Скажи это Богу - Елена Черникова

- А про какого-нибудь другого, интересно, можно вспоминать - хотя бы по великим праздникам? - попыталась Алина.

- Нет. О мужиках - нельзя. О душе, о душе подумайте... Идите. Жду вас через две недели в полдень. - Он встал и кивнул на дверь.

О повелитель, как ты мне надоел!

...Видно, так, генерал: чужой промахнется,

а уж свой в своего всегда попадет.

Из стихотворения Булата Окуджавы

"Хам! Рвач! Сноб!" - В дороге Алина с яростью костерила профессора.

Дома она первым делом подбежала к компьютеру и перевела приговоренный файл на дискету. Потом на еще одну.

Настенные часы тысяча восемьсот восемьдесят пятого года рождения прошуршали три. У этого красивого антикварного изделия была пронзительная способность улавливать настроение хозяйки. Иногда часы громко били, иногда хрипели, порой шептали. Сегодня им хотелось спрятаться от людей вообще и от Алины в частности. Часы чувствовали недомогание памяти.

У хороших старинных часов память непереполняемая. В отличие от компьютерной.

Они все хранят, и подчас им очень тяжело. Сегодня часы уловили протест, внутреннюю борьбу и смятение. Алина поняла, что часы все знали о ее разговоре с профессором еще до того, как она вошла в квартиру. И привычная к их проницательности, она помахала рукой стрелкам: "Привет, бродяги!"

Алина сняла зеленый костюм - единственное, что понравилось профессору сегодня, - и запрятала его в недра гардероба.

Побродила по притихшей, затаившейся квартире и вернулась к письменному столу. Пусто. В голове так пусто, в душе так страшно. Ничего не получается. Крокодил не ловится, не растет кокос...

И когда зазвонил телефон, Алина, уверенная, что это опять лезет со своим ясновидением профессор Неведров, устало и тускло ответила:

- Ну что еще?..

- Привет-привет, - весело промурлыкал голос Степана Фомича. - Мур-мяу.

- Привет, - подправила голос Алина. - Как дела?

- Отлично. А у тебя? Чем занимаешься?

- Сижу за компьютером и пишу роман века.

- Как обычно, - удовлетворенно заметил бывший повелитель. - О чем на сей раз?

- Как обычно, - подтвердила Алина.

- Значит, про меня, - сказал Степан Фомич. - Кстати, ты хорошо выглядишь, как я успел заметить в кафе.

- Как обычно, - согласилась Алина. - Ты тоже.

- Ну что ж, я рад. Желаю творческих успехов.

- Спасибо. Счастливо.

- Пока, - чирикнул Степан Фомич.

Трубки повесили одновременно.

"По завершении великой стройки все ударники получили ордена, медали, протезы и другие награды..." - сказала Алина компьютеру и начала ворошить все файлы подряд - в туманной надежде, что она хоть что-нибудь где-нибудь забыла и что есть хотя бы одна строчка, ни сном ни звуком не соединенная со светлым образом негодяя Фомича.

Теперь она не боялась мысленно бранить его негодяем, мерзавцем, скотиной и так далее, поскольку поняла, что лично ему от этого ни холодно ни жарко. Хотя - кто его знает! - ведь позвонил. Ведь встрепенулся же! А сколько лет прошло...

Значит, тоже помнит - и не только тунисских кошек, а и московские зимы, особенно те мглистые февральские ночи, когда впереди не стало света.

Радость выше счастья

...где-то в небе ночном

ждет вопроса ответ.

Из песни Александра Царовцева

...где-то на окраине души

Нарыв разлук взрезают

Божьи ножницы:

"Пиши, пиши..."

Из стихотворения Любови Воропаевой

С тех пор как сочинять книги ей стало очень трудно, Алина почему-то каждое утро просыпалась под какую-нибудь песню, прилетавшую самостоятельно, без спросу.

Сегодня с изумлением Алина прослушала: "...туфли надень-ка. Как тебе не стыдно спать! Славная, милая, смешная енька Нас приглашает танцевать!"

Народы СССР несколько лет сходили с ума от летки-енки в прошлом веке, в начале 60-х. Первый раз в жизни Алина танцевала этот домашний канкан на дне рождения своей тетушки. Алине тогда было года четыре. Она давно уже умела читать и писать, но в названии этого танца она слегка терялась: "летка-енка" - говорили все. Но "летка-енька" - пели все, что было ближе к рифме надень-ка.

Радуясь, что проснулась под пружинистый ритм старинной песенки, Алина весело помахала ногами, спрыгнула на пол и, пританцовывая в такт мелодии, побежала в ванную. И задумалась.

Все-таки: откуда слетело такое ретро? И кстати, с кем бы поболтать о наличии либо отсутствии мягкого знака в разговорном названии песенки - в разрезе историко-литературной правды?

