Штурман воздушных трасс - Михаил Сухачёв

Направляя Прокофьева к столу, за которым сидели Алкснис и Стерлигов, командование школы рассчитывало, по крайней мере, не испортить им первое впечатление. Уж если не оправдает надежд Прокофьев, то ни один из выпускников не спасет положение.

Прокофьеву дали возможность ответить только на один вопрос. Потом строгая комиссия, отложив билет, стала «гонять» его по всему курсу. Алкснис не сомневался, что им подсунули самого сильного курсанта, и потому решил проверить, где верхняя граница успеваемости в школе. Минут сорок Гавриил стойко боролся за честь школы.

— Последний вопрос, — сказал Алкснис. — Где вы хотите служить, товарищ Прокофьев? Школе вы принесли бы большую пользу. Как ваше мнение?

— Я хотел бы сначала получить войсковую практику, а потом можно и в школу.

— Быть по-вашему. Проходите здесь практику, а затем в часть.

Прокофьева назначили штурманом отряда в эскадрилью тяжелых бомбардировщиков ТБ-3. Этот самолет был логическим продолжением гениальной мысли, родившейся у Андрея Николаевича Туполева еще в пору создания им самолета ТБ-1. Туполев проработал смелую идею цельнометаллического свободнонесущего моноплана-бомбардировщика. Идея базировалась на твердой уверенности, что эра бипланов себя изжила. Несмотря на трудности и сомнения специалистов: «Как же можно без верхнего крыла?» — Туполев упорно создавал первый в мире цельнометаллический моноплан. Построенная в непостижимо короткие сроки, всего за девять месяцев, машина ушла в свой первый полет в конце ноября 1925 года, чтобы стать впоследствии предметом гордости советского народа и причиной зависти старейших зарубежных авиационных фирм «Фарман», «Виккерс», «Капрони».

Еще продолжали восхищаться ТБ-1 в Европе и Америке, а Туполев начал проектировать значительно больший четырехмоторный бомбардировщик — ТБ-3. Это был гигант, в полтора раза больший, чем ТБ-1. Даже сами создатели на заводе, привыкшие, кажется, к своему исполину, удивлялись его размерам, когда при транспортировке на центральный аэродром он не проходил под трамвайными проводами или не вписывался в перекресток.

Впервые познакомившись с ТБ-3, Прокофьев тоже был ошеломлен его размерами. Трудно верилось, что эта громадина способна подняться в воздух. Внутри фюзеляжа и центроплана можно было свободно ходить, не сгибаясь.

Начались полеты. Только молодость могла справиться с той нагрузкой, какая свалилась на плечи стажеров-навигаторов, оставленных в школе на практику. Летать приходилось нередко по пять-шесть часов без посадки, в будни, выходные дни и даже праздники. Дни спрессовались в одно стартовое время, едва прерываемое коротким отдыхом. Шутка «быстренько поесть, быстренько поспать, быстренько на полеты» стала нормой поведения.

Когда кончилась практика, снова были экзамены. И снова они совпали с прилетом Алксниса. Опять он принимал практическую навигацию у Прокофьева, придирчиво проверял расчеты молодого штурмана, усложнял исходные данные, следил за временем, в течение которого Прокофьев решал задачи.

Память у начальника ВВС была цепкая. Он узнал Прокофьева.

— Не изменили своего решения? — спросил он, будто разговор о назначении происходил только вчера.

— Нет, товарищ начальник Военно-Воздушных Сил.

— Ну, а конкретно, у вас есть на примете желанное место?

— Нет, куда прикажете.

— Ну что ж, это достойный ответ...

Особое задание

Концерт в гарнизонном Доме Красной Армии был неинтересен. И когда он кончился, летчики, выйдя из помещения, не стали его обсуждать, а заговорили о событии, которое взволновало всех.

Два дня назад с одного из аэродромов стартовал экипаж в составе Чкалова, Белякова, Байдукова на самолете АНТ-25 по маршруту, который должен стать генеральной репетицией к мировому рекорду дальности беспосадочного перелета. Они улетели рано утром, тихо, без суеты репортеров, трескотни кино- и фотоаппаратов. Не так, как была совершена первая попытка экипажа Леваневского, закончившаяся не удачно. Но здесь, в гарнизоне, знали подробности их подготовки и старта.

Низко плывущие плотные облака усиливали темень наступающих сумерек и непроизвольно вселяли тревогу и беспокойство за тех, кто сейчас в воздухе. Каждый из летчиков понимал, какими невероятными усилиями и нервным напряжением оплачивается каждая минута многочасового полета в сложных метеорологических условиях...

