Луна для двоих - Любовь Рябикина

— У меня его нет и не было! Вся моя семья это сын и родители. За жалобу одинокой бабы не принимать! Я самая счастливая женщина на земле — у меня есть Юра!

Головин постарался перевести разговор в более спокойное русло:

— Таня, а откуда вот эти богатства?

Указал рукой на овощи. Женщина улыбнулась:

— Папе, по наследству, остался домик родителей в Мытищах. Земли много. Яблони, вишни, груши, кустарники ягодные. В бутылке, кстати, варенье вишневое. Еле затолкали! Она легкая, не бьется. Родители пенсионеры оба, вот и ездят с весны до поздней осени на дачу. Я время от времени им помогаю. Насаживают столько, что не съесть за год, так они подрабатывать наловчились. В нашем доме одна женщина овощную палатку держит, ей половину урожая сдают. С весны до поздней осени зелень выращивают. И сами при деле и заработок. Так что не волнуйтесь, все свое. Без гербицидов и пестицидов!

Шелестов, сполоснувший руки под рукомойником в углу, подошел и тихо спросил:

— Вы водку, по нашим сведениям, не пьете. А здесь, кроме нее, ничего нет. Местное вино покупать боимся, травились многие. Может подскажете, что сделать, чтоб мы себя глупо не чувствовали? Не удобно получается, мы выпиваем, а вы будете так сидеть…

Она попросила:

— Не могли бы вы принести воды в чем–нибудь? Я сироп от варенья наболтаю в кружке и стану разбавлять. Легкое вино получится…

Через пару минут подполковник поставил перед ней большую алюминиевую кружку, наполненную водой. Сел с другой стороны стола с краю. Головин старательно, но не навязчиво ухаживал за женщиной. Военные отдали должное привезенным соленьям. Ели и нахваливали. Выпили за приезд журналиста, за здоровье всех воюющих в Чечне. Третью выпили молча встав за столом и не чокаясь. Берестова присоединилась к мужчинам. Несколько раз она замечала на себе странный взгляд Шелестова. Его что–то мучило. Отметила в памяти, что он почти не пьет, слегка пригубливает и ставит стаканчик на стол. Лишь третью выпил до дна вместе со всеми. Головин всунул ей в руку гитару после четвертой рюмки и попросил:

— Спойте, Таня! Так, как для солдат пели…

Она не стала ломаться. Пальцы привычно скользнули по струнам. Это была «Синева», своеобразный гимн десантников. Кое–кто из офицеров принялся подпевать, но на них шикнули. Берестова видела задумчивые лица вокруг. Без перерыва запела «Балладу о Колюшке», следом зазвучал «Полковник спецназа». Поймала взгляд Шелестова и уже не отводила от него глаз. Да и он не стремился спрятать взгляд. Вился над столом дымок сигарет, посуровели мужские лица, уставившиеся взглядами в столешницу. Ходуном заходили скулы. Берестова резко прервала игру и попросила:

— Может кто–то из вас сыграет? Потанцевать охота…

Майор Гуреев, тот самый симпатичный красавец, забрал гитару и заиграл что–то похожее на вальс. Татьяна заметила насторожившийся взгляд подполковника. Встала, перешагнула через скамейку и подошла к нему:

— Разрешите?

Вадим не посмел отказаться. Встал, не глядя на нее. Сильные руки легли на хрупкие плечи. Они танцевали под задумчивыми взглядами офицеров. Берестова чувствовала, как слегка подрагивают пальцы мужчины. Слышала неровный стук его сердца под ладонью. Они кружились молча, удерживаясь на расстоянии. Шелестов не смотрел на нее, глядя поверх головы, а она боялась поднять лицо от его груди, чувствуя, как впервые в жизни горят уши. Ей было спокойно рядом с этим мужчиной. Возможно, конечно, что так действовала выпитая водка, но женщина вовсе не чувствовала себя пьяной.

Видимо и он чувствовал что–то странное в душе. В конце танца его руки сильно сжали ее плечи, хотя никто этого не заметил. Татьяна решилась поднять голову и встретилась со странным взглядом серых глаз. Вадим довел ее до места, поблагодарил за танец легким поклоном и вернулся на край стола. Шелестов сел на углу и вдруг попросил:

— Таня, а вы не могли бы спеть «Кукушку»?

