Остров Эрендорф - Валентин Катаев

– Я, кажется, очень устал. Цифры путаются у меня в голове… Как странно… Елена, ты не находишь, что в кабинете мистера Матапаля слишком жарко?

Профессор Грант с трудом перевёл осоловевшие глаза на Елену. Она глубоко спала, положив руки на угол бюро Матапаля и опустив золотистую голову на спинку кресла.

Матапаль сидел с полузакрытыми глазами, не шевелясь.

Страшная тревога охватила профессора.

– Что… это… значит?.. – пролепетал он немеющим языком.

Матапаль молчал, как деревянный бог.

Профессор Грант с трудом повернул голову, и его глаза в упор встретились с неподвижными глазами на экране.

– Ах! – слабо воскликнул профессор, не в силах более пошевелиться. Чело… вече… ство… по… гиб…

Его голова тяжело упала на стол, и он глубоко заснул.

Лицо Матапаля передёрнулось, как молния.

– Браво! – закричал он. – Алло! Доктор Шварц!

Глаза на экране ушли в голубоватую глубину и уменьшились. Зато между ними обозначился нос, потом появились чёрные подстриженные усики, уши, твёрдый рот, тугой крахмальный воротник и лацканы сюртука.

Доктор Шварц закрыл глаза, и его голос громко зазвучал из усилителя:

– Готово, мистер Матапаль. Я их загипнотизировал. Теперь профессор Грант уже больше не знаменитый геолог, а простой фермер из предместья Лос-Анжелоса, а мисс Елена не дочь учёного, а дочь простого фермера. Можете быть на этот счёт спокойны. Я отвечаю за три дня транса.

– Хорошо. Вы мне будете нужны. Профессор Грант должен оставаться фермером в течение месяца. Приготовьтесь к небольшому путешествию. Через двадцать минут вы должны быть здесь.

Отражение доктора Шварца поклонилось.

Матапаль выключил Шварца и быстро написал штук десять коротких записок. Он опустил их в автомат и затем сказал в телефон:

– Я хочу разговаривать с мистером Эрендорфом.

Экран озарился. Послышался сигнал усилителя. На экране появились две пальмы, кусок невыразимо синего моря и джентльмен в полосатой пижаме, качающийся в гамаке. Лицо джентльмена приблизилось к экрану. Оно было гладким, молочно-розовым и весёлым. Чёрные усики, кокетливо завинченные вверх, очаровательно оттеняли два ряда ослепительных, по-итальянски белых зубов.

– Алло, мистер Эрендорф! – сказал Матапаль. – Вы мне экстренно необходимы по вопросу, имеющему общечеловеческое значение.

Лицо мистера Эрендорфа сделалось кислым. Мистер Эрендорф поковырял в зубе иглой дикобраза (это была одна из наиболее популярных причуд всемирно известного мистера Эрендорфа) и, сплюнув в мимозу, ответил:

– Если я вам нужен – приезжайте. Поболтаем. Я вас угощу отличными лангустами. Здесь, между прочим, есть одна бабёнка… А что касается человечества – плюньте. Честное слово.

С этими словами человек на экране поднялся с гамака и пошёл купаться.

– Ничего не поделаешь, – вздохнул Матапаль. – Придётся поехать. Хорошо, что хоть по дороге. Конечно, мистер Эрендорф поступил со мной невежливо, но не могу же я отказаться из-за этого от столь блестящего организатора и специалиста по мировым катастрофам.

Через двадцать минут часть стены кабинета Матапаля раздвинулась, и в комнату вошёл доктор Шварц. Он был в высоком траурном цилиндре, старомодной крылатке и в руках держал чёрный саквояж.

– Ну, не будем терять времени. По дороге я вам расскажу всё, дорогой доктор, – сказал Матапаль. – Сколько времени продолжится сон профессора Гранта и его дочери?

– Три часа.

– В таком случае не станем их будить. Пусть они придут в себя в дороге.

Матапаль нажал кнопку.

Третий секретарь вздрогнул и проснулся. Голос Матапаля сказал из рупора:

– Выключите мой кабинет на двое суток. Мне нужно обдумать одно важное мероприятие. Все без исключения приёмы отменяются. Доступ ко мне прекращен. До свидания.

Третий секретарь почтительно прикрыл глаза, а первый секретарь тем временем уже нажимал кнопку радиотелефона. Аппарат Матапаля не отвечал. Первый секретарь волновался. Только что он получил донесения, что на сторону Пейча перешло ещё четыре группы: две пулемётных и две газовых. Положение становилось угрожающим. Конечно, можно было бы пустить в действие "машину обратного тока", но на это требовалось согласие Матапаля.

– Аппарат патрона выключен. Что это значит?

Первый секретарь нажал кнопку третьего секретаря.

– Что случилось?

– Патрон приказал выключить свой кабинет на двое суток. Он думает.

