Мертвый след. Последний вояж «Лузитании» - Эрик Ларсон

Прилетевшие чайки сновали среди плавающих тел.

Капитан Тернер все еще стоял на мостике, когда он начал уходить под воду. Море вдали поблескивало голубым, а вблизи было зеленым и прозрачным. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь верхние слои воды, упали на окрашенные и полированные части мостика, уходившего вглубь у него под ногами. Рулевой Хью Джонстон видел, как Тернер ходит туда-сюда с одной стороны крыла мостика на другую. На нем был спасательный жилет; никаких попыток избежать обычной участи капитанов дальнего плавания он не предпринимал. Позже Джонстон говорил, что он “в жизни не встречал такого «железного» человека”, как Тернер82.

В тот момент корабль еще двигался, но медленно, за ним тянулся след из обломков и трупов. Туда вливались сотни мужчин, женщин и детей, оставшихся на корабле то ли по случайности, то ли от страха. Они текли, будто узелки в хвосте воздушного змея.

В 14.33 радиостанция на мысе Олд-Хед-оф-Кинсейл отправила в Адмиралтейство сообщение из двух слов: “«Лузитания» затонула”83.

Наблюдатели на Олд-Хед видели, как это произошло. Огромный корабль только что был там, и вот его уже нет, издали казалось, будто осталось лишь пустое голубое море.

Карманные часы капитана Тернера, в конце концов попавшие в ливерпульский музей, остановились в 14.36.15.

Все направления

Слухи

Американское консульство в Куинстауне, Ирландия, располагалось в помещении над баром, откуда открывался вид на гавань. Позади здания возвышался огромный шпиль собора Св. Колмана, затмевавший собою все остальные постройки в городе. В тот день консул Уэсли Фрост работал над годовым отчетом о коммерческих условиях в различных ирландских графствах, как вдруг в 14.30 по лестнице с топотом взбежал вице-консул, чтобы сообщить о быстро распространяющихся слухах о нападении субмарины на “Лузитанию”.

Фрост подошел к окну и увидел, что в гавани внизу кипит на удивление бурная деятельность84. Казалось, отходят все суда всех размеров, включая “Джуно”, большой крейсер, прибывший совсем незадолго до того. Фрост насчитал две дюжины судов.

Подойдя к телефону, он позвонил в приемную адмирала Чарльза Генри Коука, флотского командующего в Куинстауне, и поговорил с секретарем. Фрост выбирал слова осторожно, не желая показаться одураченным. Он сказал: “Я слышал, будто расходятся какие-то уличные слухи о нападении на «Лузитанию»”85.

Секретарь ответил: “Это так, мистер Фрост. Увы, корабль погиб”.

Фрост слушал, словно в дурмане, как секретарь рассказывает о сигналах SOS и о том, что свидетели с Кинсейл-Хед подтвердили исчезновение корабля.

Повесив трубку, Фрост походил взад-вперед по кабинету, пытаясь осмыслить произошедшее и думая о том, что теперь делать86. Он послал телеграмму с новостями послу США в Лондоне, Пейджу.

Адмирал Коук отправил на помощь все суда, какие только были, включая “Джуно”, и телеграфировал об этом Адмиралтейству.

“Джуно” был самым быстроходным из имеющихся кораблей. От Куинстауна до предполагаемого места нападения было два десятка миль. Чтобы покрыть это расстояние, большинству кораблей поменьше – при удачном раскладе – требовалось три-четыре часа; учитывая тихую погоду, парусным судам предстояло идти еще дольше. “Джуно”, способный развивать скорость 18 узлов, или 20 миль в час, мог бы дойти всего за час с небольшим. Его команда работала быстро, и вскоре старый крейсер уже шел к месту катастрофы.

Однако Адмиралтейство немедленно ответило: “Срочно: отозвать «Джуно»”87. Этот приказ был прямым следствием гибели “Абукира”, “Кресси” и “Хога” – большим боевым кораблям не разрешалось идти на помощь жертвам атак субмарин. Слишком велик был риск того, что субмарина еще на месте, поджидает, чтобы потопить суда, идущие на помощь.

Коук, очевидно, и сам успел передумать, поскольку еще до того, как поступило сообщение из Адмиралтейства, он приказал “Джуно” возвращаться в порт. Впрочем, это решение – отозвать корабль – было принято вовсе не в соответствии с указаниями Адмиралтейства. Отправив “Джуно”, объяснил он, “я получил телеграмму, где значилось, что «Лузитания» затонула. Поскольку срочная необходимость в «Джуно» отпала, я его отозвал”88.

