Легче воспринимай жизнь - Витаутас Жалакявичус

— Так где же ваш друг? — спросила Роза.

— Я вам говорил: там свои и непростые проблемы. Простим его.

— Его? Простим. Мы здесь, и больше никого и ничего не надо, правда?

Она попробовала запеть: «Если бьются наши сердца, нам больше ни-и-чего не надо…»

— Да, — опрометчиво сказал доктор.

Ачас сменил собеседника.

— За сорок один год ты сделал больше, чем другие за целую жизнь, — говорил ему седоголовый приезжий гость, которого перед тем занимали женщины, расспрашивая про какую-то заграницу. — Собственно говоря, не за сорок один, а за десять лет чистоганного времени. Сколько я не был у тебя? Года два. С половиной. У тебя прекрасное будущее. У вас всех, у всего хозяйства. Я говорю тебе искренне, как перед…

— У хозяйства — да, — кивнул Ачас. — Оно уже будет жить.

— Самое поразительное — это люди. — Седовласый гость в безупречном костюме поднял рюмку, предлагая чокнуться. — Я не скажу: люди, которых ты сделал. Скажем так: люди, которые «сделались» вокруг тебя… Я слышал краем уха ваш разговор о дисциплине. Вот это школярство. Человек — не тень социальных или культурных моделей. Человек — существо достаточно автономное. Каждый должен понять свое. У меня впечатление, что и тебя именно в этом постигла удача. Уйди ты завтра, машина здесь будет вертеться с достоинством и без тебя.

Ачас чокнулся.

— Куда уйти? Некуда.

Седовласый засмеялся:

— И не уходи. Выпьем дисциплинированно.

Выпили.

— И оставаться здесь как будто незачем, — сказал Ачас.

— Это почему?

— Мои возможности кончились; — сказал Ачас. — Я пустой, понимаешь?

— Я слушаю, — собеседник показал, что он весь внимание.

— Я достиг черты, которой не перешагнуть. Земля практически давать больше, чем сейчас, не будет. Мяса больше продавать, чем продаю сегодня, не буду. Я могу поставить ферму, деньги у меня есть, но не могу увеличить поголовья — у меня нет кормов. Ты тут про Швецию, Данию рассказывал. У них кормов я не куплю. У соседнего колхоза луга не перекуплю… Ну? Построили клуб, дорогу сделали, гостиницу возвели, один интерьер чего стоил! Денег много, но капитал мертвый. Дело продвигать некуда. Потому я говорю, нужно уходить, здесь мне уже делать нечего, скучновато…

— Брось.

— …А куда уходить — неизвестно.

— Ну ладно, — сказал гость. — Здесь мы. этого не решим.

— Здесь? Нет, — Ачас не спорил. — Выпьем. Мы что-то отстали от всех, — улыбнулся, — в нашем тупике.

Выпил и глядел на танцующих Розу и доктора.

— Я финишировал, — по инерции сказал Ачас. — Я себя реализовал в этом фрагменте. Дальше — стагнация или пороки. Или какой-нибудь выверт, — ткнул и покрутил пальцем в висок. — Или обогащение для удовольствия — и снова пороки. Вот все карты.

— Есть еще такая карта — время.

— Время — оно никому не друг, — сказал Ачас. — Сегодня я знаю свои силы и меру фанатизма. Время — оно разрушает. Люди строят — время разрушает. Мы говорили о дисциплине… Так вот я уже недисциплинированная особа. У меня нет объекта самопожертвования. Я еще не нарушаю, вовремя, то есть раньше всех, выхожу на работу, позже всех возвращаюсь, но внутри я — без цели, ничего нет…

— У тебя есть женщина, — встряла, в разговор Роза. Голова ее покоилась на плече несколько озадаченного доктора. — Это тоже объект, достойный самореализации.

— Вы так увлеченно танцуете, — сказал Ачас. — Не думал, что вы что-нибудь слышите, кроме самой себя.

— Слышу, — сказала. — Это меня не слышат. Я кричу, а никто не хочет слышать.

Седой моложавый гость в безупречном костюме был рад любой развязке.

— Вот ваша жена подсказывает выход, — пошутил он.

— Этот выход муж обнаружил уже давно, — сказала Роза.

— Выпьем, — чокнулся гость и огляделся. — Народ, кажется, уже созрел расходиться.

— А ты не уходи, — сказала Роза доктору. — Оставайся.

Ачас вышел на крыльцо, провожая последних гостей. Он несколько раз с удовольствием глотнул прохладный воздух и почувствовал головокружение, сродни коньячному.

Из дома было два выхода. Кто-то, тихо разговаривая, спускался по каменным ступенькам веранды. Ступенек было шестнадцать, и кончались они под фонарем па углу дома. Ачас удивился, он считал, что все уже ушли, кроме седовласого гостя, который согласился заночевать. По ступенькам спустились Роза и доктор. Она шла, крепко держа его под руку, и было слышно ее бормотание, похожее на шелест. Под фонарем она кинулась целовать доктора, приговаривая при этом, и можно было различить слово, которое она повторяла громче и чаще других: «Любимый… Любимый…»

Йонас старался успокоить ее и гладил ее волосы и плечо.