"Да с кем, с кем, - услужливо подколола Алину память. - Сама знаешь, что только с ненаглядным Степаном Фомичом, с помощью его энциклопедических мозгов можно без разбега обсудить любые знаки - как мягкие, так и твердые, причем в разных европейских языках".

"Понятно, - загрустила Алина, наполняя ванну водой с пеной. - И сюда уже пролез, на командный пункт..."

Она вспомнила, что второй раз в жизни она танцевала летку-енку именно с ним. Как-то вечерком, испив чайку, они с Фомичом включили радио, а там - батюшки! - такая историческая музыка! И стали плясать вдвоем, прямо в тапках, а не в туфлях, а в тапках это неудобно и смешно, мигом с ног улетают - ищи потом по всей комнате. Было очень-очень весело.

Лежа по утрам в ванне, Алина обычно обдумывала новый день. Сегодня она решила встретиться со своей подругой-балериной, порекомендовавшей ей, несчастной сочинительнице любовных романов, профессора Неведрова. Она вовсе не хотела корить подругу за это занозистое знакомство. Она просто хотела поболтать с хорошим человеком. Бесплатно.

Подругу, как и многих хороших русских балерин, звали Анна. Увидеться с нею было трудно: гастроли шли почти безостановочно. Но в этот день Алине повезло: Анна на целую неделю вернулась в Москву, чтобы выйти замуж и переехать в новую квартиру.

Из шалости иль из "в одну воронку дважды не попадает" Алина пригласила Анну в то самое кафе а-ля рюс, где борщ и вышитые фартуки.

Пришли, сели.

- О ужас! - воскликнула балерина, изучив меню. - Да мне тут почти ничего нельзя!

- Подумай о запеченной рыбе.

- В кляре???

- Ах да. Тесто.

Подошла девушка - та же самая, что в день интервью. Узнав Алину, она приветливо напомнила:

- А вы хотели уйти тогда! Вот видите - понравилось же!

- Понравилось - не то слово. А можно без меню? Просто отварить большую рыбу, без соли и без гарнира. Две порции.

Ничуть не удивившись, девушка сказала, что можно, и через десять минут принесла блюдо с дымящимся двухкилограммовым сомом на укропном коврике.

- Изумительно! - зааплодировали восхищенные эстетки.

Сом начал стремительно таять.

- Какое чудесное место! - приговаривала Анна.

- В этом чудесном месте... - И Алина рассказала по?друге все, что случилось в этом и других чудесных местах за послед?ние недели. - Только не подумай, что я в претензии к профессору. Мне так трудно избавиться от... - Она подыскивала верное слово.

- От себя? от Степана Фомича? от русского языка и литературы? - наконец заговорила Анна. - А знаешь, ты сейчас похожа на ту сороконожку, которая задумалась, что делает ее пятнадцатая нога, когда вторая сгибается в коленке. Но до профессора тебе было еще хуже, я помню.

- Сначала сороконожка остановилась. Это мне еще в дет?ском саду рассказывали. Интересно, чем у сороконожки дело кончилось?

- Либо она перестала думать и продолжила путь, либо на нее наступили, - предположила Анна.

- Да, ты права. Ты, случайно, не знаешь, как перестать думать? Ты думаешь, когда танцуешь?

- Нет, теперь не думаю. Профессор отучил раз и навсегда. У него, конечно, своеобразные методы, но очень помогает. Помнишь, я два года подряд ломала ноги? С моей профессией на такие вещи надо реагировать свое?временно. С первой ноги я не поняла. Со второй только и начала что-то как-то...

- У меня уже все сломано, - сказала Алина, и перед ее глазами опять понеслись вспышки кадров, режущих до слез: прохладная январская ночь в Африке, морская бирюза и бронза, карфагенское утро, вековые мраморы и нежная любовь сутками напролет. Зачем это было?

- Эй!.. - окликнула ее Анна, расслышав приостановку дыхания. - Радость лучше счастья. Почитай Писание...

- Я все время где-то не здесь. Я не могу вернуться в настоящее, - выдохнула Алина. - Сначала я нашла его рукопись, потом все вспомнилось, потом это кафе, а затем он сам позвонил - будто с проверкой, что я еще жива и думаю только о нем...

Анна крестообразно положила вилку на нож.

- Видишь, тоже парочка. - Она кивнула на приборовый икс. - Сыграли свою роль: помогли мне пообедать. И ни один не заплачет, если в следующий раз они попадут на разные столы. Извини, это я размечталась: были бы мы тоже из нержавейки!.. Встретились, выполнили задачу и - по разным столам.

- Я считала, что мне уже удалось и уже не ржавею. Но когда мне заказали новую книгу, я оказалась самым беспомощным сочинителем на свете, потому что моя душа не возвращается. А доктор наш велит написать ему сексуальную сцену! И выбросить Степана Фомича отовсюду, - очень грустно сказала Алина.