Предел зла - Светлана Алешина

Шатров указал Яне на дверь. Поскольку уходить мирно она не захотела, ее пришлось вытурить с помощью охранника. Ковалева орала, ругалась матом — и благим, и самым что ни на есть натуральным — и обещала вернуться и разнести у Шатрова все. Грозила бандитами и крепкими деревенскими парнями, своими родственниками. Данные заявления тогда были восприняты Шатровым, его охраной и администратором Коротиным адекватно — как бред сивой кобылы. Охранники, никогда обычно не улыбавшиеся, — Шатров почему-то всегда настаивал на том, что его стражи законченные дуболомы, — и те позволили себе кривые ухмылки.

И вот она вернулась. Вернулась в самый неподходящий для этого момент — когда с визитом в Тарасов прибыли немецкие воротилы шоу-бизнеса. Они приехали покупать Шатрова, которого уже не устраивали масштабы России. В Европе все было на порядок круче, там были другие деньги и другие перспективы. С англоязычным репертуаром у него проблем не существовало. Гена Шатров, даже нищенствуя, почти что десять лет непрерывно изучал англо-американскую рок-музыку. Так что это была его стихия.

Весь этот калейдоскоп исторических событий прошел сейчас перед глазами Геннадия, когда он раскуривал сигарету и напряженно раздумывал, что же ему делать с этой вконец осатаневшей деревенской потаскухой. Истошный, рыдающе-истеричный женский голос, доносившийся из-под окон особняка, вернул певца к реальности.

— Шатров, пидорас ты, бл..!

Немцы снова вопросительно посмотрели на хозяина. Тактичный Эльдар мягко улыбнулся и сказал:

— Это Россия. Здесь иногда возникают такие проблемы — люди очень эмоциональные. Как футбольные болельщики.

— О, йа, йа, — понимающе осклабился Карл. — Я тоже иногда кричу, когда играет «Бавария».

— Шатров — пидорас! — Под окнами атмосфера тем временем накалялась.

— Вас ист дас «пидорас»? — поинтересовался Герхард у Измайлова.

— Это очень плохое слово, ругательство. — Эль"? дар был неотразим со своей чуть виноватой улыбкой. — Но к Геннадию это не имеет никакого отношения. Просто эта женщина сумасшедшая, вот и все. Она не может понять, что все уже в прошлом — банальная история.

— С женщинами много проблем, — понимающе закивал Герхард. — У меня был роман в Италии, там тоже очень вспыльчивые фройлейн.

— Лучше жениться и спокойно жить в семье, — возразил Карл.

Герхард и Эльдар выразительно посмотрели на бюргерское брюхо Карла и развели руками. Действительно, в спокойной жизни были свои прелести — на теле Карла они очень хорошо были заметны.

— Шат-ров — пи-до-рас! Шат-ров — пи-до-рас!

Выкрики под окнами переходили на скандирование. Исполнено все это было таким противным, немузыкальным, варварским квазисопрано, что Шатров не выдержал: открыл окно и явил наконец свой лик подруге прежних лет.

— Вали отсюда немедленно! — бросил он, стараясь сохранять видимость спокойствия.

— Сейчас прямо, конечно! — издевательским пьяным голосом базарной торговки закричала Ковалева. Но тут же вдруг изобразила на своем лице необыкновенную покорность и ангельски-кротким голоском произнесла:

— Дай мне десять тысяч баксов, и я уйду. Геночка, правда уйду… И никогда-никогда тебя просить ни о чем не буду.

Для полной тождественности жанра провинциальной актрисе Ковалевой не хватило еще пальчик засунуть в рот, дабы изобразить полнейшую невинность.

— Пошла на х… пока ребра целы и зубы на месте, — прошипел Шатров, высунувшись из окна. Его лицо демонстрировало нескрываемую ненависть к бывшей подруге.

— Пидорас ты, — ненависть на противоположной стороне баррикад также была нескрываема. — Ты никогда не был мужиком. Никогда… Господи, кого я любила! Короче, я в суд подаю, Гена. И в газету напишу…

— Подавай. Только учти, что ни один судья с такой вышедшей в тираж кобылой, как ты, спать не будет. Тебе придется искать подругу помоложе, чтобы направлять Фемиду верным курсом, — с циничной ухмылкой заявил Шатров. — А что касается газеты…

— Ах ты, сука! Какая же ты шваль и мразотина, Шатров! Мр-разь! Дер-рьмо! — Ковалева не на шутку разоралась. — Сейчас все узнают! Все узнают!

И без газеты все узнают… Все узнают, что Шатров — козел. Я сейчас всем скажу…

И, покачнувшись, неуклюже замахнувшись рукой, Яна во всю мощь своей глотки заорала:

— Шатров — пидорас! Шатров — пидорас! Шатров — пидорас!

