Две тетради - Пётр Кожевников

Четвёртое июля.

Сегодня мы с корешками крепко поддали. Получили за лето деньги за питание и отметили это дело, как у нас полагается. На фабрику ехали в лучшем виде. Наш поток сегодня во вторую смену. Когда садились, то в трамвае уже ехали девчата. Первым выступил Гена. Мы зовём его «Крокодилом».

Он вообще неприятный тип. Рыжий, прыщавый, пахнет чем-то сладким. Неприятен уже тогда, когда подходит. Изо рта у него несёт тем запахом, какой бывает, когда на солнце гниют раздавленные озёрные ракушки. Глаза, как ни странно, голубые, но это только усиливает гадкое от него впечатление. А на харе Генки всегда написано то, чего он хочет.

«Крокодил» прицепился к бабам, сидевшим на заднем сиденье. Я смотрю, а с краешку у самого выхода — моя. Ну, думаю, Геночка, ладно. Но он ничего особенного не сказал. А когда сошли, я подошёл к ней и хотел культурно познакомиться, а наговорил ерунды. Совсем не то, что хотел. Даже не успел, потому что разговора не вышло. Да так даже и лучше. Жалко, конечно.

Четвёртое июля.

XI

Интересно, что такое любовь? Говорят, будто привязываешься так, что от тоски по человеку можешь умереть или покончить с собой. Не представляю себе такого! Я, конечно, могу влюбиться очень сильно, но страдать по парню — никогда! Их столько, что всегда можно влюбиться в другого.

Пятое июля.

Сегодня мы с Потаповым были дежурными по мастерской. Он подметал пол и рассказывал мне, как вчера сделал одну девку женщиной. Хотя я не знаю подробностей этих дел, но он явно врал от начала и до конца. Он — грязная скотина! Ведь он выдумал те слёзы, которыми плакала эта девочка, а это хуже, если бы они были. Я хотел набить ему морду, но подумал, как отнесутся к этому ребята? Каждый считал бы себя героем, рассказав такую историю.

Потом вспоминал, как они ездили с Лашиным за город с ружьём, которое Васька берёт у своего дяди. Они дошли до поля и там стреляли птиц. Маленьких, вроде воробьёв. Я спросил, зачем это делать? От птиц-то, поди, и перьев не остаётся? Какой толк? Потапов сказал, что просто так, интересно.

Хотя, когда стреляешь ворон, то иногда ещё трепыхаются. «Ну, ворон-то он тоже не жрёт же?! — сказал я ему. — Это же бессмысленное убийство!»

Юрка сказал, что не всегда убивает бессмысленно. Вот однажды, совершенно справедливо, чтобы наказать соседку, не дававшую им играть в футбол около своих окон, Юрка поймал её кошку и закопал в землю, оставив на поверхности только голову. Потом разложил вокруг костёр и поджёг. А сам сидел, смотрел и слушал.

Я назвал его сволочью. Он ржал. Сказал, что поговорил бы со мной серьёзно, да вечером надо идти к бабе, а я ведь ему тоже могу испортить карточку во время драки. Бабы же этого не любят.

Я подумал, что Юрка ненормальный, но тогда он не один. Чёрт его знает?! Рожа-то у него бешеная: глаза круглые и вращает он ими постоянно. А сам, кажется сейчас плюнет. Два верхних передних зуба у Юрки выбиты. Он похож на обиженного волка, а чихает, как кот.

Пятое июля.

XII

Вчера в ДК был вечер. Несколько девчонок из нашей группы и я пошли. Народу было уйма. Играл ансамбль. И как я обрадовалась, когда увидела на сцене своего парня. Он играл на гитаре и пел. Щёки его горели. Видно выпил. Сейчас все парни пьют, да и девки не лучше. Мы выпили с девчонками в туалете две бутылки «Хирсы» на пятерых, покурили и пошли плясать. Меня приглашали несколько парней. Я танцевала, но не давала себя лапать и лезть руками. Мой парень играл весь вечер. Закончился пляс в двенадцатом часу. Все стали расходиться. Нади идти и мне, а я, как дура, встала и глазею на сцену. Потом сообразила, что он может это заметить, и стала смотреть на выходящих, будто ищу кого-то глазами, кого жду. А сама нет-нет да и посмотрю на него. Все наши девчонки уходили с парнями, кроме Лены Забелиной. У неё заячья и губа, поэтому нижние веки оттянуты вниз, и получается страшная и смешная гримаса заставляющая ещё раз на неё посмотреть. А тело у неё хоть худое, но рыхлое, и пахнет от Ленки всегда ужасно. Когда приходишь к ней домой, то в её комнате всегда пахнет её особенным потом — очень неприятно. Парни с ней не ходят, а зовут Ленку «гнилым мясом». Мне её всегда жалко: она же ждёт, что кто-то будет и с ней ходить.

Когда все вышли, я тоже пошла, но вдруг услышала: «Здравствуй!» Я ещё не обернулась, но узнала голос — это был его голос! А когда обернулась, то он стоял передо мной.

— Здравствуй! — ответила я.

— Извини меня за тот раз у фабрики. Мы тогда с корешками малёхо заложили.

— Да ты и сейчас под кайфом.

