Жизнь с переводом - Илья Райх

– Он уже большой, – хмельным голосом возразила Эльза Петровна.

Мама была права, я замер в прихожей и все слышал. Поначалу я возненавидел Эльзу Петровну за ее оскорбительные выпады в адрес матери Федора. С тех пор, как я познакомился с ней, вплоть до сегодняшнего дня она не выходила у меня из головы. Но в день, когда мама устроила вечеринку, что-то во мне переключилось.

Так быстро пришли и ушли мои первые чувства к женщине.

Глава шестая

Я подружился с Федором. Я четко помню тот день, когда мы сблизились. Пришла весна, а впереди самое долгожданное время года – лето. Толчком к нашей дружбе послужила чрезвычайная ситуация – после очередного учебного дня Федора не встретили. Его мать опаздывала. Так что в этот день именно на меня выпала серьезная задача – остальные ребята из класса успели разойтись по домам – помочь ему добраться до дома. Мы оба вышли из класса последними. Наблюдая на крыльце школы за его растерянным лицом, я предложил ему свои услуги. В этот день я сполна нарулился коляской Федора. Поднимал ее, опускал, бежал впереди, чтобы как-то затормозить и придержать ее, подталкивал сзади. Дорога до дома Федора заняла у нас не меньше двадцати минут, я весь взмок, выполняя функции пилота.

У подъезда дома нас встретила его мать. Она извинилась за опоздание. Федор ничего не ответил, он весь насупился и попросил меня, а не свою мать, чтобы я помог ему доехать до лифта. Она подошла к нему первой, но Федор нервно вскрикнул: «Не надо, меня довезет друг».

– Хорошо, пусть это сделает твой друг, – она отошла от него, вошла в подъезд.

В доме еще не улетучился смешанный запах красок. Мы поднялись на большом лифте на седьмой этаж, у двери их квартиры я хотел попрощаться и уйти. Но мать Федора остановила меня.

– Тебя зовут Артур? – спросила она приятным голосом.

– Да, Артур, – повторил я, сделав ударение на первую букву. Чтобы правильно произнести мое имя, надо делать ударение на первую букву, отец даже сделал пометку над буквой «А» в моей метрике. Но никто в школе не называл мое имя правильно.

– Артур, – она произнесла с ударением, – спасибо, меня сегодня задержали на работе.

– Тебя стали часто задерживать, – огрызнулся Федор.

– Ты хочешь поругаться? – она немного повысила голос, он зазвучал твердо.

Федор промолчал.

– Ну, я пошел, – произнес я, в этот момент мне хотелось поскорей убраться.

– Нет, постой, останься, выпей с нами чаю, – предложила мать Федора, когда я отошел от них в сторону лифта.

– Артур, останься, я покажу тебе свою комнату, поиграем на компе, у меня есть новая игра, – поддержал Федор ее предложение.

Я остался. Вернулся домой только вечером, что стоило мне небольшой взбучки от мамы. Она сменила свой гнев на милость, только когда узнала, что именно я помог добраться Федору до дома. Она была горда мною и даже поделилась этим с отцом. Он тоже не оставил без внимания мой осознанный поступок и утром, перед школой, вручил мне на мелкие расходы крупную купюру: «Ты можешь угостить своего друга, купи ему мороженое или конфет».

Я с фанатизмом выполнил пожелания отца. В большую перемену я укатил Федора в ближайший продуктовый магазин. Мне в этом помог Ролан, он тоже поддержал нашу затею. Да и толкать инвалидную коляску одному без посторонней помощи нелегко, вчера я убедился в этом: руки болели до сих пор. Только одна коляска, не считая Федора, весила не менее пятнадцати килограмм. Мало того, что она тяжело управлялась, вся дорога до магазина была усеяна ухабами и ямами, до краев наполненными талой водой.

В магазине мы купили мороженого, шоколада, жвачек, печенья. Денег добавил Федор, поэтому мы позаботились и о других наших товарищах, при этом опоздав на урок русского языка. Антонина Робертовна конфисковала у нас все сладости до конца урока. Потом попросила достать из портфелей дневники и сложить их на стол. Этого не сделал только Ролан, он оставил дневник дома. «Хорошо, принесешь завтра с утра», – спокойно сказала Антонина Робертовна и начала урок.

Весь урок я мучился, что она напишет или поставит мне в дневник. Больше всего я опасался двойки или кола за поведение. Тогда мне конец, родители не простят. Мама всегда повторяла мне, что я сын учительницы и должен быть примером для других. Иногда мне очень хотелось, чтобы я был сыном шахтера или слесаря, но не интеллигентов, которыми меня часто попрекали наши драгоценные учителя. Но худшее случилось – Антонина Робертовна выписала нам большие и красные двойки за поведение.

