Хозяин бабочек - Тата Олейник

— Нам известно, что в юности он был послушником в монастыре Зеленого Тигра.

Стражник смотрел не на Еву, а куда-то вдаль, на гору.

— Рыбный рынок тянется от квартала ив и цветов до чайных павильонов, это пять верст. Там торгуют угрями и крабами, и гребешками, и трепангами, и рыбой всяческой десять тысяч рыбников. И мне неизвестно где они все проводили свою беспутную юность.

— Про десять тысяч рыбников он стопудово врет, — сказал Акимыч, отходя от аукциона, — столько торговцев рыбой даже в Москве не наберется, думаю.

— А что, в Москве появилось море? — спросила Ева, — А то я как-то давно не слежу за географией. Ним, ты что так ушами-то дергаешь? Рыбки половить захотелось?

— Да, было бы славно. Интересно, что тут ловится.

Рыбный рынок, о близости которого можно было бы узнать за несколько кварталов по запаху и крикам, был огромен. Рыба была навалена на дощатые настилы улиц, свисала с крюков, била хвостами из громадных корзин. В тазах и корытах ползали и копошились тысячи видов иных обитателей глубин, а уж торговцев здесь было не меньше, чем чаек, огромными эскадрильями патрулировавших набережную, куда, не чинясь, сбрасывали рыбьи потроха. Тут же дымили бесчисленные жаровни, на которых купленное и готовили — жарили в кипящем масле, варили в пряных бульонах, коптили на переносных горелках. Разносчики с бамбуковыми шестами на плечах бегали с воплями, предлагая всем заглянуть в огромные корзины и набрать себе наилучшей сайры или сушеной летучей рыбы.

— А тебе с твоим уловом, наверное, сюда, — сказала Ева, глядя на дощатый павильон, расписанный лодками, кудрявыми волнами и исключительно зелеными соснами, и исключительно жирными аистами. «Живые драгоценности моря — редчайшие и изысканнейшие рыбные блюда десяти тысяч вкусов»

Пока я общался с представителями «Драгоценностей» и выяснял, как они относятся к идее приобретать высокоуровневую рыбу у заезжего чужестранца (хорошо относятся), наши напокупали себе глазированных креветок и маленьких осьминогов на палочках. Даже Евина экономия тут дала слабину.

— В принципе, — неестественно бодрым голосом начал я, — зачем нам искать рыбника полным составом? Мы могли бы с Гусом на пару часиков уехать порыбачить, а…

— Нет, — сказала Ева, облизывая с пальцев сладкий соус. — Может, тут и не десять тысяч рыбников, но вряд ли сильно меньше, и я не исключаю, что нам придется поговорить с каждым. Сейчас делим рынок на сектора, расходимся и приступаем к опросу населения.

* * *

— Ев, но ты должна признать, что это бессмысленное занятие, — сказал Акимыч.

Мы сидели в нашей гостинице, которая оказалась устроена очень разумно — совершенно крошечные комнатки наверху и большая общая чайная внизу, да еще и с верандой, вид с которой, правда, открывался на задний двор с мусорными корзинами, но все-таки.

— С такими вводными мы никогда ничего не найдем. Я сегодня человек сто спросил насчет рыбника-пьяницы, который был послушником. И все только возмущались, говорили, что нет ничего страшного в том, чтобы после тяжелого дня среди холодной рыбы выпить чашечку горячего сладкого рисового винца. Или даже чайничек.

— А вы видели глашатаев? — спросил Лукась.

— Это те, которые зеленые, с барабанами? Жутко громкие, орут как резаные? «Утеряна ручная черепаха! С инкрустацией на панцире в виде знака долголетия! Вернуть за вознаграждение Деве в Лиловом из Сливового павильона!»

— Думаю, — ответил Лукась, — нам нужно их нанять.

— Ага. «Утерян рыбник-алкоголик из монастыря Зеленого Тигра! Вернуть за вознаграждение группе лиц в странных шляпах!»

— Нимис, кончай комплексовать из-за своего головного убора, — сказала Ева, — это просто смешно.

