Героиновые пули - Александр Щелоков

— Андрей Васильевич у министра. И надолго. Я могу чем-то помочь?

— Кирочка, — голос Грибова дрогнул, — полчаса назад убит Женя Жетвин…

Грибов старался говорить так, чтобы его слова звучали как можно официальней, хотя Кира прекрасно знала Евгения и, насколько казалось Грибову, между ними нередко пробегали искры взаимных симпатий.

— Боже мой! — Кира задохнулась и замолчала.

— Кирочка, Жетвин — член правления закрытой акционерной компании «Северокобальт»… Интересы коммерции требуют от меня просить генерала Богданова об услуге…

Кира больше чем кто-либо другой знала об интересах своего шефа в делах концерна и объяснять ей что-либо «интересами коммерции» не требовалось, хотя она прекрасно понимала, что все сказанное, произнесено ля чужих и очень любопытных ушей.

— Что надо сделать, Владимир Семенович?

— Кира, дорогая… — Грибов чуть не плакал. — Первым делом надо хотя бы на время закрыть информацию от прессы. По моим сведениям, киллер раньше работал в транспортной фирме и подлежал увольнению. Похоже от отчаяния решил свести счеты. Это для вас на случай, если информация все же начнет выплывать.

Кира потрясенно молчала. Она прекрасно представляла, сколько неприятностей генералу и Системе может нанести бесконтрольная огласка случившегося. Ответила, проглатывая тугой комок, подступивший к горлу.

— Постараюсь, Владимир Семенович. Что еще?

— Есть ещё одна тонкость. Некто Моторин, охранник из «Трансконтиненталя» в порядке защиты застрелил убийцу. Моторина задержали. Очень прошу вас до моей встречи с генералом изолировать Моторина, лишив возможности общения с кем бы то ни было. В интересах следствия. Есть у вас такая возможность?

— Владимир Семенович, — Кира уже совладала с волнением и говорила спокойным, как всегда решительным деловым голосом. — Все будет сделано. И немедленно…

Богданов приехал к Грибову сразу, как только освободился в министерстве. Он уже знал о происшедшем и был серьезно им озабочен. Первым делом он спросил Грибова:

— Ты представляешь, в какой опасности может оказаться система, если в истории не поставить точки?

— Что ты имеешь в виду?

— Этот герой, как его там? Моторин? Должен исчезнуть. Он не нужен для дела. Тогда все будет просто объяснить убийство Евгения как заказное, в котором ликвидированы оба киллера.

— Нет, Андрей. Моторин будет жить. Он рисковал из-за Жека. Рисковал сознательно, хотя мог бы упасть рядом и ждать, когда стрельба прекратиться. Поставить на нем крест я не позволю.

— Прости, Владимир, ты не совсем ясно представляешь, что произошло. Пойми, мне трудно говорить об этом, но приходится. Между нами не должно оставаться недоговоренностей.

— Я слушаю, говори.

— Убийца Евгения — Кузьма Сорокин. Он был агентом Жека. Киллером. Какое-то время выглядел очень исполнительным и аккуратным. Ты ведь никогда не слыхал об огрехах в акциях. Потом, трудно сказать по какой причине соскочил с рельсов. То ли ему показалось, что мало платят, то ли умом сдвинулся, но его понесло. Евгений встревожился. Советовался со мной. Тебя мы по пустякам не беспокоили. Особенно Жека испугало желание Сорокина разделаться с Чепурным. Трудно сказать откуда они знали один другого, но Сорокин заявил Жеку: «Его я убью». Евгений воспринял угрозу всерьез. Когда Чепурной уехал долечиваться в Марьино, Евгений попросил меня подстраховать его. Я туда послал своего человека. Майора Черкесова. Но вышло так, что вместо одного трупа мы получили два. Сорокин убил и Чепурного и Черкесова…

Грибов нервно крутил в пальцах паркеровскую золотую ручку, которую вынул из нагрудного кармана. Богданов ждал, что он что-либо скажет, но не дождался. Вынужден был продолжить:

— Теперь ты понимаешь, что раскручивать дело крайне опасно. И этот Моторин, которого ты считаешь благородным мстителем сегодня для нас мина замедленного действия. Было бы спокойней, если бы его заели угрызения совести и он повесился или ещё что-то там…

— Нет. — Грибов говорил твердо показывая голосом и видом, что не уступит. — Моторина я тронуть не позволю. Все, что я о нем выяснил — в его пользу. Это отличный мужик, прошел Чечню. Зоны не топтал, но мы его туда и тянуть не должны. Теперь у нас есть легальный бизнес и я его введу в него, что бы ты там ни думал. Короче, его надо вытянуть из ямы.

