Полный вперед назад, или Оттенки серого - Джаспер Ффорде

Зеваки у ограждения — небольшая кучка — расступились, когда мы подошли, но засыпали нас вопросами. Отец отвечал как можно более двусмысленно. Нет, ему неизвестно, подтверждено наличие плесени или нет. Да, госпожа Рози полностью контролирует ситуацию. Потом к нему пристал репортер «Гранатского вестника», попросив об интервью. Отец поначалу ответил отказом, но, узнав, что журналист пишет и для «Спектра», согласился поговорить с ним. Я в это время разглядывал собравшихся горожан и смотрел на часы. До поезда оставалась тридцать одна минута. Если на контроле сегодня стоит медлительный желтый, то мы имеем все шансы провести в Гранате еще один день.

И вот тогда я увидел Джейн. Конечно, тогда я еще не знал, что она Джейн. Ее имя стало мне известно лишь позднее, когда она сделала невозможное. Обычно я не пялюсь на девушек, особенно когда рядом Констанс. Но тут я попросту разинул рот. Я был поражен, изумлен, ошеломлен — выберите сами нужное слово. А почему — не знаю. Даже сейчас, если выдернуть меня, уже полупереваренного, из ятевео, посадить на пенек и спросить: «Эдди, старина, да что же именно ты в ней нашел?» — я пролепечу что-нибудь: очень маленький, очень курносый носик, и меня сочтут ненормальным и бросят обратно. Возможно, меня поразило не то, что в ней было, а то, чего не было. Она не была ни высокой, ни стройной, без каких-либо особенностей в осанке или манере держаться. Большие глаза глядели вопросительно и затягивали меня, как омут, где-то на самом дне кипела холодная ярость. Но думаю, главным была дикарская загадочность, сквозившая во всем ее виде. Вот в чем крылся секрет ее сокрушительного очарования. Я моментально забыл о Констанс с ее важными родственниками и какое-то время мог думать только о серой девушке в грубых холщовых штанах.

Я попытался придумать, как начать разговор, — я держал наготове несколько фраз, которые можно было расценить как смешные или умные (но не то и другое одновременно). Почему именно мне потребовалось заговорить с ней — не представляю. Через полчаса я собирался покинуть этот город — вероятно, навсегда. Но короткий разговор с этой девушкой скрасил бы мне весь день, а ее улыбка — всю неделю.

Мысли мои внезапно прервались — по толпе пошел шепот. Лжепурпурного вынесли — но вынесли на носилках, а не в бесшовном пластиковом мешке: ко всеобщему облегчению, то оказалась не плесень. И только лицо Джейн выражало не облегчение, но озабоченность. Мое сердце забилось быстрее. Она знала этого человека — а возможно, знала и что он там делал. Я шагнул вперед и коснулся ее руки — без всякого злого умысла, — но Джейн отреагировала бурно. Метнув на меня взгляд, полный холодной ненависти, она угрожающе прорычала:

— Тронь еще раз, и я сломаю твою долбаную челюсть.

Я застыл как вкопанный — не столько из-за услышанных мной очень плохих слов, сколько из-за угрозы физической расправы по отношению к тому, кто стоял выше ее в цветовом смысле. И все это — без малейшей провокации с моей стороны. Я оскорбился:

— Не смей так со мной говорить!

— Это еще почему?

Ответ был очевиден, но я все же выдал его:

— Да потому, что ты серая, а я красный!

Она шагнула ко мне, сорвала с моего лацкана красный кружок, бросила на мостовую и насмешливо спросила:

— Ну что, теперь можно сломать тебе челюсть?

Запредельная наглость! Моя все еще целая челюсть отвисла. Надо было как следует осадить девицу и спросить ее, кто таков этот лжепурпурный, но тут отец позвал меня. Я обернулся. И в этот момент серая скрылась в толпе.

— Кого ты высматриваешь, Эдди?

— Девушку.

— Забыл, что у нас поезд через полчаса? Ты неисправимый оптимист!

На вокзале наши почтовые индексы не подтвердили: желтый нашел у нас нарушение дресскода — что-то типа ношения рабочей обуви в сочетании с одеждой для поездок № 3. После проверки билетов и доставки багажа мы устроились в самом конце вагона. Я уставился в окно, погрузившись в раздумья.

— У меня есть кое-что для тебя. — Отец протянул мне выщербленную суповую ложку, истертую за столетия пользования.

— Где ты ее взял?

— В кармане жилета у того серого. Я забрал ее вместо платы.

— Папа!..

Он пожал плечами:

— Ты спас ему жизнь. И потом, у тебя такой нет.

Когда речь шла о ложках, все общепринятые правила поведения отменялись: этих предметов страшно не хватало. Цены на них были заоблачными, ложки передавались по наследству внутри семей. Их снабжали гравировкой — индивидуальный почтовый индекс — и носили с собой. И даже правила поведения за столом, один из восьми нравственных столпов Коллектива, соблюдались теперь не так строго: чай разрешалось помешивать — о ужас — ручкой вилки.

