Рассказы - Уильям Тревор

- Вот мы и дали объявление. Вскоре получили два предложения. От вас и от какой-то женщины. Мистер Джеффс встал, готовясь уйти.

- Да вы и сами видите, нет у нас места для такого стола.

Мистер Джеффс уставился на нее холодным взглядом, но смотрел не в глаза, не в лицо, он холодно и серьезно смотрел на зеленое шерстяное платье.

- А как только вы его забрали, я пожалела. Я ведь помню этот столик с детства. Бабушка оставила его мне не только по доброте, но и потому, что любила меня.

Мистер Джеффс подумал: столик-то, видно, был у бабушки в прихожей. Чтобы наказать девочку, ее выгоняли из комнаты, ставили около него, и она там лила слезы, переживала. Столик был свидетелем ее детских унижений, а теперь молчаливо наблюдает за тем, что происходит в мансарде. Мистер Джеффс мысленно увидел, как миссис Югол и Хэммонд ставят на этот столик пузатые коньячные бокалы, подходят друг к другу и взасос целуются.

- Он не выходит у меня из головы. Бабушка, помню, много раз мне его обещала. Она одна-единственная и была добра ко мне в детстве. А чем я ей отплатила за любовь? Продала столик и каждую ночь вижу теперь дурные сны. Вам понятно, почему я так переживаю?

А бабушка-то у нее была жестокая, подумал мистер Джеффс. Травила девочку целыми днями и столик ей отписала, чтобы напомнить об этом. Почему бы миссис Хэммонд не сказать ему правду? Взяла бы да объяснила, что душа мертвой старухи как бы переселилась в столик и теперь они, и старуха и столик, хихикают над ней в мансарде миссис Югол. Слова правды не скажет, зря он к ней хорошо относился.

- Извините, что надоедаю вам, мистер Джеффс. Но у вас такое доброе лицо.

- Я еврей, мадам. У меня еврейский нос, я некрасив, совсем не умею улыбаться. - Он разозлился: смотрите-ка, еще смеет его презирать. Сама врет и его вдруг решила втянуть во всю эту игру. А разговор о лице просто оскорбителен. Да какое она имеет право? Много она знает о его недостатках и слабостях!

- Я должна была бы оставить столик в семье, завещать его дочке. Как же я раньше не подумала!

Мистер Джеффс закрыл глаза. Все она врет, сидит тут и врет! Дочке! Девочка-то пока невинно играет в соседней комнате, но и она когда-нибудь будет вруньей. Вырастет, и ей тоже придется скрывать обиды и унижения, изображать из себя черт знает что, спасая свое доброе имя.

Глаза его были закрыты, в мозгу звенел собственный голос. Он представил себя в своем огромном викторианском доме, где нет ничего постоянного. Мебель все время меняется. Одну он увозит, другую покупает. Ковров нет и никогда не будет. Лично ему принадлежит лишь старенький приемник, да и то потому, что ни гроша не стоит.

- Зачем вы врете? - закричал он.

Он услышал свой крик и снова увидел себя, одинокого и молчаливого на холодном полу в одной из комнат. С чего это он разорался? Нате вам, кричит, впутывается в чужие дела! Врет и пусть себе врет. Каждый живет как знает, ему-то какое дело. Он сам себе готовит и в душу никому не лезет.

- Бабушка в могиле, - сказал мистер Джеффс, удивляясь собственным словам. - Но миссис Югол жива. Она раздевается, потом входит ваш муж и тоже снимает одежду. А рядом стол, который вы помните с детства. Он все видит, и вам это невмоготу. Так зачем лицемерить, миссис Хэммонд? Почему бы прямо не сказать: "Еврей, договорись с этой миссис Югол и привези стол назад". Я-то вас понимаю, миссис Хэммонд. Я все это понимаю. Я готов торговать чем угодно на этой грешной земле, но я все понимаю.

Снова наступило молчание, и взгляд мистера Джеффса медленно заскользил по комнате, пока не остановился на лице миссис Хэммонд. Лицо качалось тихонько, из стороны в сторону.

- Я ничего этого не знала, - сказала миссис Хэммонд и, перестав качаться, застыла как изваяние.

Мистер Джеффс встал и в полной тишине направился к дверям. Потом повернулся и пошел назад, чтобы забрать чек. Миссис Хэммонд его не замечала, и он, рассудив, что ему лучше помолчать, не прощаясь вышел из дома и завел "остин".

Отъезжая, он представил себе последнюю сцену несколько иначе: миссис Хэммонд понурила голову, а он ей объясняет, что ее ложь простительна. Да, ему бы хоть чуточку утешить ее, сказать какие-нибудь слова или понимающе пожать плечами. А что сделал он? Бестактно и грубо нанес тяжелый удар. Теперь она будет сидеть в той же позе, в какой он ее оставил: не двигаясь, с побелевшим лицом, сгорбившись от горя, будет сидеть и сидеть, пока в комнату не влетит муж. Тогда она взглянет на его беззаботное лицо и скажет: "Приходил этот торговец мебелью. Он сидел вон на том стуле и рассказывал, что миссис Югол вьет для тебя любовное гнездышко".