Она с улыбкой забрала гитару у майора, заметив тревожный взгляд Головина, но не поняла и объяснила:

— Это моя любимая. Слишком часто приходится встречаться с теми, кто прошел Афган. Амосов написал замечательную песню. Жаль, что такой талант погиб…

Лицо у подполковника странно напряглось, а она уже тронула струны:

— Часто снится мне мой дом родной,

Лес о чем–то, о своем мечтает,

Серая кукушка за реко–о–о-ой,

Сколько жить осталось мне считает…

Она пела не в силах отвести взгляд от лица Шелестова. На нем застыла такая гамма чувств! Все молчали, переводя взгляды с нее на него и обратно, а они ничего не замечали, словно околдованные друг другом. В глазах мужчины стояли слезы. На четвертом куплете Вадим не выдержал и выскочил на улицу. Берестова прекратила играть, словно очнувшись. Удивленно поглядела на всех. Командир объяснил тихонько:

— У него невеста погибла в Афганистане. Она очень любила эту песню…

Женщина сунула гитару полковнику в руки. Не одеваясь, вылетела за дверь и увидела подполковника стоящим возле угла палатки. Красный огонек сигареты часто опускался вверх–вниз. Сверху светила яркая луна. На черном фоне неба помаргивали яркие пятна звезд. Заметно примораживало. Снег сверкал в лунном свете и казался расстеленной по земле парчой. Татьяна подошла. Встала за спиной и тихо извинилась:

— Простите меня, Вадим Иванович. Мне командир сказал… Зачем вы попросили исполнить именно эту песню? Ведь она причиняет вам страдания…

Красный огонек ярко горел почти полминуты. Затем, сквозь тяжелый вздох, раздался хриплый голос мужчины:

— Вы исполняете эту песню почти так же, как пела когда–то Вика. Я слышал, как вы ее для солдат пели…

Она попросила, не решившись взять его за руку, хотя хотела:

— Идемте в палатку. И вы, и я без бушлатов. Простынем…

Он отбросил сигарету в сторону и пошел за ней, ни слова не сказав. Офицеры сделали вид, что ничего особенного не произошло. Над чем–то смеялись и не смотрели на мужчину и женщину. Побледневший Шелестов и покрасневшая Берестова чувствовали себя не лучшим образом. Оба чувствовали, что смущены. Расселись по местам. Какое–то время прислушивались, а затем включились в общий разговор. В этот вечер Татьяна больше не брала гитару в руки.

Начали расходиться часам к одиннадцати ночи. Берестова помогала убрать со стола, не обращая внимания на возражения офицеров. Старательно помыла в котелке с подогретой водой всю посуду. Ополоснула в чистой холодной воде, принесенной Шелестовым, сложив на краю стола. Головин, догадавшись о состоянии приятеля, сказался уставшим и ушел на вторую половину штабной палатки, что–то вполголоса сказав остальным. Офицеры засобирались и отправились спать, ссылаясь на раннюю побудку. Начштаба и журналист остались одни. Берестова собрала грязные газеты, сдвинутые в сторону на время мытья. Свернула их в ком. Спросила:

— Вадим Иванович, куда этот мусор бросить?

Он забрал бумажный ком и унес, скрывшись за дверью. Женщина осталась одна. Быстро протерла стол тряпочкой. Оглянулась на задернутый брезентовый полог, за которым скрылся командир. Она чуяла — что–то происходило не так, но не могла пока понять, что именно. Обычно Татьяна старалась избегать подобных ситуаций и вот на тебе! Она намеренно создала эту ситуацию. В душе застрял какой–то комок, не желавший слушать увещевания разума. В окно заглядывала полная яркая луна. Она словно насмехалась над трепетавшей душой женщины. На фоне ее яркого света желтая электрическая лампочка под потолком казалась еще более тусклой и бледной.

Шелестов вернулся и остановился у входа, глядя на опустевший стол и застывшую у крошечного окошка под потолком Татьяну. Ей уходить не хотелось. Берестова обернулась. Чувствуя, что голос отказывается повиноваться, хрипло произнесла:

— Я пойду. Вам отдыхать надо…

Голос и слова, как ей показалось, прозвучали грубо. Он тихо произнес:

— Я провожу…

Снял ее бушлат со стойки и подошел, держа его распахнутым. Женщина увидела бледное лицо подполковника. Мгновенно сообразила, что подобная ситуация для него тоже первая в жизни. Всунула руки в рукава. Вадим коснулся пальцами ее плеч и неожиданно попросил, не отводя рук и не давая повернуться:

— Не уходите… Пожалуйста… Я понимаю, что вам тоже нужно отдохнуть и все же… — Слова вырывались из него словно через силу: — Побудьте со мной…

Убрал ладони и тут же отошел в сторону, постаравшись встать в тень. Берестова оглянулась на закрытый брезентовый полог, перегораживающий палатку на две половины: жилую и штабную. Посмотрела на мужчину. Его глаза сверкнули в полумраке. Не уверенно произнесла:

— Вам завтра на службу…

Он почувствовал эту неуверенность. Тоже оглянулся на полог. Шелестов прекрасно знал, что Головин не спит и слышит почти все их слова. Горячо прошептал: