Записки с Марса и Венеры. Проза - Наталья Куракина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По гороскопу – счастливый день. Я снова знала, что ты придёшь.
Лена пришла чуть раньше, в двенадцать часов. А ты… я же знаю, что ты приходишь вечером, часов в пять.
Лена принесла гороскоп. Мы открыли его и стали читать о Стрельце – твоём созвездии. Звонок. Ты, конечно, ты. Лена пошла открывать. Вернулась. Забежала в комнату. «Кто?» – «ОН!»
Что же она ушла, бросила его в коридоре… Я выбегаю. Он разувается.
– Привет!
– Здравствуй. Ты была вчера в общежитии? Меня там не было. Завтра я еду домой.
– Знаю.
– Тебе сказали?
– Да.
– Меня не было. Мотался по городу.
В комнату вхожу первая., он пропускает.
– А мы тут ерундой занимаемся. Лена гороскоп принесла. Ей хозяйка дала почитать.
Ба! А страница открыта на Стрельце! Наклоняется над столом:
– Стрелец – моё созвездие.
Фу, стыд-то какой.
– Наташа, тебе ничего не надо домой передать?
– Да, вот письмо. Но я его ещё не дописала. Может, тебе потом привезти?
– Как ты успеешь? Я завтра улетаю.
– Во сколько самолёт? В два?
– В десять, утром. Пиши сейчас, пока я буду собираться. Что-то у вас настроение плохое.
– Почему это? Хорошее! С чего ему быть плохому.
Он берёт гороскоп, газеты, садится на диван, немного неловко.
Лена сидит на сундуке, раскрашивает воздушный шарик. Молчит. Я пишу. У меня трясутся руки. Я пишу всё, о чём думаю. О том, что он рядом. Вот он сидит и больше не надо ничего и никого. А я пишу, смотрю в окно время от времени, и мне кажется, что он на меня смотрит.
– А нет у вас этого… гадания по руке?
– Нет. Если бы мы ещё по руке гадали!
Тётя Галя выручает Расспрашивает его: «Ну, чем тебя вчера обрадовали?»
– Всё прекрасно. В артиллерию. Это хорошо. В декабре или весной. Поеду домой недели на две.
– Учиться будешь, когда приедешь? Какой ты лодырь…
– А как же, буду.
Смотрю на него, он – на меня. Тётя Галя ему: «Ты разденься». Он снимает свой чёрный плащ. Тянись, время!
«Ишь, какие девочки деловые – одна рисует, другая пишет». Тётя Галя, умница.
Подняла голову. Улыбается, прячет улыбку в кулак и говорит:
– Да они не деловые.
– Какие мы деловые, Паша… Чай будешь?
«Девочки тебе чаю согреют».
– Нет, спасибо, я только что из столовой.
«Тебе надо, может, собраться? Девочки, выйдите в кухню.»
– Нет, не нужно, я только «дипломат» с собой возьму. Я оставлю у вас все вещи, когда приеду. Будет холодно.
«А то, может, и не увидимся больше».
– Куда же я денусь?
Лену позвала тётя Галя. Когда она вышла, Паша сказал мне каким-то изменившимся голосом;
– А у тебя какое созвездие?
– Близнецы.
– Это какой месяц? Июнь?
– Июнь. Это всё такая ерунда, этот гороскоп. Во что-то надо верить. Как народный календарь.
– 1983 —год Кабана? А… Кабана? А тот был годом Собаки?
– Кажется, Обезьяны.
– А что это обозначает?
– Кто его знает.
– Свадьбы… Ерунда какая-то. Кстати, Телец всегда был созвездием, под которым рождались гении. Гитлер, Ленин… То есть, Ленин, Гитлер… А тут – созвездие Близнецов. А ты, Лена, под каким созвездием?
– Дева, август.
– Что за передача?
– Фильм о Паулсе.
– Какие девицы рядом с ним… Паулс в подтяжках…
– Рабочий момент.
Заговорили о Высоцком. О том, что Паша чуть не купил его диски – один за сорок рублей, другой, французский – за девяносто.
– С собой было только восемьдесят. Я бы купил.
– Нам так не жить.
– А для меня – только Высоцкий. Никого больше не признаю.
– Какие там были песни?
Называет.
– Знаешь?
– Слышала. Нет, для меня – только Дин Рид.
– Дин Рид??
Достаю альбом.
– Это что – всё Дин Рид?
– Я этим занималась в шестом седьмом классе.
И началось…
– Дин Рид в Улан-Удэ, Дин Рид на БАМе… А в Ростове он не был? Страна подлинной демократии… О, да-да-да-да! «Братья по крови»… Кто этот юноша? Дин Рид?
– А что? Он даже очень выглядит…
– Да… не курит! А жену уродину взял, не мог найти покрасивее.
– А чем она тебе не нравится?
И как раз по телевизору – фильм, и Рената Блюме в главной роли.
– Вот, пожалуйста, тощая.
Читает по-немецки.
– А то мы ещё не слышали, давай-давай.
– У него голоса нет. О, в горах… Гойко Митич. Немецкий журнал? Эль кАнтор…
– Эль кантОр…
– Какой проходной балл был в педагогическом? Две мои знакомые поступили. Два года назад – 22 балла.