Не говоря ни слова, я сунул ложку в карман, ведь совершивший цветоподмену всяко был у меня в долгу. Мы стали ждать, пока не сядут остальные пассажиры.

— Папа, — наконец спросил я, — а что может делать серый, выдающий себя за пурпурного, в гранатском магазине красок?

— Полегче, — улыбнулся отец. — «Любопытство — лестница, ведущая вниз…»

— «…и в конце тебя ждет неприятный сюрприз», — закончил я старую рифмованную поговорку. — Но любознательность пригодится мне, когда я стану старшим советником.

— Если ты станешь старшим советником, — поправил он. — Мы даже не знаем, унаследуешь ли ты красный цвет, а рука Констанс тебе еще не гарантирована. И помни, любознательность — вредная привычка. Так можно дойти до перезагрузки. Помнишь Морково — как его звали?

— Дуэйн.

— Вот именно. Дуэйн Морково. Слишком много дурацких вопросов. Будь осторожен.

Дав этот универсальный совет, он развернул свой «Спектр» и погрузился в чтение. Хотя мы были откровенны друг с другом, я не рассказывал отцу, что вижу чуть больше красного, чем мне разрешено. Вопрос был не в том, есть ли у меня 50 %, необходимые для хромогенции и старших советников. А в том, обладаю ли я 70 %, без которых нельзя стать красным префектом. Я скромно надеялся, что все же обладаю, — но без уверенности. Цветовосприятие было делом крайне субъективным. Различные уловки, преувеличенные надежды, самообман — все это, будучи по-человечески понятным, делало любую предварительную оценку бесполезной. И наконец, вы проходили цветовой тест Исихары. В этот день все сомнения рассеивались — никто не мог провести цветчика. А дальше действовал принцип: человек есть то, что показал тест. Навсегда. Ваша жизнь, карьера, положение в обществе становились известны тут же, тревожной неопределенности больше не существовало. Мгновенно становилось известно, кто вы, чем будете заниматься, куда вас направят, чего от вас ждут. Взамен вы попросту смирялись со своим положением внутри Цветократии и прилежно следовали Книге правил. Ваша жизнь отныне была подробно размечена. И все это случалось за считаные минуты.

Путешествие в Восточный Кармин

3.9.34.59.667: С целью поддержания качества живого материала и сохранения общественных приличий браки между представителями взаимодополняющих цветов строжайше запрещены. (Примеры: оранжевый/синий, красный /зеленый, желтый /пурпурный.)

Через несколько минут блестящий паровоз, ритмично пыхтя, присвистывая и выпуская большие клубы белого дыма, медленно увозил наш поезд прочь от Граната. Тоненько жужжали гирокомпасы, воздух полнился жаркими запахами мазута и угольного дыма. Состав набирал скорость, слегка накреняясь: мы проезжали мимо боковых путей с локомотивами, заброшенными со времен последнего Великого скачка назад — то есть лет уже этак сто.

Пассажирский вагон был лишь один, и относительно пустой. Несколько синих фабричных клерков громко рассуждали о том, что потребность в рабочей силе опять выросла и трудовую неделю для серых пришлось удлинить. Тревожная новость: раз серых не хватает, значит, скоро начнут привлекать красных, стоящих в цветовой иерархии сразу после них. Но первыми, к счастью, начнут забирать красных с низким цветовосприятием. Недостаток рабочей силы должен вырасти до угрожающих масштабов, чтобы мне пришлось взять в руки кирку или встать к конвейеру.

Кроме обеспокоенных синих с нами ехал желтый старший советник, весь поглощенный «Карманным справочником по выполнению гражданского долга», а в начале вагона разместились двое оранжевых, выряженных, словно бродячие музыканты. На них прикрикнули сперва синие, которые сами хотели ехать в начале, а потом желтый и зеленые, по той же причине. Оранжевые лишь дружелюбно кивали, и прочим пассажирам приходилось занимать места без соблюдения цветового порядка, что взбудоражило весь вагон. В итоге напыщенные зеленые из «Дракона» оказались прямо напротив нас, и, увы, их враждебность никуда не делась.

Я смотрел на поля за окном, избегая злобного взгляда зеленой женщины — та явно размышляла, не дать ли мне нового поручения. Но я думал лишь о загадочной серой девушке, которая грозилась сломать мне челюсть. Она, если говорить кратко, осквернила, опозорила, обесчестила тонко настроенный социальный порядок, служивший незыблемым фундаментом для Коллектива. Удивительно, как человек, способный на такую грубость, дожил до ее лет. Нарушители выявлялись рано — по полугодовым отчетам, где указывались полученные баллы и отзывы. При нормально работающей системе девушку давно уже отправили бы на перезагрузку — научиться хорошим манерам. Однако эта бьющая в глаза антисоциальность делала ее не только достойной внимания, но и странным образом привлекательной.