— Роза, — сказал он тихо, — полно… Хватит.

— Любимый… Мой единственный!

— «Единственный мой»… Это звучит! — Она пробудила в нем чувство юмора.

Ачас услышал, как доктор хихикнул, а жена его вслух сказала: «Давай вернемся… Я тебя не отпущу…» Ачас прикурил от зажигалки, и было видно, как рука его дрогнула, когда он подносил ее к сигарете, а лицо, напротив, было смущенное, но спокойное и даже какое-то по-детски мягкое. Он ушел в дом, и было слышно, как перед порогом он остановился и почистил о резиновый коврик ноги.

Там, наверху, его встретил гость, что остался ночевать. Он вышел из ванны, вытирая полотенцем руки.

— У праздника всегда два приятных момента: когда приходит первый гость и когда уходит последний.

— Да, — сказал Ачас.

Достал из шкафа постель и понес в кабинет.

— Я думаю о том, что ты так искренне изложил. Твоя беда — в твоей молодости.

— Да.

— Если бы ты имел шестьдесят, у тебя был бы шире, что ли, взгляд на вещи, которые тебя мучают.

— Да.

— Ты не в духе?

— Да.

Пожали руки. «Спокойной ночи». Слышал стук ее каблуков на ступеньках. Достал из холодильника салат, кусок мяса и сел за стол. Посреди стола, в тарелке, в куске пирога торчала сигарета. Сбил ее ножом, и сигарета покатилась по скатерти. Вошла Роза, села напротив него на диван и закрыла глаза. Она слышала, как он нарочито чавкает.

— Постели кровать. Уже два часа.

— Я тебе постелю здесь, — сказала Роза, не открывая глаз. — На диване.

— Почему мне — на диване?

— Тебе нужны объяснения? — открыла глаза, но не взглянула на него. Подумала, что не готова взглянуть.

— Тебе нездоровится? — спросил он. жуя сухое мясо.

Роза не ответила.

— В школе что-нибудь?

— Я ухожу от тебя. — сказала она и удивилась, как просто и естественно слова отделились от губ.

— В каком смысле? — спросил Ачас и неловко засмеялся.

— Мы больше не муж и жена.

— Пойдем спать. Третий час.

— Я люблю другого человека… Давно люблю. Скрывать это нет сил…

— Об этом, пожалуй, уже догадываются все. Кроме тебя. Человек не знает своей судьбы. Судьба приходит, когда ей заблагорассудится. Вот и пробил час. Даже если я сегодня совершила роковую ошибку, я делаю то, что должна делать, иначе мне не жить.

— Для равновесия морального я могла бы перечислить все обиды, которые ты мне нанес, все твои авантюры, которые стерпела, однако это уж бессмысленно… Но вот эту последнюю девку, эту проститутку тюрьмы, простить нет сил!.. Воровку взять в наложницы?!

Ачас ударил ножом по тарелке, и осколки посыпались по столу.

— Воровку!.. — возбужденно крикнула Роза.

— Замолчи! — крикнул Ачас и стукнул кулаком по измазанной салатом скатерти, забывая при этом, что за стеной спит гость из Вильнюса.

— Не-за-мол-чу! — Роза подскочила с дивана и первой попавшейся под руку вилкой стукнула по тарелке с пирогом. Тарелка зазвенела, но не раскололась, и она ударила во второй раз. Показывая на осколки тарелки с салатом и тарелки с пирогом, она воскликнула на выдохе: — Мы квиты, знай! — Потом она еще сказала: — Ударь меня! Ударь, пожалуйста! — И Ачас вправду пошел на нее. — Ножом ударь! — Кто-то из них столкнул на пол бокал с остатками вина.

Открылась дверь кабинета, и высунулся гость. Он стыдливо прикрывал рукой густо поросшую грудь.

— Это вы? Я думал, сквозняк разбил окно…

— Нет. Это мы такие неловкие. Спите. Я утром вас разбужу, — сказал Ачас.

Дверь скрипнула и захлопнулась.

— Какой-то цветной сон… — Роза положила в рот крошку пирога.

— Позвони, чтоб он пришел сюда. Я тебе сказал, сударыня!

— Я ведь не требую, чтобы ты вызвал сюда на переговоры эту проститутку?! — Роза заново возбудилась.

Упоминание об Инге действовало на него, словно удар хлыстом. Роза пользовалась этим без жалости.

— Я сам позвоню.

Он налил в фужер остатки водки и жадно выпил.

— Ты, Ачас, не должен пить перед тем, как говорить о своей жене с другим мужчиной.

— Заткнись.

Ачас набрал телефонный номер амбулатории.

— Доктор? Приходи. Бегом… Можешь приходить без штанов.