И захохотала. Потом, отсмеявшись, снова перешла на скандирование.

Геннадий в бешенстве захлопнул окно и тут же посмотрел в глубь гостиной. Эльдар и двое немцев по-прежнему были увлечены музыкальными деталями, однако Шатров заметил, что Герхард с интересом прислушивается к тому, что происходит на улице.

А там тем временем проходившая мимо компания подростков очень заинтересовалась эмоциональными выкриками пьяной женщины. И… присоединилась к ним, с подростковым задором выкрикивая два простых слова. Это было последней каплей, взорвавшей терпение охраны.

Из особняка вылетели два стажа порядка вместе с Коротиным, разогнали подростков и оттащили упирающуюся Ковалеву на противоположную сторону улицы. Вскоре из ворот особняка выехала машина, куда в конце концов и была водворена женщина. И верный администратор Коротин повез ее на автовокзал, дабы посадить там на рейсовый автобус, отправляющийся до Больших Дурасов.

Лариса и Евгений покидали Большие Дурасы в воскресенье, ближе к вечеру. Как и предполагала Лариса, поход за грибами был блистательно провален его инициатором. Евгений, который вечером выпил джина, а потом все-таки уговорил тетю Надю достать самогон у некоего Панкрата, который жил на другом конце села, утром страдал от похмелья.

Прогулку в лес он воспринял с таким унынием и страданием на лице, что Лариса сразу же раздраженно махнула рукой.

Поэтому первую половину дня Котова постаралась провести с пользой для дела. Она нанесла визит убитой горем матери Яны. В тот момент Лариса все еще не совсем была уверена в том, что возьмется за расследование дела, хотя вид зверски убитого ребенка и произвел на нее сильнейшее впечатление. Она чувствовала себя даже как-то неловко из-за того, что вмешивается в дела, которые ее, по сути, совершенно не касаются. Однако реакция, с которой встретила ее мать Яны Ковалевой, предопределила ее решение.

— Ох, дочень-ка-а-а! — запричитала Катерина Корнева, бросаясь Ларисе на грудь. — Да на одну ж тебя у меня вся надежда-а-а! Не оставь ты меня, старуху! Больше и просить некого!

— Успокойтесь, ради бога! — проговорила Лариса, потрясенная таким проявлением чувств. — Только скажите, что вы от меня хотите?

— Да господи! — всплеснула руками Катерина Корнева. — Неужели непонятно? Уж мне вся деревня сказала, что вы лучше милиции всякие зверства расследуете! А тут такое дело, ребенка невинного загубили, сволочи! Оно, конечно, Янка не ангел была, понятно. Но все ж дочь мне! А главное, внученьку, кровинушку мою погубили. Вы уж не откажите в помощи.

А я вас отблагодарю, все ж понимаю! Сколько, значит, скажете, столько и заплачу! Я уж решила — корову продам! На что она мне теперь-то? Кристинка, правда, осталась, одна отрада, да мы с ней уж как-нибудь переживем! Главное, помогите этих извергов найти!

У Ларисы было очень тяжело на душе, тем не менее она, ни минуты теперь не колеблясь, сказала, обнимая несчастную женщину за плечи:

— Я обязательно вам помогу. Без всякого вознаграждения. И не вздумайте ничего продавать.

— Господи, да как же так-то? — подняла изумленные глаза Катерина. — Не по-людски это!

— Одним словом, Екатерина Даниловна, — Лариса постаралась говорить как можно тверже, — если вы будете настаивать на вознаграждении, я вообще не стану заниматься этим делом. И больше давайте к этому не возвращаться. Понятно?

— Поняла, поняла, — закивала головой Катерина Корнева. — Вот спасибо-то вам! А я век вас не забуду, до гроба благодарная вам буду!

— Отлично, — ответила Лариса. — А теперь все же успокойтесь и ответьте мне на некоторые вопросы…

…Она знала, что поступает правильно. Никогда совесть не позволила бы ей, директору престижнейшего ресторана, «новой русской», брать деньги с этой бедной женщины. Тем более что в деле фигурирует малолетний ребенок…

В итоге Лариса взяла у матери Яны адрес некоей подруги дочери — Марины Канарейкиной, которая жила в Тарасове. Как утверждала Екатерина Даниловна, именно у нее Яна останавливалась, когда ездила в областной центр. Она попросила передать Марине, что Яны больше нет, и если она сможет, пусть приезжает на похороны.

Глава 3

Лариса заехала к Марине Канарейкиной в тот же воскресный вечер, отправив оправившегося от похмелья мужа вместе с дочерью домой.

Канарейкина снимала квартиру на первом этаже пятиэтажного дома, расположенного в одном из центральных районов города. На звонок Ларисе долго никто не открывал, потом послышались неуверенные шаги.