Сулла бы одобрил - Никитин Юрий

Я подумал смятенно, что это для меня прошли не то недели, не то месяцы, а они только-только отправили меня в неизведанное, для них миновали секунды! И пицца та, и чашка из-под кофе еще не остыла…

Всегда живой и хохочущий, как пан Заглоба или Фальстаф, чье имя взял для аватарки, сейчас суров и мрачен, с тяжелым кряхтением начал вылезать из кресла, упираясь в подлокотники, а потом обеими ладонями о край стола.

Третье кресло… в нем сижу я. Или сидел? Голова все еще облеплена датчиками, Фальстаф шагнул ближе и начал отсоединять, освобождая лысый череп, испещренный старческими пятнами.

Саруман не отрывает взгляд от экрана, а Фальстаф чуть повернул голову трупа в кресле. Я увидел дряхлого старика, бледного и с обвисшей кожей, голова бессильно склонилась влево, из полураскрытого рта вытекает слюна… нет, уже не вытекает, застыла.

Я ощутил озноб в несуществующем теле, хотя я не был красавцем ни в молодости, ни в свои восемьдесят девять, но сейчас в кресле вообще зомби какой-то, да еще совсем дохлый.

– Успели? – спросил Саруман, не поворачиваясь, голос прозвучал непривычно тонко, словно дискант в церковном хоре.

– Надеюсь, – ответил Фальстаф таким же мышиным писком, я напомнил себе, что нужно откалибровать мое восприятие, – хотя не уверен. В последние полчаса были какие-то скачки, вот смотри на графике.

– Вижу, – ответил Саруман неохотно. – Господи, сколько же всего…

– Ладно, – сказал Фальстаф. – Если не получилось, попробуем на мне. Я все равно хотел увольняться. Все обрыдло, я должен был выйти на пенсию еще в советское время!

Саруман повернул голову от экрана с бегущими данными.

– Ты чего? И не думай. Технологию еще год дорабатывать. Ну, пусть полгода. Ты же здоров как дуб, подождешь.

– Это я с виду, – ответил Фальстаф невесело, – А если у могучего дуба дупло от корней и до верха?.. Ладно, все равно не остановимся.

Он кивнул на мой труп в кресле.

– Что скажем?

Саруман проворчал:

– Как и договорились. Сам пришел. Нарушив постельный режим дома.

– Уже мертвый?

– Полумертвый, не остри. Сел в кресло, начал на чем-то настаивать, а потом умолк, перестал дышать… Мы же не медики, что могли? А он какой жилец с такой онкологией?

Фальстаф нервно вздохнул.

– Да-да, так и скажем. Грустно это. Был человек, и нет его. Тем более надежный друг и соратник.

– Кого-то пришлют вместо, – сказал Саруман тяжелым голосом. – Не люблю привыкать к новым людям.

– Старость, – сказал Фальстаф. – Я тоже. Как думаешь, он сам даст знать, если перенос вдруг удался? Или поищем?

– Оптимист, – проворчал Саруман. – Будет ждать отклика, но и сами тоже. В неурочное время. Хотя не знаю, как. Не всё успели продумать.

– Если бы не его онкология, – буркнул Фальстаф, – подготовились бы лучше. Хотя вроде все сделать успели.

– Или нас бы накрыли, – сказал Саруман трезво. – Мы очень уж… отвлекались от основной работы. А так чудо, что за пять лет не поймали, как мелких жуликов. С другой стороны, кому теперь нужны фундаментальные науки?.. Молодежь вообще идет в блогеры и продакшенцы.

Он с таким напряжением смотрел в экран, что Фальстаф легонько потряс его за плечо.

– Ты живой?.. Очнись, прошло десять секунд с конца переноса, ему еще нужно прийти в себя.

– А вдруг не получилось, – произнес Саруман замороженным голосом. – Сам знаешь, шансы ничтожны.

– Даже меньше, – согласился Фальстаф, – чем мы ему сказали.

– Он знал, – ответил Саруман. – Соглашался с нами, поддакивал, но знал. Ему все равно терять нечего, а мы не подходим даже по параметрам. Да и вообще я бы не рискнул… сегодня. Другое дело – завтра.

– Я тоже, – сказал Фальстаф, – но так хочется, чтобы получилось…

Я напрягся, собирая волю в мысленный кулак, попытался включить с этой стороны визуалку, ничего не получилось, потом сообразил, что в лучшем случае они увидели бы огромную стену выше Эвереста с миллиардами цифр, да может они и есть на их экране, но цифр настолько много, что из-за размеров их вообще не видно.