— Разрешите обратиться, посыльный штаба Краснов, — перед группой летчиков из темноты возникла фигура красноармейца. — Я ищу штурмана первой эскадрильи Прокофьева.

— Я Прокофьев, — Гавриил выдвинулся вперед.

— Вас срочно вызывают в штаб.

— Ого, просто так на ночь глядя не вызывают, — заметил кто-то многозначительно.

— Давай, Гавриил, если вызывают для пожелания спокойной ночи, то ты нас догонишь, — пошутил один из друзей.

Когда Прокофьев прибежал в штаб, там уже собрался руководящий состав бригады во главе с только что назначенным комбригом Тантлевским.

— Вы, конечно, слышали, — начал комбриг, — что позавчера стартовал АНТ-25. Так вот, сегодня в двадцать один час самолет произвел посадку на острове Удд, недалеко от устья реки Амур. Если бы не низкая облачность, экипаж дошел бы до Хабаровска. Посадка вынужденная, поперек узкого, всего семьсот — восемьсот метров, острова, да еще в темноте. Сами понимаете, без поломки такой корабль притереть трудно. Начальник управления ВВС Яков Иванович Алкснис поставил нам задачу: за ночь подготовиться и утром вылететь на остров с запасными частями и техническим составом. Сейчас каждый из вас доложит объем необходимой работы по подготовке к вылету. Инженер бригады, начинайте.

— На самолете должны быть моторы с ресурсом не менее восьмидесяти часов. У нас в бригаде такого самолета нет. Следовательно, надо заменить четыре двигателя и облетать их. Этого я себе не представляю... — инженер многозначительно развел руками.

— А вы постарайтесь представить, ведь выбора нет, — жестко сказал комбриг. — У нас ночь на все. Не теряйте время, товарищи, на доводы в пользу невозможного. Этих доводов я бы мог привести не меньше вас.

Прокофьев во время доклада инженера прикидывал, какие ему понадобятся карты, каков должен быть объем расчетов, когда услышал обращение к себе:

— Что вы скажете, товарищ Прокофьев?

— Товарищ комбриг, вы сами сказали, что выбора нет. Надо готовиться.

В семь часов утра командир экипажа Проскуров доложил комбригу о завершении подготовки и облете самолета. А вскоре были погружены необходимые детали для ремонта чкаловского АНТ-25.

Необычность предстоящего полета действовала на всех: на тех, кто внешне спокойно, но с какой-то особой сосредоточенностью усаживался в свои давно знакомые самолетные сиденья, и на тех, кто, оставаясь на земле, не скрывал своих чувств, суетился, помогал, иногда, в который раз, давая последние советы и наставления.

С того момента, как все четыре мотора рванули вперед махину самолета, волнения остались за линией старта.

...Шел третий час полета, в течение которого находились в сплошной пелене густого дыма. Из-за сильной жары горел лес. Теперь дым заполнил кабину, и дышать стало трудно. С этим еще можно было мириться. Хуже, что все время казалось, будто на самолете тоже что-то горит. Проскуров, посоветовавшись с Прокофьевым, стал набирать высоту, чтобы избавиться от навязчивых мыслей о пожаре.

После посадки в Омске начальник аэропорта пригласил в столовую, но экипаж отказался. Проскуров планировал на подготовку самолета не более двух часов. Поэтому тут же, в ходе заправки самолета бензином, подкрепились сами бутербродами и чаем.

От Омска облака повисли над самой землей. Попытку пробиться к чистому небу пришлось оставить на высоте около четырех тысяч метров, поскольку разрежение воздуха начинало скверно действовать на пассажиров. Проскуров запросил безопасную высоту и стал снижаться. Чем ниже, тем темнее становилось в кабине.

Вне видимости земли время тянется медленно. Все чаще летчик стал запрашивать у Гавриила, скоро ли Красноярск. Настойчивость запросов зародила у Прокофьева мысль, что командир сомневается, не заблудились ли они. Он проверил расчеты. Вроде все в норме, если ветер не внес существенные поправки. Связались с Красноярском. Когда пришел ответ, на душе стало спокойнее, несмотря на то, что погоду передали хуже не придумаешь...

Сразу за Красноярском самолет вошел в дождевую пелену, незаметно перешедшую в облачность, которая часто подсвечивалась близкой молнией. Самолет шарахался из стороны в сторону как грузовик на ухабистой дороге. Перед Байкалом началось что-то невообразимое. Машину трясло и бросало как игрушку. Опасно задвигались грузы. Механики ремонтной бригады бросились крепить их швартовку. Оба летчика едва справлялись с машиной. Угрожающе громко скрипели шпангоуты и стрингеры каркаса. Шло испытание на прочность и людей, и техники.