— Ну, это ничего. Когда играешь — надо пить.

— Майкл! За аппаратурой приедем завтра. Так что, чу. Не томи девочку, — крикнул ему со сцены волосатый парень в кожаном пиджаке, который с другими ребятам там ещё возился.

— Пока, Вадим, — ответил Миша и обратился ко мне: — Тебя можно проводить?

— Мне далеко.

— А куда?

— В Дачное.

— Бывает и дальше. Поехали.

Мы спустились в гардероб. Почти все уже разошлись. Несколько парней и девчонок курили в ожидании друзей. В кресле около выхода сидела Забелина и курила. Рядом стоял с папиросой в зубах тот рыжий, который пристал в трамвае. У него было веснушчатое прыщавое лицо, какое может не вызывать отвращения, но в лице его было столько гадости, что мне стало ещё больше жаль Забелину. Есть люди, у которых на лице написано то, чего им надо. Конечно, пусть, всем надо. Но здесь, когда надо не человека, не Забелину с её заячьей губой, а то, что у неё в порядке и примерно такое же, как у всех, а она рада даже такому вниманию… Мне захотелось подойти и ударить рыжего, но я подумала, что у меня нет заячьей губы и вообще никаких дефектов. Лицо, если не красивое, то симпатичное, хорошая кожа, стройное тело Я ещё не знаю, что видит во мне Миша, но готова отозваться всем своим существом даже на то внимание, на какое отзывается сейчас Забелина. Но жалею я её, а она мне наверняка завидует, что я пойду с высоким видным парнем.

— Ты о чём мечтаешь? — услышала я голос Миши. Он получил вещи и подавал мне плащ. Оделись и пошли на метро.

Когда дошли до моего дома, Миша посмотрел на часы.

— Ай-ай-ай! Четверть второго!

— Как же ты поедешь? Тебе куда?

— На Васильевский.

— Здесь можно поймать такси.

— Какое такси, когда на водку не хватает.

Мы замолчали. Миша предложил посидеть на детской площадке.

— Ты с кем живёшь? — спросил он.

— С Мамой.

— У вас отдельная квартира?

— Конечно, двухкомнатная.

— На двоих?

— Нет, отец прописан у нас, а сам снимает или живёт у кого-нибудь.

Мы долго сидели около моего дома, наверное, с полчаса. Говорили о разном. Потом Миша спросил, не будет ли волноваться Мама, что меня долго нет дома. Что было ответить? Сказать правду, что Мама работает в ночь? Или что она не волнуется за меня. Я сказала правду, и ещё, что ко мне можно зайти посидеть, пока откроют метро.

Я думала, что он, как все парни, начнёт сразу ко мне лезть, обниматься и целоваться, но он даже не взял меня в этот вечер под руку. Я подумала — он понял, что я ему не нравлюсь. Он только говорил и говорил со мной или вовсе молчал.

Когда вошёл к нам и помог мне раздеться, то стал совсем тихий и очень хорошенький. Он был теперь похож на маленького мальчика, а не на того гопника, каким я его видела раньше… От ветра волосы его рассыпались в разные стороны кольцами, а около губ щёки были припухлыми, как у ребёнка. Мне захотелось приласкать его. А он сидел и рассказывал, но теперь без этих своих «малёхо», «с легонца», «по делу», а просто и интересно, как любит он свою музыку, выступления, что музыка эта — настоящее искусств что ж, что возникает она с помощью электричества! Говорил том, что тоже живёт без отца, с одной матерью в коммунальной квартире. А отец прописал его у себя для того, чтобы получить трёхкомнатную квартиру, а у него жена и ребёнок от неё. Потом говорил про своих друзей. Про парня, который бесподобно рисует. Про того, которого я видела на сцене, — что он прекрасный музыкант, шикарно говорит по-английски и может достать любую вещь. Пока он рассказывал, я сварила пельмени. Мы поели. Выпили кофе. Он закурил, и я тоже. Кончили курить, немного поговорили и замолчали. Я подумала: «Что же дальше?» Решила, что он, наверное, хочет спать. Сказа что лягу у Мамы, а ему постелю у себя. Он удивился — неужели я хочу спать? Завтра же воскресенье. Но я всё-таки постелила, а потом мы ещё говорили, а мне хотелось, чтобы он меня поцеловал, и ещё, и ещё… Конечно, я не хотела, чтобы это слишком далеко заходило. То, о чём я недавно мечтала, пугало теперь меня одной мыслью об этом.

Он дал мне посмотреть порнографический журнал. Как можно фотографировать такую гадость? И кто на это идёт? Когда я посмотрела и подняла голову, то он пристально, даже как-то отчаянно на меня посмотрел. Потянулся ко мне и поцеловал прямо в губы, а потом притянул к себе, посадил на колени и всё целовал. Как мне было хорошо с ним! Но когда он полез руками — мне стало стыдно. У меня маленькая грудь, и я стесняюсь этого. Я стала убирать его руки, а он всё лез, а потом взял мою руку и положил к себе. Господи, как я испугалась! Никогда не думала, что это такое большое. Я много слышала, кое-что читала, но тут мне стало очень страшно, и я попросила оставить меня.