Непобежденные - Владислав Бахревский

Догнали через сотню метров.

Машина с солдатами остановилась, отец Викторин подбежал к кабине, и солдаты без всякого ссадили ребятишек. Он взял их за руки, повел… Все село бежало им навстречу.

Отец Викторин подтолкнул мальчиков за плечи, к матери, сел в машину.

– Вам бы среди людей теперь побыть, – предложил Бенкендорф.

– У меня больное сердце, Александр Александрович.

Машина тронулась, набрала скорость.

Матушке Полине отец Викторин рассказал о случившемся с порога.

– Помолимся.

Молились и плакали.

– Игра! Немцы устроили игру! Но дети живы. Детей надо уводить в лес. Как можно скорее!

Вечером пришла Олимпиада. В немецкий госпиталь привезли пятерых детишек. У детей взяли кровь. Сколько в них было.

Всего лишь слух. Но раньше о таком не говорили…

Провокация

Отец Викторин проснулся среди ночи:

– Полина! Они же «добрым делом» с участием священника прикрыли своих врачей-вампиров.

– Так оно и есть, – согласилась Полина Антоновна. – Но дети учителя, намеченные для ликвидации, – спасены!

– Что же мне делать-то?

– А то, что делаешь. Бороться.

Отец Викторин горестно качал головой:

– Мои солдаты – старушки да мальчишки с девчонками, не успевшие закончить школу.

– Крепись, батюшка! Машины взлетают на воздух очень даже нужные фронту! Бомбы падают на пушки, на склады, на головы солдат. Тощают немецкие силы! С вашей помощью тощают.

Отец Викторин затеплил свечу перед иконами Спаса и святого князя Александра Невского.

– Образ князя-воителя перенеси в собор! – осенило матушку. – Все время какое-то движение вокруг нас.

– Нечто незримое, сверлящее затылок, и я чувствую, – согласился батюшка.

Случилось в единый миг. В конце службы к отцу Викторину подошли трое незнакомых мужчин. Один сказал:

– Батька! Ты – поп. Значит, человек сердобольный. Нашего товарища пуля зацепила, и хорошо зацепила, не дойдет до леса. Прими, укрой. Денька через два заберем.

В глаза кинулось: лица у всех троих белые. Сытые лица. Партизаны круглый год на воздухе, под солнцем, под дождем.

Под ложечкой засосало: провокаторы. Сказал твердо:

– Церковь – не лазарет, а я – не врач.

– Ты не лечи, ты укрой! – В словах угроза.

– Где же я укрою?

– У тебя комната в храме.

– Трапезная.

– Не перечил бы ты нам! – сказал напористый. – Раненого приведем ночью, дверей не запирай в соборе.

Ушли. Отец Викторин шепнул матушке:

– Ступай к Нине. Если меня возьмут, скажешь, что послана мной доложить о партизанах. Возвращаться не торопись. Зайди к Олимпиаде.

– Что ты задумал?

– Пойду к Бенкендорфу.

– Не к нему, иди к Магде. На графа ей пожалуйся.

Отец Викторин вспомнил разговор с дочерью. Выходит, Иванов предупредил.

Графиня Магда выслушала взволнованного священника. И все обошлось. Раненый не появился, видимо, выздоровел. А главное, все забыли о происшествии. Накрепко.

Впрочем, однажды отец Викторин узнал среди полицейских напористого «партизана». Полицейских привел в собор Ступин. Эти тоже давали клятву перед портретом цесаревича Алексея.

Директор лесного банка

Землянку Золотухина заполонили мешки с деньгами. Он даже спал теперь на деньгах. Свободного места – проход бочком к окошку. Подоконник заменил и стол, и сейф. Здесь обед, здесь работа, здесь коробка с документами.

В любой день и час тринадцать увесистых мешков с красными знаками могли обернуться тяжкой обузой. С мешками денег мыкаться по лесу потеха, но очень даже веселая.

На заседании обкома Золотухин внес удивительное предложение:

– Первоочередной задачей считаю избрание, вернее назначение, директора банка.

Члены обкома воззрились на Золотухина с тревогой.

– Зачем нам банк в лесу? – осторожно спросил Афанасий Суровцев.

– А затем, что мне надоело спать на мешках с деньгами.

Назначили директора и поручили ему передать отвоеванные у полицаев семьсот пятьдесят тысяч рублей в ближайший государственный банк.

– А таковой, как я понимаю, в Сухиничах. Всего семьдесят километров, – сказал Золотухин.

Начальник штаба Алексеев заохал:

– Верно, семьдесят. Но таких, что не разбери-помилуй. Где-то немцы, где-то наши, где-то бои, а где-то тишь да гладь.

