Сабля Чингизидов - Арсений Ахтырцев

— Ну да, — угрюмо подтвердил Камолин. — Ты все знаешь. Командир, если б я знал, что ты тут с какого-то боку, я б и пальцем без тебя не пошевелил. Я же все проверил. Не замужем. Живет с сыном. На жилплощади никто не прописан.

— Елена Леонидовна Усольцева, Ленчик, — моя жена. Я с ней живу уже два года и знаю, где что находится в квартире и на даче, лучше ее. Никакого архива у нее нет.

— Ну, нет так нет, — устало согласился Камолин. — Ты мне скажи лучше, ты меня сдашь?

— Подумаю, может, посотрудничаем еще.

— Спасибо, командир. Я твой должник по гроб жизни.

— А ты не радуйся, я еще не решил. И вот что. Ты меня будешь держать в курсе прохождения заказа. Я хочу быть уверен, что опять какого-нибудь отморозка не пришлют.

— Конечно, командир. Я вас прикрою. Чем черт не шутит! Жека сказал, что у заказчика с деньгами проблем нет. Он получил указание тратить по своему усмотрению, в рамках разумного. А мы еще и тратить-то не начинали. А к большим деньгам всякая шушера, как мухи на говно, липнет.

— Если что, я вашу контору по всей Сретенке размажу. Но ты Шургину пока ничего не говори.

— Лады, командир! — Шпагат явно повеселел.

— Ну, давай, капитан, двигай. Тачка твоя во дворе.

Елена Леонидовна Усольцева, в девичестве Алтуфьева, родилась в типичной московской семье технических интеллигентов. Отец, Алтуфьев Леонид Семенович, окончил Бауманку и работал в «почтовом ящике». Уже будучи старшим научным сотрудником, Леонид женился на хорошенькой Лидочке Турпановой, проходившей практику в их лаборатории.

У них родилась дочь Лена. «Почтовый ящик» находился в подмосковном Калининграде, и Лидия после рождения дочери стала подыскивать себе работу в Москве, поближе к дому. Она устроилась лаборантом на кафедру в Академии бронетанковых войск. Здесь у нее начался бурный роман с генерал-майором Николаем Арсановым. В отличие от большинства служебных романов этот закончился разводами обоих участников и воссоединением любящих сердец.

Отец Арсанова, Роман Платонович, большой чин в Генеральном штабе, обеспечил прикрытие тылов, и карьера молодого генерала не пострадала. Когда Лида поняла, что беременна, Роман Платонович сам настоял, чтоб Николай подал на развод. Сыграло свою роль и то, что первую жену Николая в семье недолюбливали и считали ему не парой. Лида же со своими старинными московскими корнями, уходившими в XIX век, вполне удовлетворяла амбиции генеральской семьи.

Молодые жили на Фрунзенской набережной в квартире с высоченными потолками. Мать Лиды, Софья Ивановна Турпанова, отнюдь не разделяла восторгов по поводу новых родственников и совсем не стремилась влиться в высший свет советской номенклатуры. Она резко осаживала дочь, когда та начинала говорить о своем первом муже в пренебрежительном тоне.

— Ну что у меня с Ленькой была бы за жизнь? — риторически вопрошала Лидия. — Простой СНС…

— Зато всего добился сам, — резонно отвечала мать, — без папеньки генерала.

Во время бракоразводной страды Софья Ивановна забрала внучку к себе:

— Нечего Ленке на это смотреть!

Потом решили подождать, пока Лидия родит. Потом еще что-то… Так Лена прожила у бабки до десятого класса. Софья Ивановна, проработавшая всю свою жизнь в редакциях литературных журналов, души не чаяла во внучке. Лена читала запоем. К шестому классу весь стандартный набор одаренного ребенка был исчерпан, и она взялась за подписку «Иностранной литературы».

— У Леночки безукоризненное чувство слова, — радостно сообщала бабка своим подругам-сослуживицам.

С девятого класса бабушка уже привлекала внучку к правке рукописей, когда на работе бывала запарка, и Лена выправляла литературные тексты, безошибочно находя нужную интонацию и стиль, будь это иностранный перевод или шедевр очередного почвенника. И делала все необыкновенно быстро.

Поступила Лена в историко-архивный, где ректором был старинный бабушкин приятель. На первом курсе у них вел литературный семинар аспирант Игорь Усольцев, оказавшийся сыном бабушкиной сотрудницы. Тоненькая шатенка с большими зелеными глазами и прекрасным слогом произвела впечатление на аспиранта, и они начали встречаться. На свадьбе следующим летом Лена уже была на третьем месяце беременности. Она родила сына Сашку, но академический отпуск брать не стала, а начала сдавать экзамены экстерном. Бабушка уже была на пенсии и взяла все заботы о внуке на себя. Лена продолжала подрабатывать правкой текстов, тем более что благодаря бабке в писательской среде ее уже знали.