— Да, — сказал я, стараясь не глядеть на свое нечеткое отражение в чернолаковой ширме, ограждающей наш столик от прочих посетителей. — смешно и унизительно. Можно мне хотя бы в городе снимать это непотребство? Хотя бы в гостинице? Сюда же мобы-менталики не пролезут? Амулеты, стражники, охраняемая территория, общественная безопасность…

— Как мы видели, даже артефактные призраки могут мимикрировать под неписей, да и кто тебе сказал, что их хозяин — не самый настоящий непись? Нет уж, не снимай шапку даже на ночь, я тебе серьезно говорю. Таосань славится менталистами, что-то я об этом подзабыла. Что же, завтра мы продолжим наши изыскания на рынке. Насчет глашатаев, кстати, Лукась, очень неглупая идея, молодец! Нужно будет узнать их расценки. Пока что этот несчастный рыбник — наша единственная зацепка, и нам нужно попытаться выдавить из нее все, что можно. Когда… если рыбник окажется пшиком, тогда, я боюсь, нам придется думать о путешествии к этому Зеленому Тигру самостоятельно, чего лично мне хотелось бы избежать. Как дедушка там сказал? Два миллиона шагов без малого? — Ага, «…и вы сегодня уже можете сделать первые десять тысяч». Давно меня так изящно не посылали на…

— Вот зуб даю, что морем до этого Тигра не доберешься, что стоит он в центре материка, на самой большой горе, в самой недоступной заднице мира, в окружении мобов двухсотого уровня.

Поднимаясь к себе в номер после ужина, я сдернул шапку и сунул ее в инвентарь. Впервые за долгое время вздохнул свободно — и тесной она была, да и жарко в ней, и уши натерла. Надеюсь, Ева не думает, что я на самом деле буду в этом спать?

А в номере меня уже ждали. Я ее не сразу заметил, потому что она сидела в углу на потолке, и ее седые лохмы, как и обрывки лохмотьев, свисали вниз, теряясь в вечерних тенях. Круглые желтые глаза властно уставились на меня.

— Пришел наконец-то! Где моя внучка?

Я хотел метнуться за дверь, но тело перестало меня слушаться. Я хотел закричать, но крик прозвучал шепотом.

— Какая внучка? — прошипел я.

— Моя маленькая внучка, Белая Редечка — Черненький Горшочек. Что ты с ней сделал? С моей внучкой-хохотушкой?

Глава 4

Ведьма грозила с потолка иссохшей желтой рукой с кривым указательным пальцем.

— Онн-на… тт-тут,

Челюсти у меня тоже объявили о своей независимости и двигались, как хотели

— Ос-ссвободдтите мне рук-к-ку, я д-ддостану.

Тут ведьма крутанула лицом на сто восемьдесят градусов, как жуткая невозможная сова. Шея ее вытянулась и, кажется, завязалась узлом, и я подумал, что в крайнем случае всегда могу потерять сознание, разве же это не прекраснейший выход из подобных невыносимых ситуаций? В этот момент левая, застывшая в полете к глазам рука словно оттаяла и рухнула вниз, я сунул ее в инвентарь, нащупал горшок и редьку, бросил на пол. Но вместо того, чтобы упасть, вещи взлетели и нырнули под ведьмины обноски.

— Хорошо, — сказала ведьма, поглаживая раздувшуюся пазуху, — люблю, когда мне — мое возвращают. И горшок еще хороший, целый, и редька пригодится. Рис горячей водой полить, щепоткой сушеных водорослей посыпать и редьку рядом, под конопляным маслом, вот и императорский обед.

Я очень надеялся, что жуткое видение, получив то, за чем пришло, с дымом и треском сгинет в преисподней, или откуда оно там еще явилось, но вместо того, чтобы исчезнуть приличествующим нечисти способом, старуха извлекла из рукава короткую черную трубку и, щелкнув пальцами, раскурила ее от вспыхнувших на пальцах огоньков. Дым назло всем законам природы заструился вниз, потянуло сладким, дурманящим ароматом с могильным оттенком.

Я пытался успокоиться. В конце концов, что эта непись может сделать со мной такого, что со мной еще не делали? Ну убьет, так убьет, воскресну. Только пускай убивает побыстрее, а то устал бояться.

— А, может, и не убьет, — сказал гаденький голосок в голове. — Сейчас залезет тебе на плечи, ударит пятками по бокам, и поскачешь ты, мил-друг, по долинам и по взгорьям. Затащит она тебя в какую-нибудь свою пещеру, будешь там стоять, за нос привязанный, будешь сено жевать. И никто тебя не найдет, может, год, а может, два…

Нужно сопротивляться, думал я. Это же ментальный контроль, а я… я — сплошная воля, я говорю «нет!» Я буду… буду биться! А чем я буду биться? Представил, что вешаю на ведьму приворот и содрогнулся.

Ведьма выпустила густую струю дыма, струя обернулась седой пепельной змеей, которая обвилась вокруг меня и посмотрела в глаза.

— Экий жалкий мозгляк, — сказала змея. — Ты смеешь еще именоваться ведьмой?

— Я не смею, — кое-как пробормотал я, — мне такой класс дали.

— А ты в рот-то не тяни все, что дают.

Змея взорвалась клубом вонючего дыма, и я закашлялся. Кашлял я долго, выхаркивая легкие и упершись руками в колени. И только откашлявшись,