MMIX - Год Быка - Роман Романов

36. Ключ на 14

Сюжет главы 14 «Слава петуху!» вроде бы на первый взгляд прост, особенно по сравнению с перипетиями предыдущих двух глав. Однако это не упрощает задачу выявления главной идеи, скрытой за символом числа 14. Вообще-то считается, что подлинным значением всех этих старших чисел последними владели аж тамплиеры, пострадавшие в пятницу, 13-го в незапамятном 1308 году. (Но это тоже вряд ли, больше смахивает на «пиар».) Поэтому, если уж Автор решил помочь раскрыть нам эту тайну, проиллюстрировав её художественными образами, то он не стал бы усложнять и без того сложную задачу лишними отвлекающими деталями.

По крайней мере, один ключ к возможному значению 14 у нас точно есть, поскольку этот символ является суммой 4+10. Как и предыдущие три численных символа, 14 означает обратную сторону символа 4, которая проявляется при соприкосновении чистой идеи с подлунной действительностью. Четвёрка и её графический аналог крест – это идея экспансии в пространстве, расходящейся на все четыре стороны. Соответственно, обратной стороной идеи неограниченного распространения является ограниченность, сдержанность, умеренность.

Всякая идея, созревшая в идеальном виде внутри родительской традиции, при соприкосновении с реальностью испытывает сопротивление разнородной среды, различное при движении в разных направлениях. Это сопротивление среды неизбежно ведёт к открытому надлому, расколу сообщества идеи, формированию враждующих фракций. Собственно, эта ситуация конфликта обрисована Автором в исследуемой нами главе в виде конфликта трёх субъектов – основного движения (Римский), его внутреннего врага (Варенухи) и внешнего врага (Геллы). Попытка Римского двинуться с места встречает реакцию бывшего союзника, которому помогают чуждые внешние силы.

Мы уже один раз касались содержания 14 главы при толковании всех глав про Варьете как предсказания канвы и основных деталей политического театра начала 1990-х. Это истолкование ещё послужит нам иллюстрацией к обобщённому описанию 14 стадии Надлома любой Идеи. В том числе идеи рыночно-демократической Реставрации, которая была главным содержанием периода конца 1990-х – начала 2000-х. Закономерно и очень скоро в рядах оппозиции оказались радикал-демократы (Варенуха), помогавшие новой власти утвердиться в кремлёвских кабинетах. Абстрактные демократические и рыночные идеи без реальной связи с жизнью отражает полуживой образ вампира без тени. С другого фланга новую власть атакует «свободная пресса», которая является инструментом внешних сил, филиалом глобальных СМИ, трактующих рыночно-демократические идеи иначе, но тоже в отрыве от местной почвы. Основное движение, сама «рыночно-демократическая» власть тоже почти теряет связь с исходной идеей, приобретает реакционные черты, руководствуясь уже исключительно инстинктом самосохранения. Даже увернувшись от преследования, этот «мэйнстрим» падает даже в своих собственных глазах, скатывается вниз с высоких ступеней идеалов, и пытается найти убежище под щитом репрессивных органов.

Точно такую же фазу развития проходят любые Идеи, только освободившиеся от заботливой опеки «старых режимов». Эта же метаморфоза произошла с идеей социализма, как только она оказалась у власти на «одной шестой суши». С одной стороны – социалистическая оппозиция внутри самой революционной страны. Всевозможные «белые», «зелёные» и прочие мятежники были, как правило, «социалистами». С другого фланга подбираются разных оттенков восточно-европейские националисты с социальным уклоном или социалисты с национальным, что без разницы. Все эти петлюры, пилсудские и так далее по всем западным и юго-западным рубежам. Так что большевистской власти пришлось прятаться за чекистский «щит и меч».

Так что, похоже, созданный Булгаковым образ периода развития от полуночи до первых петухов является вполне универсальным. Его можно применить даже к нашим любимым новозаветным параллелям. Именно сейчас будет уместным обсудить судьбу и значение той самой библейской символики, включая численную, которой воспользовался Булгаков для нового, более свежего изложения связанных с этой символикой идей. Почему собственно, эта символика и сами эти идеи, скрытые в новозаветных притчах и откровениях, оказались забытыми, непонятыми, нуждающимися в новом открытии и новом истолковании? В том числе и потому, что после 13-й стадии развития неизбежно наступает 14-я. Идея, овладевшая массами, неминуемо оказывается в состоянии раскола и конкуренции трёх разнонаправленных движений. Основное движение опирается на «здравый смысл», на буквальное прочтение трудов основоположников, чтобы быть ближе к народу и опереться на него.

