых санитаров сделали в море свыше сорока неотложных хирургических операций. В обстановке, когда каждая минута могла стать для корабля последней, медики "Ташкента" выполняли свой долг, спасали человеческие жизни.

Шли на буксире долго. Солнце уже начинает клониться к закату. На палубе непривычно тихо – молчат корабельные машины. И тишина эта какая-то настораживающая. Словно подчиняясь ей, все разговаривают вполголоса.

Уже в сумерках "Бдительный" подвел "Ташкент" к ново-российской Элеваторной пристани. Из внутренних помещений корабля вышло на причал около двухсот пассажиров. Кто мог знать, что еще так много оставалось их на борту. Поднялось теплое чувство к этим людям: могли ведь перейти, если не на "Сообразительный", так на катера, а вот захотели, несмотря на все, что тут испытали, дойти до берега на "Ташкенте"…

После швартовки командный состав собрался в кают-компании. Не садились вместе за стол всего лишь сутки, но все смотрят друг на друга, будто не виделись очень давно. И почти все говорят какими-то незнакомыми хриплыми голосами.

Ужин приготовлен на скорую руку из консервов, за которыми кокам Борщакову и Глухову пришлось в буквальном смысле слова нырять в затопленную провизионку. А сухой хлеб нашелся лишь в шлюпках, куда он был положен как аварийный запас.

Командиры подразделений поздравляют друг друга с новыми воинскими званиями, о присвоении которых только что узнали от контр-адмирала Владимирского. Орловский и Новик стали капитан-лейтенантами, Сурин инженер-капитаном 3 ранга, Балмасов, Фельдман, Борисенко – старшими лейтенантами. Разговор за столом поч-ти не касается событий дня. У всех огромная потребность отдохнуть душой после пережитого. Кто-то попросил Евгения Петрова рассказать о поездке по Соединенным Штатам – той, когда они с Ильей Ильфом задумали "Одноэтажную Америку". Слушать Евгения Петровича интересно, и никому не хочется расставаться с удобными креслами кают-компании. Дает себя знать и навалившаяся тяжелым грузом физическая усталость: все мы про-вели эти сутки на ногах.

Но на корабле невпроворот неотложнейших дел. Павел Петрович Сурин первым поднимается из-за стола,И это знак механикам, в том числе и ему, военинженеру 3 ранга Александру Ивановичу, командиру машинной группы, который – то и чувствовал всегда себя не в своей тарелке, поскольку и тарелка, по причине которой он оказался здесь, в этой необычной для его судьбы точке, ситуации Судьбы, была ясна далеко не всем, а может быть даже совсем неясна, например, тому же капитану, теперь уже капитану второго ранга, Ерошенко Василию Ивановичу, представленного маршалу Будённому аж чуть ли даже не казаком после успешного перехода лидера " Ташкента" с последним рейсом раненных из Севастополя. Лидер "Ташкент"… Ли-дер эскадренных миноносцев "ТАШКЕНТ". Заложен 11 января 1935 года по заказу Советского правительства на стапелях итальянской фирмы "Одеро-Терни-Орландо" в Ливорно, спущен на воду 28 ноября 1937 года, 6 мая 1939 года передан СССР. После достройки и вооружения лидер вступил в строй 22 октября 1939 года. Водоизмещение полное 3200 т, стандартное – 2893 т; длина 139,8 м, ширина 13,7 м, осадка средняя 4,2 м; мощность энергетической установки 110 000 л.с.; скорость хода максимальная 44 уз., экономическая – 20 уз; дальность плавания экономическим ходом до 4000 миль. Вооружение: 6 130-мм, 2 76,2-мм (с сентября 1941 года), 6 45-мм и 8 20-мм орудий, 6 12,7-мм пулеметов, 3 трехтрубных 533-мм торпедных аппарата, 2 бомбосбрасывателя. Принимал на борт 110 якорных мин заграждения. Экипаж 250 человек.

Когда из Ленинграда приехал военинженер 3 ранга Алексей Павлович Латышев, адъюнкт Военно-морской академии. Человек с задатками ученого, он не усидел, однако, в кабинете, когда началась война. Попросив направить его на действующий флот, Латышев с радостью встретил назначение командиром электромоторной груп-пы лидера. С его приходом электромеханическая боевая часть Сурина укомплектовалась командным составом полностью. Машинную группу в ней возглавляет, он, Александр, военинженер 3 ранга, а трюмно-котельную – воентехник 1 ранта Иван Васильевич Колягин. Он помнил, как его, Александра, тряхом трясло, когда при контрольных ходовых испытаниях никак не удавалось развить самый полный ход: каждый раз начинал угрожающе нагреваться главный упорный подшипник второй машины. Когда подшипник наконец вскрыли, там неожиданно обнаружили куски картона, а из масляной магистрали извлекли целый картонный лист, свернутый в трубку. Засунул картон в магистраль кто-то… В "славный рабочий коллектив, не жалевший сил, чтобы лучше подготовить корабль к боям с врагом", как считали, проник негодяй, попытавшийся учинить на "Ташкенте" диверсию.Считали, что "расчет у предателя был довольно тонкий": при малых и средних ходах, когда расход масла невелик, трубка передвигаться в магистрали не будет. А когда потребуется выжать из машин все, что они способны дать, напор масла пропихнет картон к подшипнику и выведет его из строя. Авария могла произойти еще на переходе с завода…или от местных соглядатаев.

