Остров Эрендорф - Валентин Катаев

У вокзальной площади Грант увидел демонстрацию рабочих газовой сети. Они шли густой чёрной стеной, в безмолвии неся над головой красные плакаты.

Растерянные полисмены застенчиво прикладывали белые рубчатые дубинки к рыжим усам и не знали, что делать.

– В городе что-то случилось, – сказала Елена тревожно.

Профессор Грант поймал летящую над головой летучку и прочел:

"Призываю свободных граждан Штатов к полному спокойствию. Блокада Реджинальд-Симпля будет снята. Пейч, спровоцировавший рабочих доков, привлекается к суду. Матапаль".

Другая летучка гласила:

"Матапаль лжёт. Забастовка рабочих тяжёлой индустрии продолжается. Призываю рабочих к выдержке. Победа близка. Помогите снять блокаду. Пейч".

– Эге, – сказал профессор Грант. – Кажется, здесь назревают серьёзные события.

Елена остановила жестом руки проезжавшее такси и втащила задумавшегося отца внутрь.

– Дворец Центра! – крикнула она шоферу.

Улицы Нью-Йорка понеслись вокруг них каруселью. Дубинки полисменов, листки газетчиков, красные слоны автобусов, велосипедисты, фетровые шляпы, бары, мосты, форды, негритята с медными пуговицами, автоматы, сигарные лавки, кожура бананов на панели градом секли стёкла авто.

Казалось, что небоскрёбы Манхэттена валятся на стеклянные купола цирков, воздушные железные дороги падают в толпы на площади, ломая в своём падении памятники и пальмы.

Авто пролетело по Бродвею. Здесь у Таймс-сквера движение было настолько сильно, что моторы, бок к боку, сплошной стеной еле подвигались вперёд, стиснутые паюсной икрой пешеходов. Восемнадцать полисменов с трудом регулировали движение.

Едва авто Гранта проехало полкилометра от угла, как воздух рвануло с необычайной силой. Пешеходы попадали. Над толпой грозно пролетело синее пенсне, сорванное с магазина оптики. Раздался оглушительный взрыв.

Елена выглянула в окно. Там, позади, стоял столб дыма и пламени, в котором корчились железные балки и шторы.

Но остановиться было нельзя.

Тысячи такси рванулись вперёд.

От двадцатипятиэтажного небоскрёба на углу Таймс-сквера осталась пустая клетка, из которой люди и вещи были вытряхнуты, как выручка из проволочной кассы небогатого трактирщика перед закрытием заведения.

Очнувшись, Ван прежде всего схватился за велосипед, который был превращён в кривую восьмерку.

Туман застилал глаза.

– Чёрт возьми! – воскликнул Ван. – А он был так близко. Стоило ли платить бешеные деньги за экстренный поезд, чтобы первый упавший на дороге небоскрёб испортил всю музыку! Теперь его не найдёшь. Но всё равно я добьюсь своего! Я не допущу, чтобы моя репутация погибла!

Он сел на обломки велосипеда и зарыдал.

Профессор Грант с Еленой вошли в приёмную Дворца Центра.

7. Три минуты для человечества

– Я хотел бы видеть Матапаля, – сказал профессор Грант лакею с наружностью премьер-министра.

– Да, да. Нам немедленно нужно переговорить с мистером Матапалем.

Роскошный лакей оглядел профессора и его дочь взглядом опытного оценщика и нашёл, что оба посетителя не стоят вместе и 500.000 долларов.

Тем не менее тёмные консервы профессора и хорошенькая ножка Елены произвели на лакея известное впечатление.

– Пожалуйте, – сказал он, растворяя перед ними массивную палисандровую дверь.

Они очутились в очень большом кабинете, обставленном с деловой роскошью, по крайней мере, кожевенного короля.

Из-за стола поднялся немолодой человек во фраке. Его голова была кругла, как бильярдный шар. Между большим и средним пальцами правой руки он держал драгоценную гавану.

– Чем могу быть полезен?

– Мистер Матапаль… – взволнованно начала Елена.

– Сударыня, – грустно сказал человек во фраке, – я всего лишь второй лакей шестнадцатого секретаря мистера Матапаля. Тем не менее прошу вас в коротких словах изложить мне ваше дело.

– Сэр, – с достоинством сказал профессор Грант, – моё дело имеет общечеловеческое значение, и я должен переговорить с Матапалем лично, а не с одним из его лакеев.

Второй лакей шестнадцатого секретаря покосился на свёрток, который держал профессор Грант под мышкой, и учтиво сказал:

– Запись изобретателей производится по средам и пятницам, от десяти до одиннадцати утра, у пятого лакея четырнадцатого секретаря господина Матапаля.

Елена топнула ножкой.

