Ovum - Кирилл Куталов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я застала последнее интернет-кафе, они потом исчезли, стали никому не нужны. Это было давно, за много лет до Перехода, до войны и даже до Эпидемии. Никаких протоколов социального дистанцирования ещё не придумали, не висели повсюду диспенсеры с санитайзером, там даже убирались не часто, одежда липла к столам, пальцы липли к клавиатуре, поверхности были залиты колой, спермой, сладким соком, всем сразу. Историю посещений в таких местах не вели. Я за этим туда и ходила, потеряться среди дрочеров и геймеров.
Переписывалась оттуда с мальчиком. Я могла делать это откуда угодно, но мне нравилось оттуда. Это было как смотреть порно с телефона в метро в час пик, как мокрый поцелуй в вонючем туннеле под Курским вокзалом. Набирала ему на липкой клавиатуре: ты красивый, хочу тебя трахнуть.
Мне нравилось, как он стонет, когда я сажусь ему на лицо. Он просил придушить его немного, он так говорил, придуши меня немного, а я не сдерживалась особо, душила его всерьёз, он выныривал из-под меня, набирал воздуха, у него слёзы текли из глаз. Я брала его за волосы, тогда все так носили, выбритый затылок, а спереди длинно, ему не шло, зато мне было удобно, снова садилась ему на лицо, он стонал из-под меня, весна, май, липкие листочки, как залитые колой, спермой, сладким соком, всем сразу. У него обгорела шея под городским солнцем, красное ожерелье обожжённой кожи. Как на головке члена. Я писала ему, ты похож на гигантский член. Я писала ему, я вижу, как на тебя смотрят, мужчины, женщины, все. Ты похож на гигантский член. Ты красивый. Хочу тебя трахнуть. Хочу сесть тебе на лицо. Ничего больше не хочу.
Из индийского ресторана в соседнем подъезде пахло куркумой, возле круглого павильона метро пахло мочой, там жил бездомный, спал за ремонтной оградой, днём просил мелочь, вечером его забирали менты, потом отпускали, и он возвращался за ограду, потом менты перестали его забирать. Бездомный исчез, мальчик тоже, провалился в пустоту, во время.
Студийные из совета приёмки почитали, обсудили, попросили всё переделать. Проекции недостаточно идеальные. Не хватает wow-эффекта. Люди с Wi-Fi-чипами в шее никогда не поймут, что такое интернет-кафе. Я переделала, и переделывала ещё пять раз, пока меня не вызвала генеральная лично. Спросила, ты вообще понимаешь, как работает порно? Конечно, я ей ответила, что тут сложного-то? Она сказала, глупости какие. Сказала, запомни, а лучше запиши. Каждый клиент и каждая клиентесса, любая женщина, любой мужчина, задроты, officière, богатые, бедные, старые, молодые, неважно какие, хотят одного, стать объектом. Куклой, куском мяса, кем бы он или она ни были. Оказаться в эпизоде gang bang, под доминантной альфой, с его членом внутри, с головой у неё между ног. Это закон природы, так устроен мозг, так работает возбуждение, зеркальные нейроны, эмпатия, чем жёстче сцена, тем больше гормонов в крови. Это главная ловушка. Всё остальное просто побочный продукт цензуры каналов и местного законодательства. Поэтому делать будем, как я скажу, никакой романтики, только порево, групповые эпизоды. Ты записала?
Я сказала, да, я записала.
9. Диана. Легче кевлара
Что бы ни стало последней каплей – урезанный бюджет на спецоперации, досье Шейха, выросшее на ещё одну папку с фотографиями тел, точка в календаре, отметившая три года наблюдений за апартаментами в Бурдж-Халифе через объектив дрона, – в сентябре Диана решила действовать в одиночку. Нет достаточных доказательств, значит, она сама станет доказательством, превратится в наживку, в нелегальный живой товар. Выманит Шейха из апартаментов на восьмидесятом этаже – и покончит с ним навсегда.
Она взяла недельный отпуск, построила маршрут: в Стамбульскую буферную зону, оттуда в Касабланку, из Касабланки в Марракеш и, наконец, в Дубай. Оторваться от наблюдения Диана рассчитывала уже в Стамбуле, а превратиться в бесправное тело и влиться в поток человеческого трафика – в одном из риадов Марракеша, перевалочном пункте для живого товара.