Однако в том-то и дело, что любая Идея в начале своего «движения в массы» существенно опирается на символику, значение которой не могут до конца раскрыть сами основоположники, хотя бы и в силу отсутствия в языке более точных понятий, позволяющих говорить без притч. В этом нам честно признаётся, например, сам апостол Павел: «Что же делать? Стану молиться духом, стану молиться и умом; буду петь духом, буду петь и умом. Ибо если ты будешь благословлять духом, то стоящий на месте простолюдина как скажет: «аминь» при твоем благодарении? Ибо он не понимает, что ты говоришь».[53]

Однако среди последователей новой Идеи обязательно находятся такие, кто берёт язык не понятых до конца символов, отрывает их от живой Идеи и начинает строить формальную схему. Такая систематизация символики поначалу позволяет лучше понять тексты основоположников, если бы только в результате сами идеи не подменялись формальной схемой. Символы нужны для иллюстрации живых идей, то есть открытых моделей реальности. Но формальная манипуляция символами как знаками не создаёт новых и не развивает существующих идей. Именно поэтому александрийские гностики, с одной стороны, внесли свой вклад в толкование библейских символов, но в итоге своей деятельности скорее скомпрометировали увлечение символикой. Оторвавшись от живой христианской идеи, гностики оказались невольными союзниками всевозможных герметических школ и иных модных религий, для которых широкое христианское движение и связанные с ними споры стали новой почвой. В этих условиях христианский «мэйнстрим», неспособный самостоятельно противостоять напору разрушительных движений, вынужден искать опору и защиту в лице государства, которое в силу идейного кризиса отвечает вынужденной взаимностью.

Можно привести более современный пример такого же надлома и расщепления Идеи молодого эмпирического учения – аналитической психологии Юнга. С одной стороны, на базе символики Юнга – введенных им интуитивных понятий образовалась формалистическая научная школа «соционики». Эта школа, как и лучшие из гностиков в своё время, внесла свой вклад в развитие эмпирического учения – но лишь в той части, которая не выходит за границы первоначальных юнгианских идей. Попытка же распространить оторванную от изначального учения формальную схему ведёт к его дискредитации. А с другой стороны, есть достаточно много фрейдистских школ, которые использовали авторитет Юнга и развитую им систему понятий для собственной экспансии. Собственно, этот пример ещё раз подтверждает необходимость умеренности и сдержанности, когда любая новая Идея начинает воплощаться на практике, в реальной жизни.

Пожалуй, этим можно было бы ограничиться при истолковании 14 главы Романа. Добавим лишь, что оба участника диалога – Римский и Варенуха, несут в своих именах некую дополнительную символику, значение которой проясняется в контексте нашего истолкования. Римский уж больно хорошо рифмуется с «папой», официозным христианством. А Варенуха, между прочим, это мы как-то упустили из виду в прошлый раз, очень даже рифмуется с ершалаимским Вар-равваном. Это соответствие вытекает из более глубокой параллели между судьбами мастера и Иешуа, которую мы ещё обсудим по поводу 24 главы «Извлечение мастера», где основой символики тоже будет число 4. Там Воланд, которому, как мы помним, в ершалаимских главах сопоставлен Пилат, утвердит приговор мастеру – мнимое отравление в исполнении Азазелло. Но одновременно он отпустит на свободу Варенуху так же, как Пилат отпустил Вар-раввана.

Параллель достаточно ясная, и в контексте 14 главы может быть истолкована как свидетельство универсальности нашей историософской модели. Рядом с каждым основоположником есть свой первый «римский папа» как апостол Пётр. И есть свой Вар-равван – то есть формальный, внешне похожий, но ложный аналог. Ведь имя «Варавва» из канонического Евангелия тоже означает «Сын Отца», а сам разбойник был одним из многих ершалаимских кандидатов в «мессии». И что характерно – эта внешняя форма без содержания была роднее для фарисеев и Синедриона. В связи с этим открытием можно также вернуться к моменту, соответствующему половине октября в рассказе Мастера. Дело в том, что в середине 10 главы происходит как раз арест Варенухи. Однако и в параллельном сюжете ершалаимской Пятницы судьбы Иешуа и Вар-раввана связаны незримой нитью.