У нас убивают по вторникам - Алексей Слаповский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, — отвечает Светлана.
— Ладно, попробуем. Будет стоить, конечно.
— Я готова.
Гена плотоядно осматривает Светлану. Она понимает его взгляд и испуганно говорит:
— Нет!
— Нет? — удивляется Гена.
— Если только без этого никак нельзя.
— Да ладно, — добродушно говорит Гена. — Это я проверил, на что вы готовы. А когда?
— Я узнаю. Пока известно только, что во вторник.
Добился-таки Быстров суда.
Ну, сейчас посмотрим, что из этого выйдет.
Судья, холеный мужчина с кинематографической внешностью (если не учитывать, что в нынешнем кино слишком много уродышей), тихо и мирно сидит за столом с множеством ящичков-ячеек (такие бывают в почтовых вагонах, где сортируются письма). Он считает деньги в толстой пачке и раскладывает по ячейкам с надписями: «Прокурор», «Адвокат», «Следователь», «Присяжные», «Свидетели» и т. п.
Выступает представитель защиты, мужчина осанистый, агрессивный, самоуверенный, пылающий справедливым гневом.
— Уважаемый суд, уважаемые господа присяжные. Как видите, на месте обвиняемого никого нет, — он указывает на пустующую скамью подсудимых, — поскольку господин Быстров выдвинул иск против государства, а оно, как сами понимаете, неизвестно кто и неизвестно что в личностном смысле, то есть — пустое место. Я могу сказать одно: все обвинения господина Быстрова есть ложь уже потому, что это и так каждому понятно. Человек, не понимающий, что государство желает только блага своим гражданам и вправе убрать с дороги каждого, кто мешает этому благу, не заслуживает доверия. Поэтому я прошу господ присяжных рассмотреть этот вопрос объективно и признать, что обвинения господина Быстрова беспочвенны, абсурдны и граждански аморальны. Я закончил, ваша честь.
— Спасибо, — благодарит судья. — Слово представляется представителю обвинения.
Обвинитель, бойкий седовласый человек с иронической усмешкой и с интонацией человека, который прав, когда все остальные не правы, говорит:
— Прошу вызвать свидетеля обвинения Быстрова Владимира Михайловича.
На трибуне — Быстров-младший.
— Я хочу сказать, — говорит он, — что русская интеллигенция всегда выбирала путь сопротивления любой власти, не допуская и мысли, что она, то есть власть, может быть иногда права в своих действиях. Но с такой же вероятностью мы можем допустить также и мысль, что власть может быть не права.
— Извините — прерывает обвинитель. — Ответьте на конкретный вопрос: вам известно, что вашего брата хотят убить?
— В какой-то мере. Я слышал об этом по телевизору. Правда я, как истинный русский интеллигент, не верю телевизору. И газетам.
— Так вам известно или нет? — настаивает обвинитель.
— Ваша честь, я протестую! — вскакивает защитник. — Это давление на свидетеля!
— Протест принимается, — кивает судья. — Прошу задать вопрос в более корректной форме.
— Вам известно. — заново начинает обвинитель.
— Протестую, ваша честь, это подсказка! — кричит обвинитель. — Представитель обвинения подсказывает, что свидетелю что-то известно, хотя свидетель только что сказал, что ему ничего толком не известно.
— Я только... — вмешивается Быстров-младший.
— Не перебивайте! — рявкает судья. — Иначе я вынужден буду удалить вас из зала. Отвечайте на поставленные вопросы. Обвинитель, вы когда-нибудь сформулируете нормально вопрос?
Обвинитель слегка растерян, но бодрится.
— Скажите, свидетель.
— Протестую, ваша честь! — вскакивает обвинитель. — Это опять подсказка! Он говорит ему «скажите», хотя только что мы убедились, что свидетелю нечего сказать!
— Протест принимается, — говорит судья. — Свидетель, вы можете остаться в зале или подождать в коридоре. У обвинения есть еще свидетели?
— Да, ваша честь. Я прошу вызвать жену моего клиента Светлану Петровну Быстрову.
Светлана на трибуне.
— Ваша честь, я подтверждаю, что моего мужа собираются убить.
— Протестую, ваша честь! — кричит защитник. — Показания не по существу дела!
— Протест принимается, — кивает судья и разъясняет Светлане. — Иск вашего мужа сформулирован следующим образом: такие-то и такие-то представители государства хотят его убить. Хотят, а не собираются. Собираются или нет — другой вопрос. В заявлении указано — хотят. Улавливаете разницу? И наша задача выяснить, хотят или не хотят. А собираются или нет, это предметом сегодняшнего разбирательства не является.
— Они хотят! А этого делать нельзя! Потому что он хороший, добрый, умный человек!
