Глоток огня - Дмитрий Емец

Вспомнив, что у него есть карта, Родион взглянул на нее, уточняя место, где Меркурий видел Яру в последний раз. Ого! Далеко же ее занесло! Если учесть, что кобыла наверняка понемногу забирала к скалам, искать Яру надо где-то здесь.

Развернув Митридата, Родион полетел вдоль начесанной сосновой челочки. Под ним были сосны, сосны и сосны. Он вглядывался и понимал, что обнаружить Яру почти нереально. Тут и так не особенно светло, а еще, когда смотришь сверху, в глазах все рябит. Здесь и в ста метрах человека не заметишь. А он пролетит от нее гораздо дальше. Никаким другим способом такую территорию не прочешешь. Но это если сама Яра не подаст знак.

Родион знал, что где-то здесь должен быть Ул, но не видел его и не удивлялся этому. Бросьте через плечо горошину так, чтобы не знать, куда она упала, а потом с закрытыми глазами ползайте на четвереньках по комнате и водите взад-вперед пальцем в надежде, что нашарите ее. И это еще очень оптимистичное сравнение.

Летел Родион долго. Изредка поворачивал и ложился на возвратный курс, вычерчивая над лесом полоски длиной километров десять. В глазах мелькали бесконечные сосны. Их было так много, что под конец, даже закрывая на несколько мгновений уставшие глаза, Родион видел только их.

Поэтому, когда среди сосен, почти на горизонте, показалась серая, безветренно-прямая струйка дыма, Родион дважды недоверчиво взглянул на нее, прежде чем его сознание согласилось признать, что это дым, то есть нечто отличное от сосен.

Торопясь, он погнал Митридата. Долетел и, описав круг, разглядел внизу луг и костер. Садился он осторожно, чтобы не поломать жеребцу крылья. Луг со слишком яркой высокой травой и непонятно куда исчезающим ручьем ему не понравился, и Митридату тоже. Здесь они вполне сошлись. Поэтому, снизившись над лугом, они сели на высоком берегу и сразу Родион скатился с седла, чтобы, повиснув, удержать жеребца под уздцы и не позволить ему с раскинутыми крыльями вбежать в лес.

Ведя Митридата за собой, Родион шел через лес. Чуя дым, жеребец нервничал, упрямился, и его беспокойство передавалось Родиону. Продираться через сухостой и бурелом навстречу столбу отвесно поднимающегося дыма – в этом было что-то сказочное, из остановившегося пространства.

«Вот я и приду! А там какие-нибудь гномики!» – неожиданно подумал он и засмеялся – так это было нелепо.

Наконец деревья раздвинулись. Родион увидел костер, а возле костра – одинокую фигуру. Родион узнал Яру сразу, хотя она стояла к нему спиной и, помогая себе ногой, отламывала ветки от ствола лежачей сосенки.

Он окликнул ее. Яра обернулась. Удивительно, но она, кажется, ухитрилась проворонить момент, когда Родион садился на Митридате, и не слышала треска, когда они продирались.

– Привет! А я думала, что уже… – крикнула она, подбегая.

– Что думала?

Яра тряхнула головой. Лицо у нее было все чумазое, радостное, с сосновыми иголками, смешно приставшими ко лбу. От волос пахло дымом.

– Ничего. Просто всякий депрессивный бред… А где Ул?

– Думала, мы прилетим толпой и с цветами? Как из роддома забирать, что ли?

Яра напряглась и быстро взглянула на него. Сравнение ей не понравилось. Неужели Ул сказал? Не похоже.

– А я тут размахнулась… Хороший заголовок в газете: «ШНЫРКА, ПОТЕРЯВШАЯ КОНЯ, УСТРОИЛА ПОЖАР НА ДВУШКЕ»! – сказала она.

Митридат косился на костер, отблескивающий в его выпуклом глазу, и пятился назад.

Пока Яра говорила, Родион внимательно разглядывал ее. Скулы Яры алели двумя подковами так, что казалось, будто на лице у нее след от лыжных очков. Это был верный признак, что ее время на двушке истекло.

– Берешь Митридата и летишь! Подпруги только проверь… – сказал он, передавая ей жеребца.

– А ты? Полетели вдвоем!

– Нет, вдвоем не долетим. Я его в болоте измотал. Пришлешь за мной кого-нибудь!

Яра начала было упрямиться, но Родион взглянул на нее так, что она сама не поняла, как оказалась в седле.

– Но как я опишу место?

– Я отмечу на карте и укажу костром… И давай! – Сделав на карте быструю пометку обугленной палочкой, Родион сунул ее Яре и ладонью сильно хлопнул Митридата по крупу.

Жеребец шарахнулся, пробежался и, заступив передними копытами на болотистый луг, взлетел. Родион проводил Яру взглядом. Затем вернулся к костру. Подбросил несколько толстых веток и сел, уткнувшись лбом в колени.

Через час или около того Родион стал ощущать сильную сухость во рту. Видимо, и его время на двушке истекало. Он не волновался. Откуда-то у него была уверенность, что Яра успеет.

Подбросив еще веток, чтобы костер продолжал дымить, Родион перешел туда, где ручей вбегал на луг. Там, где разогнавшийся ручей вертелся на месте, образовалось небольшое озерцо. Не озерцо даже – луговая ванна. Вода в ней была прозрачной. Видно было, что на дне лежат тяжелые, бурыми водорослями покрытые камни. Донное течение шевелило водоросли. В их движениях было что-то баюкающее. Не раздумывая, Родион прыгнул в озерцо и погрузился с головой.

Он лежал в воде, ощущая, как остывает кожа и уходит жар, и, изредка поднимая голову, вдыхал. Пожалуй, впервые за многие и многие дни ему было хорошо. И эта радость была настоящая. Не тот ворованный выжигающий суррогат, наполнявший его душу жадным, мимолетным, тупиковым огнем. Он лежал в ручье, держась руками за длинную траву на берегу, и, позволяя воде качать его тело, представлял себе тот дворик, в котором вырос.

Там, у дома, был мокрый тротуар, выложенный плиткой. И по всей длине тротуара – пафосные фонари с четырьмя шарами: три по бокам и один центральный. Маленький Родион стоял на краю аллеи и глядел на бесконечный ряд фонарей, вытянувшийся в прямую дорожку. И такая же прямая золотистая дорожка бежала и по мокрой плитке. Это было окно в мечту. Яркое такое детское ощущение, почти картинка.

Потом был перескок, сбой памяти, не сохранившей незначительных деталей, и вот Родион уже стоит у зебры перед светофором, и мама держит его за руку. Все вокруг напряжены. Они чего-то ждут, на что-то смотрят. И вдруг мама кричит:

– Наш свет! Бегом!

И все бегут. И Родион бежит, вцепившись в мамину руку. Слова мамы кажутся маленькому Родиону полными какого-то тайного смысла, и он тоже бежит, радостно повторяя: «Наш свет! Наш свет!»

Сноски

1

Пока живется – будем жить (лат.).

2

Элитный высотный дом в Екатеринбурге.

3

Николай Лесков – русский писатель (1831–1895).

4

Согласие противоречий (лат.).