Сабля Чингизидов - Арсений Ахтырцев

— Обменивали?

— Ну да, когда мама с папой развелись, у нас была трехкомнатная квартира на Ярославском шоссе. Папа решил ее обменять, чтобы мне жилплощадь оставить. А тут как раз бабушке квартиру дали, двухкомнатную. Вот они и обменяли бабушкину двухкомнатную и нашу на Ярославском на эту и папе в Подлипках, поближе к его работе. Там еще какой-то сложный обмен был.

Розум прошел в Сашкину комнату. Сел за письменный стол, взял лист бумаги и стал чертить на нем карандашом схему. Сверху он поместил квадрат и надписал: «Коммуналка у Белорусского вокзала». От квадрата шла стрелка вниз налево к другому квадрату: «Квартира на Ярославском», и направо, к квартире на Ломоносовском. От квартиры на Ярославском вниз уходила стрелка к «Маминой квартире», а от верхнего квадрата, через весь лист, вниз шла стрелка к квадрату с надписью «Дача». Розум скептически оглядел оперативный документ, сложил его вчетверо, положил в карман пиджака и пошел спать.

В четверг в десять ноль-ноль утра подполковник Розум зашел в кабинет начальника аналитического отдела управления спецопераций генерал-майора Суровцева.

— Что будешь делать с Камолиным? — спросил Суровцев вместо приветствия.

— Ничего. Он сотрудничает.

— Рассказывай.

— Он работает по заказу. Заказ пришел из-за рубежа. Ищут архив Каратаевых.

— Кто это?

— Известные в дореволюционной России промышленники. Архип Каратаев уехал из России в восемнадцатом году. Скорее всего архив ищут заграничные родственники, — доложил Розум.

— Чего вдруг они очнулись через столько лет? Ностальгия стала мучить?

— Непохоже. По всему видно, ищут что-то конкретное. Исполнителей в известность не ставят. Они работают втемную.

— А Лена тут при чем? — продолжал расспрашивать Суровцев.

— Ее прабабка — дочь Архипа. Она сочувствовала большевикам и осталась в России. По-видимому, архив остался у нее.

— О, так ты у нас с буржуями недобитыми породнился, Розум? — рассмеялся Суровцев. — Ну, не смущайся, сейчас это модно. И конечно, об архиве она ничего не знает?

— Нет.

— О чем договорились с Камолиным?

— Камолин подстрахует нас со стороны исполнителей. Я буду знать все, что они предпринимают. А если его сейчас закрыть, то мы опять остаемся без информации.

— Разумно.

— Владислав, я могу вернуться к «Ирокезу»?

— Ну вот что, Розум. К «Ирокезу» возвращайся, но дело Каратаевых бери в разработку. Ресурсами я тебя побаловать не могу, извини, дело твое семейное, но подстраховывать будем. Оперативники будут в курсе. На мозоль нам наступать нельзя, даже нечаянно.

Розум получил информацию о жильцах квартиры на Ярославском шоссе из оперативного отдела утром в пятницу. Супруги Николай и Галина Глуховы проживали в квартире с дочерью Светой без выезда после обмена. Светлана Глухова после замужества выехала из квартиры четыре года назад. Николай выполняет мелкие заказы по установке дверей, встроенных шкафов и т. п. Информация о Галине отсутствует.

В субботу утром Розум звонил в дверь квартиры Глуховых.

— Заходи, — распахнул дверь Николай. — Раздевайся и проходи на кухню, мы тебя уже ждем.

На чистом кухонном столе стояла запотевшая бутылка «Русского стандарта» в живописном окружении селедки с зеленым лучком, вареной картошки, посыпанной укропом, и нескольких тарелок с нарезанной колбасой разных сортов. Банка соленых помидоров и блюдце маринованных огурчиков довершали натюрморт. От картошки шел пар. За плитой хлопотала улыбчивая Галя.

— Я вообще-то уже позавтракал, — неуверенно сказал Розум.

— Ну, значит, обедать будешь, — засмеялся Николай. — Какой разговор может быть без закуски? Давай, служба, не стесняйся!

— Расскажите мне про обмен, — присаживаясь, попросил Розум.

— Ну, это к Галке, она обменом занималась.

— Мы квартиру получили от завода, — улыбнулась Галина, ставя на стол сковородку с яичницей. — Двухкомнатную, на Профсоюзной. А тут моя бабка померла, и дед один остался. Его родители к себе забрали, а комнату нам оставили. Ну мы и обменялись на трехкомнатную. Далеко, зато улучшенной планировки. Тогда это новый проект был. Их только строить начали. Видите, лоджия какая, на всю квартиру, и паркет. К нам все ребята с Колькиной работы с женами ездили смотреть.

— А когда вы въезжали, хозяева ничего не оставляли? Ну, там, вещи старые, бумаги? — уточнил Розум.

— Нет, квартира была пустая. Даже шкафы с антресолями открытыми стояли пустые. Нам еще Сережка антресоли закрывал. Помнишь, Коль? Мы достать не могли, а у него метр девяносто.