Долго пытался что-то напечатать на их клавиатуре, не получается, хотя у нас всех без паролей, но резко и неожиданно всхрюкнул оживший «Jura», сухо и часто затрещали размалываемые зерна.

Саруман вздрогнул и напрягся, а Фальстаф вскочил с грацией циркового слона, подставил под хлынувшую струю чашку, лишь несколько капель успело пролиться на поддон.

Саруман буркнул:

– Как еще предохранители не полетели! Ночка была эта та.

Фальстаф с чашкой в руке сказал неуверенно:

– Да вроде бы не должно было никуда больше… А вдруг это Берлог дает о себе знать?

Саруман поморщился.

– Не фантазируй. Зачем ему эти шалости? Он бы подал сигнал по компу.

– Да это я так, – ответил Фальстаф и осторожно отхлебнул горячий кофе, – Надеюсь на лучшее.

Минут десять я сосредотачивался и пытался хотя бы подвигать курсором, не удавалось, да что за хрень, даже макаку обучили мысленно набирать буквы с клавиатуры, потом вдруг на экране появились буквы Е… В… П…

Я постарался зафиксировать это состояние, вообразил, как набираю: «Все получилось. Я здесь. Если что и потерялось, проследить не могу…»

На экране это высветилось немного с ошибками и рваными словами, но, надеюсь, теперь пойдет легче, уже поймал, как задействовать клавиатуру и даже курсор мышки.

Фальстаф оглянулся, руки затряслись так, что кофе пролилось на брюки.

– Получилось! – заорал он диким голосом. – Получилось!

Саруман резко повернулся к экрану, охнул:

– Глазам не верю!.. Берлог, ты нас слышишь?

Я собрался в тугой ком, так себя чувствую, и уже увереннее послал на экран буквы: «И даже вижу».

Он вскрикнул:

– И видишь? Ах да, видеокамера… Господи, получилось!.. Надо же, получилось!

Я попробовал отыскать дорожку к микрофону, не нащупал в пустоте, ответил на клавиатуре: «Еще непонятно… Может, перенесло одну извилину».

– Берлог, – сказал Фальстаф торопливо. – Ты только там не волнуйся, мы здесь! Всегда сделаем все, что тебе надо. И не рассеивайся там, держи свои цифры в кулаке!

Саруман спросил через его плечо озабоченно:

– Сам ты как?

Я напечатал: «Себя не вижу, да и вы не сможете… Я как Господь Бог, что не имеет образа… Микрофон включен?»

– Да, – ответил он торопливо, – поменять частоты?

«Пока не надо, – ответил я буквами на экране, – попробую нащупать. Странно, когда был из костей и мяса, находил сразу»…

Фальстаф даже брюки не вытер, на причинном месте большое мокрое пятно, предмет для шуточек, поставил чашку обратно и подсел ближе, не отрывая потрясенного взгляда от экрана.

– Получилось, – прошептал он, – надо же… получилось!

Я увидел в пустоте тоненькую подрагивающую ниточку, мысленно ухватился за нее и тут же услышал на той стороне мой истончившийся голос из динамика:

– Получилось… Ага, микрофон в порядке… Ребята, все хорошо. Голова не раскалывается, кости не болят, а в боку не колет. Что дальше – не знаю, но сейчас вам надо думать, как это все скрыть. Скачок потребления энергии все же великоват…

Оба словно не слышат, смотрят влюблено на экран, где ничего, кроме застывших букв разной гарнитуры от ариэя до готики и разного калибра, есть даже болтом, лица у обоих такие просветленные, словно увидели Град Небесный.

– Получилось, – проговорил наконец Фальстаф. – Получилось!.. Берлог, ты жив, а теперь и вовсе бессмертен, а мы… то ли Нобелевку нам, то ли тюрьму…

Саруман тоже не отрывал взгляда от экрана, но его голос прозвучал трезвее:

– С нашей стороны нарушение всех норм от правовых и этических до уголовных. Не только отовсюду выгонят, но и посадят… Так что молчи и не дергайся.

Фальстаф сказал с тяжелым вздохом:

– Что за жизнь пошла…

– Все потом, – ответил Саруман твердо, – а пока молчи. Надо понять, что и как. Берлог, как себя чувствуешь? Готов пройти тест на память и реакции?

– Давай, – ответил я через динамик. – Самому интересно, что потерял за такой феерический перенос.