С печалью в сердце мистер Джеффс крутил баранку, но постепенно образы миссис Хэммонд, ее мужа и неотразимой миссис Югол стали тускнеть в его мозгу. "Я сам себе готовлю, - сказал он громко. - Я хороший торговец и ни к кому не пристаю". Нет, не обязан он никого утешать! Не его это дело, и с чего это он взял, что между ним и миссис Хэммонд могут возникнуть теплые чувства? "Я сам себе готовлю. Ни к кому никогда не пристаю", - снова сказал мистер Джеффс и поехал молча, уже ни о чем не думая. Холодок печали в сердце растаял. Что касается его промаха - что же, сделал и сделал, теперь не исправишь. На город опускались сумерки. Мистер Джеффс наконец приехал домой, где никогда не горел камин, где всюду громоздилась мрачная мебель, где никто не плакал и не врал.

Около колыбели

Перевод В. Харитонова

В одном отдаленном пригороде Лондона в свое время жила немолодая дама по имени мисс Ифосс. Мисс Ифосс была расторопная женщина и, пока хватит сил, такой намерена была оставаться. Она регулярно ходила в кино и театр, много читала и любила общество мужчин и женщин моложе ее лет на сорок. Раз в год мисс Ифосс непременно посещала Афины и всякий раз по этому случаю недоумевала, отчего раньше не осталась в Греции навсегда; теперь, думала она, менять жизнь поздновато, тем более что она любила Лондон.

Жизнь ничем не обделила мисс Ифосс. Она любила и была любима. Однажды она даже родила ребенка. Год-другой она привыкала к семейной лямке, хотя официально узаконить брак почему-то не дошли руки. Тяжело заболев воспалением легких, ребенок мисс Ифосс умер; вскоре после этого отец ребенка вечером собрал чемодан. Он вполне сердечно попрощался с мисс Ифосс, и больше она его не видела.

Оглядываясь назад, мисс Ифосс заключала, что полной мерой вкусила от жизни радостей и печалей. Она вполне обдуманно предпочла суматошную бестолковость будней. Ей было вполне хорошо. И она даже не сразу осознала, что в ее жизнь вошли Датты.

Сам мистер Датт ей и позвонил. Он сказал:

- Мисс Ифосс, я к вам за помощью. Говорят, вы иногда сидите с малышами, а мы обыскались приходящей няни, на которую можно положиться. Не хотите попробовать, мисс Ифосс?

- Кто вы? - сказала мисс Ифосс. - Я совсем вас не знаю. Прежде всего: как ваша фамилия?

- Датт, - сказал мистер Датт. - Мы живем в двухстах ярдах от вас. Это не расстояние.

- Погодите...

- Зайдите к нам, мисс Ифосс. Зайдите, пропустим рюмочку. Если мы вам приглянемся, то, может, до чего-нибудь и договоримся. А нет так нет, мы не обидимся.

- Вы очень любезны, мистер Датт. Продиктуйте ваш адрес и скажите когда, и я безусловно зайду. Я с огромным удовольствием зайду к вам, правда.

- И прекрасно.

И мистер Датт продиктовал, а мисс Ифосс записала. Супруги Датт могли быть близнецами. Оба махонькие, сухонькие, с песьими личиками.

- Мы намучились, разыскивая приличную няню, - сказала миссис Датт. - На нынешних девиц, мисс Ифосс, едва ли можно надеяться.

- Мы нервная пара, мисс Ифосс, - сказал мистер Датт и с тихим смешком передал ей бокал хереса. - Нервная пара - в этом весь секрет.

- Этот секрет зовут Микки, - пояснила его жена. - Понятно, мы тревожимся, хотя стараемся не баловать его. Мисс Ифосс кивнула:

- С единственным ребенком бывает трудно. Датты согласились, немигающими глазами словно вглядываясь в самую глубь ее души.

- Обратите внимание: телевизор, - заметил мистер Датт. - Вечерами вам не будет одиноко. Есть радио. Управлять ими просто, они отлично работают.

- Микки не просыпается, - сказала миссис Датт. - Мы всегда оставляем телефон. Вы легко свяжетесь с нами.

- Ха-ха-ха!

Смеялся мистер Датт. Его личико странно исказилось, на скулах до блеска натянулась кожа.

- Как ты смешно сказала, Берил! Моя жена обожает шутить, мисс Ифосс.

Не понимая, в чем состояла шутка, мисс Ифосс все же улыбнулась.

- Ведь было бы странно, если бы мы не оставляли дома телефон, продолжал мистер Датт. - Мы оставляем номер телефона, Берил, номер наших хозяев. Вообразите, мисс Ифосс, что ваши гости приносят с собой свой телефонный аппарат!

- Действительно, это было бы очень странно.

- "Мы взяли свой телефон, поскольку не любим говорить по чужому". Или: "Мы взяли свой телефон на тот случай, если кто-нибудь позвонит нам, пока мы у вас". Можно один вопрос, мисс Ифосс?