— А может, в сарайчике каком-нибудь или подвале?

— Ну откуда тут сарай? — развел руками Николай. — Дом же новой постройки был. Панельный. Сараев не было. Гараж был.

— Гараж?

— Ну да, гараж, железный. Хозяин, как его, Галка?

— Леонид, — подсказал Розум.

— Да, Леонид. Он автолюбитель был. Тогда редко у кого машины были. Он говорит: «Гараж забираю», а мы с Галкой ни в какую. Мы уже сами на машину собирали. Я говорю: «Ну нет, мужик, или с гаражом, или никак». Ну, он на нас и переписал. Четыреста рублей взял.

— А в гараже вещи были? — заинтересовался Розум.

— Да. Был там бутор разный, — вспомнил Николай. — Я что-то выкинул, что-то сложил в погреб. Он там погреб выкопал. Хотя официально нельзя, да тогда никто не проверял. А гаражей на два дома всего штук пять-то и было. Это сейчас уже пройти от них нельзя.

— А бумаг каких-нибудь не было?

Николай задумался:

— Была какая-то сумка не то с газетами, не то с книгами. Я ее, по-моему, в погреб спустил. Сумка крепкая еще.

— Она сейчас там?

— Не помню. — Николай пожал плечами. — Мы этим погребом почти не пользовались. А чего гадать? Сейчас допьем и пойдем посмотрим.

Открыв гараж, Николай первым делом вывел машину. На месте машины, в полу, была крышка с кольцом. Открыв крышку, он полез в погреб.

— Ух, сто лет тут не убирался!

Розум заглянул внутрь. Погреб был примерно полтора на два метра, неглубокий, обшитый досками.

— Досками ты обшивал?

— Ага. Лет пять назад. Вот эта сумка. — Николай вынул темно-коричневую кошелку и поставил на пол гаража. Дно ее было покрыто плесенью. Розум открыл сумку. Она была набита подпиской журнала «Новый мир».

Когда Розум вернулся домой, Елена была явно не в духе.

— Матери звонила? — сразу догадался Розум.

— Ну ты представляешь, они, оказывается, бедствуют, а я им не помогаю.

— Опять им деньги нужны?

— Да я же ей давала прошлый раз. И брату опять одолжила. В сотый раз. Но это, оказывается, копейки. Я, оказывается, деньги лопатой гребу, а родители нуждаются.

— Так у Лиды же муж работает еще. Или генералам уже жалованье не платят?

— Ой, Лешка, одна и та же песня. Ты же знаешь. Мы тебе квартиру сделали, дачу оставили. Всю жизнь помогали. Это они-то мне помогали…

— Что же, им жить негде?

— Ага, их квартира, наверное, уже миллион стоит. Дача генеральская в Затулине тоже не меньше.

— Слушай, а может, архив на их даче?

— Ой, не знаю я, Лешка, может быть. Я ее спрашиваю про архив, а она: «Опять заработать на нас хочешь. Хватит, бабушку обобрала. Архив как раритет, сейчас целое состояние стоит». Я ей: «Ну мама, какое состояние, это же просто письма старые». Бесполезно.

— Думаешь, архив у нее?

— Нет. Она даже не знает, что там было. У меня все выведывала.

— Дай-ка я ей сам позвоню.

— Звони…

— Лида, здравствуйте, это Розум.

Розум знал, что молодящаяся теща обожает, когда он называет ее по имени. «Ну какая я тебе Лидия Вячеславовна? — всегда обижалась она. — Неужели я выгляжу как старуха? Зови меня просто Лида».

— Ой, Алексей, здравствуйте. А мы тут с Леночкой два часа сплетничали. Вы же знаете, какие мы с ней подружки.

Лида считала себя светской львицей и, разговаривая с мужчинами, всегда кокетничала.

— Ну, наверное, про меня уже все сплетни знаете, — поддержал Розум ее игривый тон.

— Да, вам мы тоже все косточки перемыли. Говорят, вы в командировки зачастили. А это плохой признак, когда мужчина надолго уезжает. Не появилась ли там прекрасная утешительница? Такого мужчину утешить желающие всегда найдутся, — продолжала кокетничать теща.

— Как Николай, как Роман Платонович? — постарался уйти от утешительниц Розум.

— Ну что вы, не знаете, как теперь относятся к людям, которым Россия обязана буквально всем? На двадцать третье февраля Роману Платоновичу вручили бутылку коньяка и тридцать тысяч рублей. Он чуть не плакал.

Согласно информации, имевшейся у Розума, против Романа Платоновича в девяносто пятом году военная прокуратура возбудила уголовное дело по фактам хищений в особо крупных размерах. Но дело решили не раздувать, и генерала отправили на пенсию. Любимой темой старого служаки было «как дерьмократы разворовали Россию». Он искренне полагал, что привилегия разворовывать страну принадлежит исключительно таким заслуженным людям, как он.