– Черт возьми! – воскликнул первый секретарь. – Положение критическое. Я буду сейчас в Центре. Матапаль чудит…

Толпа демонстрантов грозно подвигалась по Бродвею к Таймс-скверу.

Ван сидел на обломках своего велосипеда и потирал ушибленную коленку.

С крыши Дворца Центра вылетел десятиместный быстроходный самолёт-торпедо-геликоптер и взял курс на запад. Никто не обратил на него внимания.

10. Джимми поступил без колебаний

В ночь с 11 на 12 сыну государственного архитектора в предместье Нью-Линкольна Джимми Стерлингу приснился нежный сон.

Ему приснилось, что мисс Елена Грант удачно отбила его драйф, поправила голой до локтя рукой рыжеватые волосы, выбившиеся из-под пикейной шапочки, постукала ракеткой по туго натянутой сетке и, поймав с лёту два мяча, сказала:

– До свидания, Джимми. На сегодня хватит.

Он сошёл с площадки и сунул голову под садовый кран. Когда его голова из белой сделалась чёрной, он туго выкрутил налипший на лоб чуб, покачался на одной ноге, подхватил мизинцем за вешалку фланелевый пиджак, брошенный в траву возле садовой бочки, перекинул его через плечо, сказал "ол райт" и, насвистывая канадскую песенку, стал уходить в зелень.

Мисс Елена не более минуты смотрела ему вслед, жмуря от солнца золотые глаза, потом подняла маленький, короткий подбородок, повернулась на каблуках и побежала навстречу мистеру Гранту, который шёл, потирая руки, к столу, накрытому под красным полосатым зонтиком ко второму завтраку.

Сад был полон зноя и пчёл. Сад благоухал ароматом горячих цветов. И нежный голос Елены говорил: "Джимми, Джимми"…

Джимми открыл глаза. Яркое утро наполняло его комнату солнцем и воздухом.

– Елена! Как я люблю вас! – воскликнул Джимми, сладко потягиваясь.

В это время в дверь постучали, и горничная подала Джимми письмо.

– Его только что принес мальчишка трактирщика, – сказала она.

Джимми разорвал конверт.

"Милый Джимми!

Умоляю вас всем для вас дорогим, немедленно отправляйтесь на остров Атлантического океана 11°8′ вост. долг. и 33°7′ южн. широты. Об этом никто не должен знать. Не думайте, что это пустой каприз или "испытание" вашей любви. Это более серьёзно, чем можно подумать. Ничего больше не могу прибавить. Я никогда не сомневалась в вас. До свидания.

10 мая. Елена Грант".

"Что это значит? – подумал Джимми. – Шутка? Это не похоже на Елену".

Почерк не вызывал никаких сомнений. Его слишком хорошо изучил Джимми. Скорее бы он не отличил плохо сфабрикованный билет в сто долларов от настоящего, чем этой примитивной записки, столь примитивного рисунка, от подделки. Кроме того, духи! Их нельзя было подделать. Эту изумительную смесь мускуса, иланг-иланга и персидской сирени употребляла только она одна во всём мире.

Вдруг Джимми насторожился.

За окном, в зарослях крыжовника, тётя Полли беседовала со стариком Свеном, садовником профессора Гранта.

– Так вы говорите, что они исчезли? – сказал голос тёти Полли.

– Совершенно верно, мистрис, они исчезли. Это случилось позавчера, перед обедом. Мисс Грант оставила записку, в которой передавала все имущество в наше распоряжение. Сначала мы подумали, что это шутка, но до сих пор их нет, и мы начинаем думать, что это совсем не шутка.

– Это очень странно.

– Ещё бы! Столь уважаемый человек, как мистер Грант… Среди бела дня пропал, как лопата в крапиве…

– Я слышала об этом, но не придавала значения. Вы приняли какие-нибудь меры?

– Мы заявили шерифу. Кроме того, сейчас же после исчезновения профессора на нашу ферму приехал на велосипеде какой-то фрукт в клетчатом кепи. Он понюхал воздух, поклялся, что найдёт профессора Гранта, и уехал…

Джимми стал торопливо одеваться. Никаких колебаний у него больше не было. Одевшись, он вытащил из ящика стола атлас, открыл Атлантический океан и, найдя остров, отметил его маленьким синим крестиком. Затем он переписал в записную книжку долготу и широту, сжёг на свече письмо Елены и снял с полки расписание пассажирских дирижаблей.

Весь вечер и весь день Ван бродил по Нью-Йорку в поисках профессора. Профессор как в воду канул.

Несколько раз он заходил на телеграф и подавал депеши в Нью-Линкольн.

Он заходил также в полицейские агентства, заполняя кучи бланков и оставляя кругленькие чеки. Но не таков был этот проклятый городишко Нью-Йорк, чтобы отыскать в нём человека, зная только его имя, фамилию и приблизительный цвет бакенбардов.