– Она очень даже ничего в «Марксе».
– Весь фильм испортила. Маркс – красавец мужчина, а она…
– Красавцы тоже бывают…
– «Гармоника»… Почему не гитара, не балалайка?
– Паша, ты что, веселишь нас на целый месяц?
Смеёмся. Как он смеётся! Здесь, у нас, он никогда так не смеялся. При мне он вообще никогда не смеялся.
– Я же не смеюсь над твоим Высоцким, ничего не говорю про него, а ты…
– Обиделась…
Иронично так.
– Хорошо, что испанский, а не немецкий.
– А распределение? С английским? А где работать?
– В «Интуристе». 180 рублей.
Смотрю на него. Он через секунду улыбается. Понял.
– Паша, у меня слов нет.
– А, ну всё понятно. В школе-то 120 рублей. Нет, я никогда не чувствовал в себе педагогического призвания.
– Только в школу… Хоть 90 рублей. Нужно быть там, где не получается. Хотела тебе показать одну статью… в газете.
– Я не люблю такие вещи.
– Вот, всё равно… прочти.
Читает. Смотрю на него. Какой он…
– Я не люблю такие вещи.
Потягивается, как молодой кот.
– Ясно.
– Ой, у меня ключи остались в пиджаке. Я передам с кем-нибудь.
– Я, может, приеду?
– Зачем тебе ездить второй раз в общежитие в такую даль… Я передам с Комиссаровой.
– Хорошо… Так и не переписала из «Огней Болгарии»… А ты читал?
– «В доме Владимира Высоцкого»? Нет ещё. Мне только твоя мама сказала.
– Не люблю Вознесенского. У него трудные стихи.
– А ты читал «Озу»?
– «Узу»?
– «Озу».
– Что-то из древней поэзии?
– Нет. Я вот сейчас тебе найду.
– Нет, не надо.
Достаю ему пластинку Тухманова: три штуки купила.
– Три рубля?
– Если тебе не жалко 90, почему мне должно быть жалко три?
– Но я ведь не купил.
– Но купил бы?
– Конечно.
– Ну вот… Лена, достань-ка мне ту серую тетрадку.
– Там – что?
– Высоцкий. Сейчас… Сейчас мы и его просмеём. Ты посмотри на него, раскритиковал Дина Рида. Зато Дин Рид за мир боролся.
– Побрили его – и в тюрьму.
– Почему обязательно побрили?
– Выгнали из Америки, так он – в ГДР.
– Там у него вилла. Это я так думаю.
– На одном этаже живёт Рената Блюме с вот такими глазами, на другом – он с гитарой.
Смеёмся. Как хорошо с ним смеяться. Я его не боюсь.
– Ну, я пойду.
Я молчу. Он берёт «дипломат». Стоит рядом со мной. Я сижу за столом. Смотрю в окно.
– Ну, давай письмо.
– Вот.
– Тетрадь?
– Да. Писала всю ночь.
– Письмо писала всю ночь?
– Я люблю писать длинные письма.
– Я люблю получать длинные письма.
– Я тоже люблю получать…
Берёт письмо, кладёт его в «дипломат».
– Счастливо оставаться.
Выходим в коридор.
– Как дела с учёбой?
– Всё нормально. Испанский, военный перевод…
– Это хорошо, что нормально.
– Если мама будет спрашивать, скажи, всё нормально, настроение отличное.
– Ты не знаешь, почему Лена Комиссарова осталась на второй год?
– Не знаю. Сейчас их группу расформировали.
– Да, печально, что их группу расформировали… Ну, я когда приеду, сразу зайду к тебе.
– Хорошо.
Снимаю с вешалки куртку. Выходим.
– Сегодня тепло.
– Да.
– Интересное кино идёт в «Сормовском», про итальянский фашизм. «Я боюсь». Не то что про любовь.
– Я уже полгода в кино не была.
– Нет, я часто хожу.
– Наташа, знаешь, что может получиться этой зимой, понимаешь, в том году, говорят, «ленинский» призыв. В морфлоте – четыре года, а так – три. Лучше бы меня забрали в декабре. Чего тянуть кота за хвост. Всё равно заберут.
– Галочка из Москвы вчера письмо прислала. Вот люди интересно живут.
– Коршикова? Я их путаю с Березняковой. Кулижский тоже письмо прислал.
– Что пишет?
– Что живут интересно.
– Да-а… В Москве, в Ленинграде…
– Ленинград лучше Москвы. Мой любимый город.
– Точно.
– Хотя хуже Горького ничего быть не может.
– ?
Кашляет. Жутко.
– Как ты простыл…
– Да… Климат ничего, но в Горьком я долго быть не могу. Увижу всех своих друзей скоро…
– Домой бы сейчас…
– Ты хочешь домой?
– Странный вопрос. Я всё равно поеду раньше каникул. Ты только маме ничего не говори, ладно? А то начнётся – как это? пропускать занятия?
– Нет, у меня родители говорят – поступай так, как считаешь нужным.
– Это все так считают…
– Да… Здесь останавливается восьмая маршрутка?
– Вон «пятьдесят первый» идёт.