Богданов задумался. Ситуации, подобные сложившейся, он умел просчитывать мгновенно. Постоянное общение с людьми, которые в отношениях с ним всегда в первую очередь имели в виду свою личную выгоду, научили его быстро угадывать скрытый смысл в самых дельных на первый взгляд предложениях заместителей и помощников, советчиков и просителей и заранее выстраивать свои решения так, чтобы не подставиться ненароком с одной стороны, а с другой показать внимательное отношение к чужим советам и предложениям.

В том, что Грибов не хотел отдавать Моторина имелась и хорошая сторона. Судя по многим признакам парень это крепкий и решительный, по-настоящему честный и сумевший сохранить нравственные устои. Применить его способности в служении Системе было бы опасно. Но привлечь к активной работе на втором «чистом» этаже организации — в «Северокобальте» стоило попытаться. Правда, для этого для начала придется слегка подломить уверенность Моторина в собственной честности, в лояльности закону и только потом вести речь о его освобождении.

— Хорошо, — сказал Богданов, — будь по-твоему. Но так я его не отдам. Придется выкупить.

Грибов вскинул изумленный взор на собеседника.

— Что-то новое, верно?

— Володя, — Богданов говорил примирительно. Ты не так понял. Мне необходимо, чтобы твой Моторин поверил, что его вынули и париловки, выкупив за большие деньги. Для этого мой человек поработает с ним так, чтобы твой рыцарь понял, в какую сел лужу и не пытался искать правду на стороне закона. Пусть всегда ощущает, что на нем висит преступление и только ты в память о брате вытянул его из дерьма. С немалыми трудностями, между прочим…

— Спасибо, Андрей. Если это так нужно — я пас…

Грибов поднял руки, показывая, что сдается.

Почти у всех людей, впервые попадающих в камеру-одиночку, бывает весьма схожим. Поначалу человек страшно волнуется, не находит себе места, то и дело стучит в двери, требует от охраны поскорее организовать ему встречу с прокурором, напоминает о своих конституционных правах, настаивает на их соблюдении. Ничего не добившись, он впадает в уныние, становится апатичным, вялым, теряет ко всему интерес.

Алексей выпадал из общего ряда сидельцев. Во-первых, он знал свою вину, хотя юридически точно сформулировать обвинения, которые ему будут предъявлены, не мог. Во-вторых, огромный расход адреналина в момент событий, обессилил его и вызвал притупление чувств. Сработал также армейский опыт, подсказывавший, что человеку. Оказавшемуся за запертой снаружи дверью не следует суетиться, проявлять инициативу и самому вызывать огонь на себя.

Алексей прошелся по камере, измерив её шагами. Видимо так поступают все, кого запирают в одиночку. Три шага в длину, два в ширину — каменный пенал с вентиляционным окошечком под трехметровым потолком. Он провел пальцем по стене и брезгливо его отдернул. Штукатурку, окрашенную темно-зеленой масляной краской, покрывала сырая скользкая пленка. Пол, выложенный бетонными квадратными плитками, был обильно полит водой.

С одной стороны это легко объяснялось заботой о чистоте и гигиене в камере, с другой скрывало в себе утонченную форму издевательства — заключенный, если даже и не держался на ногах, сесть мог только в лужу, либо весь день стоять на ногах.

Что поделаешь, тюремщики прекрасно знали: покладистым и сговорчивым человека делают боль, страх и униженность. Чтобы узник почувствовал всю меру бесправия, которую ему уготовило государство, его с первых шагов необходимо низвести до положения животного, загнанного к клетку, дать ему понять все, кто попадают в руки правосудия и правоохраны — дерьмо и погань, недостойные человеческого обхождения.

Только отойдя от стресса, который правил им в минуты погони, Алексей стал медленно приводить в порядок воспоминания происшедшего и успокаивать взбудораженные чувства. До вечера он, не садясь и не прислоняясь к стене, медленными шагами ходил по камере, втайне надеясь, что на ночь дадут что-нибудь, на что можно будет прилечь.

Вместо этого в камеру пришел адвокат. В всяком случае так ему сам представился мужчина с габаритами боксера-тяжеловеса, одетый в простенький потертый на коленях и рукавах люстриновый костюм. Он привередливо повел носом, принюхался, осмотрел пол и стены и мрачно констатировал:

— Пещера Алладина, не так ли?

Алексей промолчал. Адвокат подошел к двери, что-то сказал охраннику и тот принес две табуретки.

— Так будет лучше, верно?