— Леночка Леонидовна, — звонил ей очередной маститый мастер слова, — только вы вашей божественной ручкой можете привести мое варево в съедобное состояние.

Еще до окончания института бабушкин начальник Аркадий Семенович завел Лену в комнату редакторов и показал на бабушкин стол:

— Это твое будущее место работы. Как получишь диплом, на следующий день можешь выходить.

Через восемь лет безоблачной семейной жизни грянул гром. Усольцев пришел с работы поздно вечером. Лена мыла посуду. Игорь зашел на кухню и убитым голосом пробормотал:

— Лена, у меня другая женщина.

— Какая женщина? — не поняла Усольцева.

— Моя аспирантка, Нина Круглова. У нее будет ребенок. От меня.

Лена домыла посуду, сняла с антресолей чемоданы и быстро собрала свои и Сашкины вещи.

— Ты мне ничего не хочешь сказать? — спросил Игорь.

— Собери все Сашкины игрушки в ящик от телевизора. Он в шкафу на балконе. Мы их потом заберем. — Лене почему-то особенно не хотелось, чтобы игрушками сына играл ребенок аспирантки.

«Хорошо, что Сашка у бабушки», — подумала она.

Бурное начало девяностых перевернуло привычный уклад жизни московской интеллигенции. В редакциях начались массовые увольнения. Но Лене повезло — ей позвонил старый институтский приятель и предложил перейти в Центр политтехнологий. Новой элите, такой же косноязычной, как и старая, до зарезу понадобились спичрайтеры и обработчики текстов. От заказов столичных депутатов и провинциальных губернаторов не было отбоя. Уникальная способность Лены в считаные минуты обрабатывать любой текст пришлась как нельзя кстати. Заявки на Усольцеву были расписаны почти на год вперед.

— Просто чудо какое-то, Елена Леонидовна, — восхищался какой-нибудь крепкий хозяйственник, баллотирующийся в мэры, читая ее правку. — Вы прямо угадываете мои мысли. Это точно то, что я думал, но не мог выразить на бумаге. — Со словами у крепких хозяйственников традиционно была напряженка.

Родной институт пригласил ее вести семинары по воздействию печатного слова на массовое сознание. На одной из конференций по социологии старая подруга Маришка Тарханова познакомила ее с Алексеем Розумом, сотрудником аналитической службы Министерства обороны, как он представился.

— Ну как, нормальный мужик? Не то что твои пузатые губернаторы? Между прочим, холостой. Я его пригласила к себе на день рождения в субботу, сможете познакомиться поближе.

На дне рождения Розум сидел как пень. Он пил коньяк и упорно через стол смотрел в вырез Ленкиного платья. Когда Лена засобиралась, он встал и сказал, что ее проводит. На следующей неделе Розум перевез свои вещи на квартиру Усольцевой.

— А я не знал, что ты Каратаева, — посмотрел Розум на Лену, когда они пили чай на кухне после ужина.

— Ну да, — пожала плечами Лена, — моя прабабка — урожденная Каратаева. А ты откуда о них знаешь? Сейчас о них никто уже не помнит.

— Кое-кто все-таки помнит. Люди, которые за тобой следили и перевернули квартиру, искали архив Каратаевых.

— Архив? Старые письма, что ли?

— И письма тоже, — подтвердил Розум. — А ты их видела?

— Бабушка как-то показывала, когда еще в коммуналке жила у Белорусского вокзала. Говорила, что это единственная память, оставшаяся у ее матери об их семье. Там много было писем, она их в жестяных коробках из-под печенья держала. Листы в коробки не помещались, так она их складывала вдвое и перехватывала резинкой. А ты ничего не путаешь? Кому они нужны?

— А кроме писем там ничего не было?

— Может, и было, я уж не помню, Леша. Да зачем они кому-то сейчас понадобились? Столько лет прошло!

— Вот и я спрашиваю, — задумчиво повторил Розум. — Зачем? А ты не знаешь, где сейчас архив?

— Нет. Я его с тех пор не видела.

— А бабушка твоя перед смертью ничего не говорила?

— Она умерла внезапно. Во сне. Практически не болела. Так что сказать ничего не успела.

— Вот что, Елена Леонидовна, нам надо этот архив найти. Вокруг него нехорошие танцы начинаются. Как ты думаешь, где он может быть?

— Ну, я не знаю. Здесь его точно нет. Я бы знала.

— Может, на старой квартире оставили?

— Может быть. Мы там старые вещи на чердак сносили. Дворник еще ругался. Может, там? Еще, знаешь, бабушка к маме вещи завозила, когда мы квартиру обменивали.