Логики тут было мало, ведь “срочная необходимость”, если уж на то пошло, многократно усилилась – теперь в холодной воде барахтались на плаву сотни пассажиров и членов команды. Ни в коем случае не идти на помощь жертвам субмарин – так считало Адмиралтейство: важнее защищать большие боевые корабли и помнить об уроке, доставшемся дорогой ценой, – гибели “Абукира”.

В Лондоне американский посол Уолтер Пейдж узнал о том, что на “Лузитанию” напали и потопили, в четыре часа дня, однако первые сообщения, каким-то жутким образом воспроизводившие ситуацию после крушения “Титаника”, содержали еще и сведения о том, что всех пассажиров и команду спасли. Поскольку никто не погиб, не было как будто никаких причин отменять званый обед, устроенный послом и его женой в честь личного посланника президента Вильсона, полковника Хауса.

К семи часам вечера, когда Пейдж добрался домой, новости из Куинстауна приобрели более мрачный оттенок, но отменять обед к тому времени было уже поздно. Гости говорили только о потоплении. То и дело звонил телефон. С каждым звонком от сотрудников Пейджа в посольстве поступали свежие новости, которые ему доставляли на желтых бумажках89. Каждую он вслух зачитывал гостям. Новости делались все более серьезными, и наконец стало ясно, что произошла катастрофа исторического масштаба. Гости разговаривали на пониженных тонах и обсуждали политические последствия.

Полковник Хаус сказал собравшимся: “Не пройдет и месяца, как мы вступим в войну с Германией”90.

В то утро в Нью-Йорке, где время сильно отставало от лондонского, Джек Лоуренс, портовый репортер “Нью-Йорк ивнинг мейл”, пришел в бар на Уайтхолл-стрит, что в Нижнем Манхэттене, где завсегдатаями были моряки, портовые лоцманы и подобная им публика, и заказал напиток “джин дейзи” – джин с лимонным соком и сахаром, – который бармен подал ему в каменной кружке91. Слово “daisy” было исковерканным вариантом “doozy” – “нечто сногсшибательное”. Лоуренс увидел знакомого лоцмана. Тот только что вернулся из Хобокена, штат Нью-Джерси, где швартовал небольшое грузовое судно. Предложив Лоуренсу перейти в тихий уголок бара, он рассказал ему одну вещь, услышанную тем утром.

Лоцман объяснил, что пришвартовал судно рядом с “Фатерляндом”, большим германским океанским лайнером, интернированным на время войны. Сойдя на берег, он пошел в ближайшее уличное кафе, где полно было матросов с “Фатерлянда”: все они явно пребывали в отличном расположении духа, хлопали друг друга по спине и оживленно беседовали по-немецки. Женщина за стойкой бара, знавшая английский и немецкий, сказала лоцману, что “Фатерлянд” только что получил по радио сообщение о том, что “Лузитания” торпедирована у берегов Ирландии и быстро затонула.

Лоуренс отставил кружку и вышел из бара. До конторы “Кунарда” на Стейт-стрит было недалеко. Войдя, он тут же решил, что рассказ лоцмана – выдумка. Контора работала как всегда, стучали пишущие машинки, пассажиры покупали билеты. Знавший Лоуренса клерк сделал замечание о погоде. Репортер прошел дальше, поднялся по лестнице на следующий этаж и вошел без стука в кабинет Чарльза Самнера, нью-йоркского управляющего “Кунарда”. Толстый ковер на полу кабинета приглушил звук его шагов.

Самнер был высок, хорошо одевался и всегда носил в петлице белую гвоздику. “С первого же брошенного на него взгляда мне стало ясно: что-то не так, – вспоминал Лоуренс. – Он сидел за столом сгорбившись. У него был вид человека, который потерял всякую надежду”. Подойдя поближе, Лоуренс увидел на столе у Самнера две телеграммы: одна шифрованная, другая – явно расшифровка. Лоуренс прочел ее, глядя через плечо Самнера.

Самнер поднял голову. “Пропал корабль, – сказал он; это был скорее вздох, нежели заявление. – «Лузитанию» подбили”. В сообщении говорилось, что корабль затонул за пятнадцать минут (правда, впоследствии решили, что за восемнадцать). У Самнера не осталось никаких иллюзий. “Сомневаюсь, чтобы кого-нибудь спасли. Господи, что же мне делать?”

Лоуренс согласился подождать час, прежде чем телеграфировать новости своему редактору. Спустя пятнадцать минут он уже висел на телефоне. Придерживать столь важные новости было невозможно.

Первое сообщение дошло до президента Вильсона в Вашингтоне около часа, когда он собирался идти играть в гольф, что делал ежедневно. В сообщении ничего не говорилось о жертвах, однако игру он все же отменил. Он остался ждать дальнейших новостей в Белом доме, в одиночестве. Потом на какое-то время он ушел – прокатиться в своем “пирс-эрроу” – у него это был проверенный способ снять внутреннее напряжение.