Ночной аэропорт Касабланки выглядел бесконечным грязным ангаром – ворота в старый мир. Патриархат в Африке не дрогнул, Переход остался новостью в ленте новостей с других континентов.
На полу у колонны в полупустом зале ожидания сидели женщины в чёрных бурках, похожие на пухлые мешки с затянутыми плотной сеткой прорезями для глаз. Вокруг по периметру стояли шестеро мужчин. Под лёгкой тканью белых джалабий просвечивали нижние рубашки с короткими рукавами. Если редкий ночной пассажир подходил слишком близко, один из мужчин делал шаг ему навстречу, вытягивал руку ладонью вперёд, охранял собственность, как овчарка стадо овец.
На стальных креслах ждали рейса в Киншасу двенадцать монахинь-кармелиток: рядом с женщинами в бурках их чёрные рясы выглядели нарядами нейропроекций из последнего апдейта Morgenshtern.
В Марракеше Диана отстояла в аэропорту две очереди: одну на паспортный контроль и вторую на таможню, где получила багаж – чёрный чемодан, как будто тоже одетый в бурку.
Такси из аэропорта – китайская реплика лондонского кэба – жёстко лупило разбитой подвеской по ухабам дороги. Из треснувшей поперёк обшивки сиденья торчал жёлтый поролон, ремень безопасности с одной стороны был обрезан. Ехали вдоль мусорных обочин, по красной пустыне, утыканной чахлыми пальмами. Татуировку Сестёр – крошечную розовую букву А. на шее – Диана закрыла розовым шарфом. Таксист-бербер поглядывал в зеркало заднего вида, раздевал её жирным взглядом, причмокивал губами, сосал невидимый леденец.
Остановились на улице рядом с рынком: возле повозки с бледно-зелёными кочанами капусты ишак бил себя хвостом по выступающим рёбрам, отгонял мух. Берберы в горных деревнях Атласа пользовали ослиц – конечно, она знала об этом, и таксист об этом знал.
Возле красных стен медины на устланной кусками картона дорожной пыли сидели и лежали люди. Рваная одежда, розовые лишайные пятна на голых головах. Диана свернула в узкий проход между домами, нашла дверь. Вывески не было, только зелёный ромб с логотипом туристического сайта и надписью по-арабски. Высокий пухлый парень с волосатой грудью в разрезе глубоко расстёгнутой рубашки написал ей на клочке бумаги цену, накинул сверху две сотни дирхамов. Заплатила молча. Пухлый проводил её в номер, крошечную комнату с двумя окнами: одно на улицу, второе в узкий, выложенный зелёной и синей плиткой колодец риада с пересохшим фонтанчиком и пальмами в горшках. Постоял в проёме резной двери, дождался ещё пятидесяти дирхамов. Она будет платить за каждый шаг. Пухлый хотя бы не причмокивал, как таксист, таким нужны только деньги, с ними проще.
Когда парень ушёл, закинула на кровать чемодан, посмотрела на себя в зеркало: розовый обтягивающий топ, узкие джинсы, белые кроссовки, как будто приехала сюда прямиком из столичного кафе, – затем достала из чемодана тяжёлый объёмный свёрток. Сорвала упаковку и разложила на покрывале чёрный никаб, пустой и чужой, снятая с мертвеца кожа.
Officière Комитета Сестёр, защитница справедливости, фурия Перехода – этой оболочке пришла пора исчезнуть, как устаревшему контейнеру Morgenshtern’а.
Она проверила дверь, подошла к окну на улицу – через узкий переулок в красно-коричневой стене дома за открытыми ставнями виднелась комната с трёхъярусной кроватью. На среднем ярусе вровень с подоконником спал, вытянув в окно босую ногу, человек. Нога была толстой и жёлтой, масляно поблёскивала. Диана закрыла ставни, сняла джинсы и топ, надела на бельё абайю, начала повязывать никаб. С улицы раздавались мужские голоса, они спорили о чём-то по-арабски, сперва двое, затем к ним присоединились ещё двое – все четверо громко говорили, сразу, наперебой.
Дома камеры и дроны уже передавали бы картинку с улицы на мониторы Комитета, фиксировали нарушение режима. Через семь минут патруль Сестёр проверял бы у всех четверых ДНК-паспорта.
Прошёл, медленно и грузно, человек в коридоре – постоял с минуту возле двери в её номер, снова тяжело заскрипел полом и глухо пошагал
