Особый район Китая. 1942-1945 гг. - Петр Владимиров

Принцип демократического централизма в КПК заменяется подавлением любого несогласия с «председателем Мао» и превращается в то рабство по убеждению, о котором язвительно писал Маркс в свое время...

* * *

Мао Цзэ-дун знает древнюю китайскую литературу, чему во многом обязан своим возвышением в глазах соотечественников. По-настоящему он не знаком с западной философией и вульгарно представляет марксизм.

Никто из нас не видел у него переводов Шекспира, Стендаля, Чехова, Бальзака, Толстого...

Мао Цзэ-дун снисходительно относится ко всему некитайскому. Для него свое, национальное, — безусловная вершина мировой культуры, так сказать, истина в последней инстанции.

Его настольные книги — набор китайских энциклопедических словарей, древние философские трактаты и старинные романы. [206]

* * *

Москва отзывает Южина, Алеева и Долматова. В конце октября за ними прибудет самолет. Я, Орлов и Риммар по договоренности с руководством ЦК КПК остаемся в Яньани до окончания войны.

По этому поводу Мао Цзэ-дун долго беседовал со мной, всячески прощупывая мои настроения.

24 сентября

Сегодня на обычной встрече Кан Шэн повел весьма характерный разговор о Ван Мине. Он заявил, что Ван Мин в Ханькоу вел себя не по-партийному. Ван Мин якобы сколотил там вместе со своими сотрудниками едва ли не второй Центральный Комитет партии, пренебрегая указаниями товарища Мао Цзэ-дуна. Практически Ван Мин игнорировал все яньаньское руководство во главе с председателем ЦК КПК. Есть факты о том, что Ван Мин не выполнял прямых указаний товарища Мао Цзэ-дуна и даже отказался перепечатать ряд его очень важных статей.

Далее Кан Шэн сообщил о том, что Ван Мин при исполнении своей должности представителя КПК при ГМД нарушал инструкции. Ван Мин вступал в непосредственную переписку без санкции товарища Мао Цзэ-дуна. Эта переписка без ведома председателя ЦК КПК вызывает большую настороженность, ибо об этих документах, адресованных Чан Кай-ши, и по сию пору ничего не известно.

Кан Шэн явно стремится дискредитировать Ван Мина по всем линиям. Приведенные факты нельзя рассматривать как заслуживающие серьезного отношения. И это прекрасно знал Кан Шэн. В ряде случаев, когда этого требовала обстановка, Ван Мин отходил от обычной практики дел и, опираясь на те или иные директивы ИККИ, принимал соответствующие решения. И тут намек на данную сторону деятельности Ван Мина, на какую-то неизвестную часть его переписки с Чан Кай-ши носит явно провокационный характер. Это вздор, но вздор, в который скоро заставят поверить всех. Это очередной пункт обвинения в адрес Ван Мина.

Потом Кан Шэн сообщил о том, что в сентябре 1941 года политбюро занялось этим делом. В результате возникли острые разногласия. С тех пор отношения между председателем ЦК КПК и Ван Мином крайне напряжены (насколько мне известно, в то время Мао Цзе-дун пытался поставить под контроль правомерность тех или иных решений [207] ИККИ, то есть встать над рабочим органом Коминтерна).

Далее шеф цинбаоцзюй сообщил, что в итоге обсуждения доклада Чжоу Энь-лая на политбюро и ряда «родственных вопросов» все так или иначе признали свои ошибки, кроме Ван Мина, который «противопоставляет себя партии» (именно в такое положение и мечтал загнать Мао Цзэ-дун Ван Мина!).

Кан Шэн сказал, что есть товарищи, которые, выступая по поводу своих ошибок, были не откровенны и не искренни, их «признания явно формальны».

«На этот счет мы не заблуждаемся. Нас не так-то просто провести!» — подытожил свой разговор Кан Шэн.

Или по наивности, или по глупости Кан считает, что я тоже склоняюсь к его точке зрения. В беседах со мной он подчас не скрывает от меня фактов, явно компрометирующих как его самого, так и председателя ЦК КПК. Что ж, хотя это состояние вряд ли долго сохранится, но я сейчас узнаю действительно много ценного и интересного, прежде от нас тщательно скрываемого.

А, может быть, это определенная тактика Мао? Может, таким образом он хочет нейтрализовать меня, превратить в свой рупор? Во всяком случае Цзян Цин ведет себя с нами именно с таким расчетом. Она проста, приветлива и старается бывать почаще в нашей компании. Порой такая назойливость носит несколько неприличный характер, явно противореча национальным традициям, определяющим весьма строго рамки поведения женщины...

29 сентября

На Родине салюты в честь новых побед над фашизмом.

Большой театр открыл свой сезон. Недурно бы сейчас послушать «Пиковую даму»!

Союзники развлекаются артиллерийской дуэлью через Ла Манш и наводят свой порядок в Италии.

27 сентября в Чунцине закрылась сессия Национально-политического совета.

Боевые действия правительственных и японских войск протекают без видимых успехов той или другой стороны. Однако китайцы несут значительные потери.

* * *

Цзян Цин несравненно начитаннее своего мужа. Во всяком случае, она знакома с классиками мировой литературы. [208]

Мао Цзэ-дун равнодушен к сыновьям, которые учатся в Советском Союзе. Никто из нас не помнит, чтобы он упомянул имя одного из них или поинтересовался здоровьем. Впрочем, и маленькая дочь мало его трогает, а если и трогает, то благодаря стараниям супруги, которая всячески оживляет в нем атрофированные отцовские чувства. Она имеет чрезвычайно сильное влияние на своего лужа.

Цзян Цин следит за его здоровьем и распорядком дня, за его одеждой и питанием. Она — наиболее доверенный из его секретарей.

На танцульках в Ваньцзяпине Цзян Цин сама подводит к мужу смазливых девиц...

* * *

С каждым днем советская дальневосточная граница вырастает в глазах врагов в грозную и неодолимую силу.

* * *

Ночью, когда собака куда-то отлучилась, волк унес Шарика. Машка стала скулить и рваться в дом. Ребята открыли дверь. Она притащила уцелевших щенят, а сама ринулась во двор и сцепилась с волком, который вернулся за другим щенком. Тогда во двор выбежал Долматов. Волк прыгнул на дуван, но Долматов в упор расстрелял его.

Через полчаса дом оцепили охранники и командир потребовал объяснений, так как «очень разнервничался товарищ Мао Цзэ-дун»...

Утром прибыл нарочный и от имени «председателя Мао» выразил недовольство, предупредив, чтобы впредь стрельбу не смели открывать.

Ребята содрали с волка шкуру (отличный сувенир!), а волчью тушу сбросили в ущелье.

В обед к нам заглянул один из каншэновских охранников и попросил почаще стрелять волков: его отряд сытно завтракал. Парень был явно во хмелю и, скаля зубы, беспричинно похохатывал.

Южин, видевший этих бойцов, рассказывал, что там целый пир с байгаром.