— Свидетельница! — прерывает судья. — Я вынужден вас удалить за оскорбление суда и явную дачу ложных показаний!
— Но чем. Как? — растеряна Светлана.
— Сказав, что ваш муж хороший, добрый человек, вы намекнули, что присутствующие, и в том числе я, нехорошие и недобрые люди. Это оскорбление. При этом ваш муж не может быть умным, потому что умный человек никогда не подаст в суд на государственные органы. То есть это явная ложь с вашей стороны. Прошу вас покинуть зал заседаний!
Светлана, плача, идет к двери. Судья смотрит на ее фигуру.
— Секундочку!
Она останавливается с надеждой.
— А вы что вечером делаете?
— Я?.. Не знаю. Я.
— Телефончик в приемной оставьте, я позвоню. Светлана, вконец растерявшаяся, выходит.
— Ну что ж. — говорит судья.
И тут звонит телефон, он берет трубку. Слушает. В зале переговариваются.
— Тихо! — кричит судья. И в трубку: — Да. Конечно. Конечно. Без вопросов. Спасибо.
Кладет трубку.
И:
— Мое решение таково: обвиняемый, несомненно, виновен. Я вас имею в виду, — указывает он на Быстрова.
— Я истец!
— Мне лучше знать, кто вы. Вы обвиняетесь в клевете, подрыве государственного строя и организации заговора.
— Какая же клевета? Меня убить хотят!
— Никто вас убить не хочет — и мы этот вопрос уже прояснили! Собираются — да. В силу необходимости. Но это не значит, что хотят! Они не хотят, они вынуждены. А вы обвиняете, что хотят! Это клевета. И я вынужден вынести приговор.
Судья мешкает, звонит по телефону:
— Извините, а сколько дать? Слушает.
— Понял.
Кладет трубку. Объявляет:
— Пять лет в колонии общего режима с отбытием наказания в условной форме! Освободить из-под стражи в зале суда. Что, нет стражи? Ну, пусть так идет.
Братья Быстровы выпивают в дома Владимира. Надежда выходит с тарелкой, со стуком ставит ее на стол.
— Ты чего это? — спрашивает Владимир.
— Того! Лишь бы повод — выпить! — уходя, ворчит жена.
— Я не с кем-нибудь, а с братом! — кричит ей вслед Владимир. И поднимает стопку: — Твое здоровье.
— Оно мне больше не понадобится, — мрачно отвечает Вадим.
— Зря ты так. Нет, я понимаю, обидно, неприятно. Но как советуют мудрецы? Если не можешь изменить обстоятельства, надо посмотреть на них с другой стороны.
— Это с какой?
— Им что важно? Они же бьют своих — чтобы свои же и боялись. А если ты будешь чужой, это совсем другой резонанс! Это международный скандал, понимаешь?
— Но я же не чужой.
— А кто тебе мешает им стать? Представителем, например, оппозиции и в каком-то смысле добровольной жертвой. Пострадать за правду и справедливость. За народ. Я знаю кое-кого в ЦК КПСС.
— Ты не бредишь? Какая еще КПСС?
— Отличная партия, между прочим. Это не то, что ты думаешь. Коллективный Подпольный Союз Справедливости.
— А другие не коллективные?
— Нет, конечно. Там никого, кроме руководства, нет. У них съезд как раз послезавтра, надо пойти.
— А через пять дней — вторник.
— Ничего, брат, успеем! Кстати — я так, на всякий случай, — ты завещание составил? У тебя библиотека хорошая, а дочь и жена читать не любители. Растащат кто попало.
И вот братья подходят к зданию, где на фронтоне транспарант: «2-й съезд Коллективного Подпольного Союза Справедливости».
Здание охраняют милиционеры. Вокруг — толпа возмущенных обывателей с плакатами: «Долой справедливость!», «Не хотим перемен!», «За веру, царя и Отечество!», «Руки прочь от власти!».
На входе братьев осматривают, шмонают.
— Где делегатские мандаты? — спрашивает человек в штатском.
— Это наши, наши! — кричит некий функционер. И провожает братьев в зал.
В зале битком. В президиуме председатель партии Мигу-нов, другие ответственные товарищи. Мигунов встает, поднимает руку:
— Позвольте съезд нашей партии считать.
Но тут заминка, шепот, ропот: открываются двери, и входит с группой сопровождающих Капотин.
Аплодисменты, переходящие в овацию. Капотин машет рукой: хватит. И делает знак Мигунову: начинайте.
— Итак, — возглашает Мигунов, — открываем второй съезд нашего Коллективного Подпольного Союза Справедливости. Слово для доклада предоставляется мне.
Он идет к трибуне.