– Вы забываете, что с вами говорит профессор Грант!

Человек во фраке нажал кнопку и сказал в телефон:

– Карточку профессора Гранта.

Через минуту из щели автомата, стоящего на письменном столе, вылезла небольшая сиреневая карточка. Человек во фраке посмотрел на профессора, затем на карточку и затем позвонил.

– Извините, – сказал он ласково, – сейчас вас проводят непосредственно к шестому секретарю господина Матапаля, на обязанности которого лежат все литераторы, композиторы и международные аферисты не ниже седьмого класса.

Роскошный лакей почтительно довёл Гранта и Елену до лифта.

– Непосредственно к шестому секретарю, – сказал он негритёнку, осыпанному с ног до головы серебряными пуговицами.

Лифт бесшумно рвануло вверх.

– Непосредственно к шестому секретарю! – басом крикнул негритёнок, отворяя дверцу лифта.

Седой старик во фраке и золотых очках почтительно пропустил посетителей вперёд и крикнул звенящим козлиным фальцетом:

– Непосредственно к шестому!..

Не менее двенадцати дверей распахнулось подряд перед профессором и Еленой.

– Непосредственно! К шестому! – пробежал подобострастный шёпот по двойным шпалерам седых джентльменов во фраках, выстроившихся по пути следования гостей.

Распахнулась последняя дверь, и профессор Грант очутился лицом к лицу с шестым секретарем господина Матапаля.

Шестой секретарь сидел в кресле на колесах, укутанный шотландским пледом. Ему было лет девяносто.

Два лакея поддерживали на подушках его маленькую седую головку, качавшуюся на куриной шее, как одуванчик.

Другие два лакея кормили шестого секретаря манной кашей.

– Я профессор Грант! Мне необходимо говорить с господином Матапалем по вопросу, имеющему общечеловеческое значение.

– Дело не терпит промедления, – добавила Елена.

Пятый лакей приложил к уху шестого секретаря слуховой рожок.

Старичок сморщился и заёрзал на гуттаперчевом круге.

– Скажите ему, – зашамкал он, указывая на профессора Гранта эмалевой ложкой, с которой капала каша, – скажите ему, что вакансий нет. И пенсий тоже нет. И комнат нет… Ничего нет… Пусть придёт в среду.

Елена сверкнула глазами.

– Мы немедленно должны видеть Матапаля. Дело идёт о судьбе всего человечества.

Она топнула ногой.

Старичок заплакал. Он замахал ложкой и схватил седых лакеев за лацканы фраков, как бы ища у них спасения.

– Аудиенция окончена, – шепнул шестой лакей профессору Гранту.

Тогда профессор с грохотом бросил свёрток на пол, сел на него и заявил, что он не уйдёт до тех пор, пока его не проведут к Матапалю.

Среди лакеев произошло замешательство. Рыдающего старичка, вообразившего, что анархисты бросили бомбу, бережно увезли в другую комнату и там стали переодевать.

– Я требую, чтобы о нас доложили Матапалю! – воскликнула Елена.

– Что здесь происходит? – грозно спросил усатый генерал, появляясь, как из-под земли, перед профессором Грантом. – Вы требуете свидания с Матапалем? Хорошо. Я вас запишу в очередь. Пятнадцатого сентября, в двенадцать часов пятьдесят две минуты вы будете приняты мистером Матапалем, даю вам слово коменданта Дворца Центра. А теперь прошу вас уйти. Вы чуть не довели до удара господина шестого секретаря мистера Матапаля.

– Что? Пятнадцатого сентября? Да к этому времени… – воскликнула Елена. Она осеклась.

Вероятно, в её тоне было нечто очень значительное, так как генерал-комендант круто повернулся на каблуках и подошёл к телефону.

Матапаль только что выслушал по радиотелефону последнюю сводку первого секретаря.

Всюду дела были неважны.

Без сомнения, игра зашла слишком далеко. Пейч не сдавался.

Напротив, он увеличил свои требования.

Со всех концов земного шара поступали сведения о забастовках и брожениях. Кое-где накапливались интернациональные пролетарские армии.

Пятая тихоокеанская эскадра взбунтовалась.

Нет, дело зашло действительно слишком далеко. Путём мирных переговоров ничего добиться нельзя.

Это ясно.

И от дурака Галифакса каждые четверть часа получаются всё менее и менее утешительные донесения.

Пожалуй, что на карту приходится ставить слишком многое.

Матапаль закурил папиросу и грустно задумался: "Нет, положительно, человечество необходимо переродить в корне. Иначе ничего не выйдет".

Именно эту грустную задумчивость и прервал звонок коменданта.

Матапаль машинально включил усилитель. Приятный баритон коменданта наполнил комнату.