Поисками диверсанта предстояло заняться соответствующим органам. А на лидере прошли во всех подразделениях специальные собрания личного состава. Командиры и политработники призывали моряков быть бдительными, помнить, что враг коварен и борьба с ним идет не только на фронте, но и в тылу Новороссийска…

УЗЕЛ ВТОРОЙ

Кроме особиста лидера "Ташкент", в полном объёме с его "Делом", едва ли был знаком даже сам капитан, а после войны, уже будущий контр–адмирал Ерошенко Василий Николаевич…

А "Дело" было… И оно начиналось в Томске, когда его двоюродный брат, Шельпяков Николай Иванович, сражённый не в последнюю очередь иконостасом четырех георгиевских крестов старшего брата премьер министра в правительстве Колчака Пепеляева, становится флигель–адьютантом боевого генерала, который после распада колчаковского движения объявляет себя правителем Якутии, но, будучи пленен и осужден Новониколаевским судом к расстрелу, получает помилование, что не спасает его от участи 37-года… Брат Николай, примкнув затем уже к движению барона Унгерна во Внутреннюю Монголию, вдруг, спохватился своим умом, умом 18-летнего молодого человека, изменил ориентацию и растворился в городе Москва на стройках железки, а затем метро… Так–то. Александр же, получив и экономическое, и техническое образование в техническом училище имени Цесаревича Алексея, как полагалось в семье его папочки Ивана Алексеевича, обеспечивает теплоснабжением и электричеством кожевенные предприятия, которыми владел его отец, считавший, что его полушубки и барчатки с меховыми рукавицами будут востребованы при любой власти, в том числе и советской. Но не ведал Иван Алексеевич, что он заблуждается. Не нужны были Советской власти кустари – одиночки с мотором или без такового. Один из младших сыновей Ивана Алексеевича – Алексей приводил свои аргументы и отцу, и брату: "Читайте статьи Ленина о НЭПе. Вас ждет просто гибель. Кончайте со своей торговлей и предприятиями… Вон и у Трясовых отобрали дома и стали размещать там партийные органы. И виноторговец Смирнов, владелец Минусинских предприятий укатил со своими патентами за границу, не растерялся. А мог расстроиться, когда его единственный сын от несчастной любви на даче застрелился. Уезжать из Сибири не хотите, не уезжайте. Но помнить надо и не забывать, что Саша, зараженный идеями старика Потанина, даже вслух поговаривал об отделении Сибири от России и был заключен в концентрационный лагерь, откуда затем выпущен по амнистии в связи с пятилетием Советской власти, а публично в Кемерово высказывал свое мнение о том, что "надежды на американцев не оправдались". Теперь эти слова вспоминались Александру как пророчество. А в то далекое время все эти витийства его брата, обучавшегося на химическом факультете Технологического института в Томске, всем им казались чистой ахинеей недалекого юнца. Дело "Промпартии", "Шахтинское дело", а затем и кировский поток…, того самого Кирова, который в Томске устраивал забастовки булочников и вместе с Валерой Куйбышевым организовывал студенческие беспорядки и которого пристрелил Николаев, когда увидел, что Мироныч, стосковавшийся по женской ласке, прямо не снимая шинели, шевелился на его, Николаева, жене. Время человеку не хватало… должен был идти на заседание… И слегка размагничивал, таким образом, психику от перегрузок текущего дня… Разве мог он, Александр, вместе с "папочкой" оценить надвигающиеся свершения индустриального строительства целого Государства, где бесплатный труд становится мерой и нормой большинства людей, если эти люди хотят жить и если их принадлежность к рабочему классу, крестьянству сомнительна, а "прёт из них обыкновенная буржуазная сволочь и больше ничего". Государству нужна новая техническая интеллигенция, а не старорежимная от "каких–то цесаревичей Алексеевых". "Если враг не сдается, – его уничтожают…". Но, если враг сдаётся, то его тоже уничтожают, но рабским трудом на благо строительства социализма и коммунизма за те нищенские пайки, которые они должны заслужить и не только рабским трудом, но и наушничеством на своих близких и родных". Ведь жена Всероссийского старосты Калинина "настучала" на своего родного брата, заставила его самого явиться к следователям, а те, состроив "Дело", и расстреляли его. Если уж наверху власти так устроено, то, что же говорить об остальных жителях страны, строящих семимильными шагами социализм, – Государство справедливости? И в это время, после кировского потока, Томск становится не только городом, где строго и неустанно работала машина исправления буржуазных перекосов общества, поставляя дармовой труд рабочих, крестьян и специалистов в самые разные места технического и военизированного производства, но где в ступе человеческой уравниловки перемешивали и людей искусства, всяких клюевых, мандельштамов, белых и черных поэтов… "Папочка" с этой машиной бесправия пытался заключить как бы своего рода перемирие…, смотрите мол, мы никакого вреда для власти не представляем. Органы в кожанах и с большими револьверами появлялись у них дома, засиживались за чайными столами, с интересом просматривали семейные, толстые кожаные альбомы, как бы приглядывая их для своих коллекций, а затем в одно прекрасное утро явились к ним, да и увели отца, его самого да его жену, грузную телом женщину. И с этого момента они все навсегда исчезли для своих родственников, словно их и не было на Земле. Правосудие новых людей работало круглосуточно. Но с отцом и женой он никогда не встретился, если бы не общая статья, по которой велось следствие: "Монархический заговор". А такого никогда в помине не существовало. Не было просто такого заговора. И вот он стоит со своими якобы подельщиками и в том числе отцом и женой, стоит в голом виде, стоит в подвальном помещении каменного дома, расположенного в центре Томска рядом со зданием бывшего Дворянского собрания, стоит лицом к дощатому щиту. А сзади них никакой команды не раздается, а просто те люди, которые позади них стреляют им в затылок из простых револьверов. Ну, кто как попадет. А что делают затем, ему было совсем даже непонятно. Отец и жена упали рядом. А он всё не падает. А он всё стоит. Оказывается ещё несколько голых фигур стоит рядом с ним. Их всех выводят в другое помещение, выдают чужую одежду и увозят…