Однако ж все согласились: партизанская землянка – для больших денег хранилище сомнительное. Суровцев сказал нерешительно:

– Кто отважится с такими деньгами пробираться через территорию, занятую врагом, фронтами?

– Коммунист! – отрезал Золотухин. – Есть у меня на примете коммунист. Из рабочих.

И вот уже проселочной дорогой катила, не особенно поспешая, большая двуконная подвода. Груз не ахти как тяжек, но велик объемом. Опять же – мало ли что? Одну лошадь убьют, другая повезет.

Ездок в телеге один-одинешенек. Костя Фирсов. Неулыбчивый, но лицом открыт, лоб светлый. Сорок лет человеку. Экватор жизни.

Когда вожжами тронул, там, возле землянки командира, кто-то сказал:

– Двуконь, а ездоку не легше…

Директорам банков легко-то и не бывает. Костя и оборачивался, и по сторонам поглядывал.

За ремнем на животе револьвер, в брезентовой куртке, в обоих карманах патроны и в каждом по гранате, по лимонке.

Костю из леса выводил Коротков с двумя разведчиками. Расставаясь, дал немецкий автомат. К автомату приложил пару рожков.

– Под сено положи. Это тебе не пукалка. От разбоя не спасет, а если напорешься на солдат – не стреляй.

Первую ночь директор банка ночевал на краю леса, в телеге. Утром запряг лошадей, а на дороге рокот: немецкие танки. Переждал, поехал проселками в сторону Думиничей.

И вот она, удача счастливого человека, – наши! Полк вышел из боя, потому что немцы отступили. Красноармейцы обживали новые позиции, ждали пополнения.

Директор банка со всей своей казной покатил к штабу.

Начальник штаба выслушал товарища Фирсова и замахал руками:

– Нам не до миллионов! Была бы у тебя тушенка!

Костя Фирсов уперся, потребовал доложить о себе комполка. Комполка был всего лишь капитан, замещал убитого полковника. Посоветовал:

– Езжай, пока немцы помалкивают. У нас в тылу, кажется, свои.

Поехал, на ночь глядя попал под артиллерийскую дуэль. Со стороны немцев били без передыху, наши отвечали редко, но из пушек с голосами могучими.

Над головой огненная буря. Куда ехать? Да и какая езда ночью!

Утром повернул-таки к Сухиничам, заехал в село, а на другом конце села – немцы.

Не жалел лошадок, кнутом стегал. Никто, впрочем, не гнался.

Лесной дорогой, ведущей неведомо куда, выехал к городу. И немцы – вот они! Ставят мины в поле.

Костю-директора сомнения одолели. Немцы огораживали себя с тыла. Значит, наши ушли вперед, на запад? У кого он? В тылу? Где фронт?

На пятый день мытарств вынесло директора банка с его тысячами в мешках на батарею. Не какие-нибудь пушчонки – гаубицы.

В начальниках – комбриг.

Костя про семьсот пятьдесят тысяч, а комбриг – улыбается:

– Зачем мне такая морока? Гору объяснительных записок придется писать. Под подозрение попадешь.

Приказал накормить директора и выдать ему паек на неделю.

– В Сухиничи езжай. Это от нас девяносто километров.

Ехал-ехал, а ближе не стало, стало дальше.

Дважды был Костя Фирсов от немцев в сотне шагов. Горькая чаша миновала. И опять удача. Наехал на госпиталь Красной армии.

– У нас вон какая бухгалтерия! – сказал Фирсову главврач. – Идут тяжелые бои. Раненых сотни.

Раненые и впрямь на улице лежали.

«Двуконь, а ездоку не легше!» – вспоминал Костя нечаянное напутствие.

Въезжая в Сухиничи, не радовался. Устал. Да и вечер на дворе. Ночевал возле банка, ломиться ночью не стал, еще арестуют, а главное – как бы не завернули!

Утром все пошло честь по чести, доложил о прибытии.

– А где деньги? – спросил директор госбанка.

Костя в окно показал:

– В телеге.

Мешки приняли, деньги сосчитали, на справке печать поставили.

– Теперь куда? – спросил директор госбанка.

– Домой, в отряд.

– Не проедешь…

И очутился Костя Фирсов в Ельце. В разведшколу взяли. Подучили – и в леса. Лесов на русской земле много.

И уже в тех лесах Костя сообразил: он ведь так и не видел денег, огромных денег, какие в телеге вез. Поглядеть-то было бы любопытно.

И приснился Косте Фирсову сон: золотая гора денег, и он на этой горе.

Золото снится к хорошему.

Живой вернулся с войны. Ни единая пуля не оцарапала, а ведь всю войну в разведке, в партизанской, в армейской.

На фронте всякий день памятный, но чтоб с возом денег две недели по лесам, по тылам, по передовым – такого счастливца среди всех миллионов солдат не найти. Судьба.