К сладостям, которые после урока разобрали ребята, я не притронулся. Ролан, наблюдая за столпотворением вокруг ярких обёрток конфет, растолкал толпу и вынес мне оттуда целую горсть конфет и жевательной резинки. Я поблагодарил и сказал ему, чтобы он оставил все себе. На мое удивление Федор был спокоен, он особо не переживал. Мне бы его хладнокровие.

На целую неделю родители лишили меня «карманных финансов». Это стало для меня самым главным лишением. Из этих денег я всегда умудрялся отложить на очередную игрушку. Санкции ударили по мне очень серьезно. Больше мне не выписывали поощрительных баллов, если я вдруг заикался о помощи Федору.

Но зато я приобрел друга. Мать Федора в этом находила и практический смысл – она стала чаще задерживаться на работе, приезжать позже, когда мы, уже усевшись за компьютер, до помутнения резались в игры. Я даже начинал скучать, когда Федор подолгу не посещал школу.

Глава седьмая

В школу вернулась Надежда Васильевна. Она появилась сразу после майских праздников. Мы уже забыли о ней, в ее отсутствие мы даже полюбили математику, стоявшую в расписании в этот день последней, как обычно. Все четыре урока до этого ребята только и обсуждали ее возвращение. «Задница вернулась… жаль, что Федор ее не добил», – сокрушались все без исключения. Но самого Федора в школе не было, он отсутствовал уже целую неделю. Многие считали его везунчиком из-за того, что он не встретится лицом к лицу с Надеждой Васильевной. Но я знал, что Федор лежит в больнице для прохождения очередного курса реабилитации и уже не вернется до конца учебного года.

Прозвенел звонок на последний урок. Все пребывали в напряжении, оно было настолько сильным, что во время перемены никто из класса не вышел в коридор. Все молчали. Даже Ролан сидел тихо и не промолвил ни слова, хотя на его лице я прочитал некую отрешенность. В отличие от него, я весь дрожал. У меня затряслись руки, когда на другом конце коридора послышался до боли знакомый цокот женских каблуков. Все замерли. Она вошла.

– Здравствуйте, – спокойно произнесла Надежда Васильевна.

Мы встали.

– Садитесь, – тихо скомандовала она.

Все ждали – с чего она начнет. Если нет Федора, главного источника ее проблем, то, вероятнее всего, она отыграется на других.

– Ну, что вы без меня проходили?

Она подошла к Равилю Мустаеву, взяла его тетрадь, пролистала ее, отдала ему обратно и громко произнесла:

– Не густо!

Она отошла к доске и начала диктовать новую тему. Мы все заметили, что она не такая, как прежде. Она осунулась, побледнела, похудела. В какой-то момент она прервала речь, сжала губы, схватилась за живот, ей было больно. Что-то с ней было не то. Но для нас все закончилось благополучно – как в первый день ее возвращения, так и в последующие дни.

Надежду Васильевну будто подменили, мы не узнавали ее. Она изменилась не только внешне, но и в манерах. Она не кричала на нас, не ставила двоек, не мучила нас у доски. Нет, она все так же требовала с нас знаний и выполнения домашних заданий. Чего у нее было не отнять, так это способность донести любую задачу до любого ученика. У нее даже двоечники начинали думать, – так было и в этот раз, но больше она не лютовала. И мы находили это очень странным.

На последнем уроке она выставила нам годовые оценки, все пять отличников получили свои пятерки, хорошисты – четверки; главное, что не было двоек. Полгода назад никто из нас и не предполагал, что Надежда Васильевна так легко раздаст в конце года нужные нам оценки.

Прозвенел звонок. В классе поднялся шум, многие соскочили со своих мест. Надежда Васильевна остановила нас.

– Погодите… – Она встала, нервно сглотнула. – Дети, я, я… хочу сказать вам, что больше не буду преподавать вам математику, – голос ее дрожал, глаза увлажнились.

Класс ахнул, мы не знали – радоваться или огорчаться. Но больше огорчились, ведь такую доброжелательную Надежду Васильевну нам хотелось бы видеть всегда.

– Вы уходите от нас? – жалобно произнесла Антоша.

– Да, так сложилось, – голос ее дрогнул, вот-вот заплачет, но Надежда Васильевна сдержалась. – Скорее всего, математику вам будет преподавать Галина Сергеевна.

– Мы не хотим Галину Сергеевну, – оживился Ролан.

– Да, да, не хотим, чтоб только вы… – оживились все.

– Чтобы я осталась? – с улыбкой на лице произнесла она и чуть прослезилась.