Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Конечно, поезжай прямо сейчас! И не жди меня, сразу ложись спать — я тоже сразу лягу, как только приду!
Он передал ее с рук на руки сиделке, которая помогла ей подняться на второй этаж и быстро ее раздела.
— Я нечеловечески устала, — сказала Николь. — Не могли бы вы убрать мое ожерелье?
— Куда?
— В шкатулку с драгоценностями, она на трюмо.
— Но там нет никакой шкатулки, — миг спустя произнесла сиделка.
— Ну, тогда посмотрите в ящике!
Трюмо было полностью обшарено, но все усилия были тщетны.
— Не может быть, чтобы ее здесь не было, — Николь попыталась подняться, но у нее не хватило сил, и она вновь легла на кровать. — Пожалуйста, посмотрите получше. Ведь там все наши драгоценности — и мамины, и мои.
— Простите, миссис Келли! Но здесь нет ничего даже отдаленно напоминающего то, что вы ищете!
— Разбудите горничную!
Горничная ничего не знала; затем, после настойчивых расспросов, она кое-что вспомнила. Через полчаса после ухода мадам паж графа Саролаи ушел из дома вместе со своим чемоданом.
Ее скрутило от резкой и неожиданной боли — спешно вызвали доктора, но он не смог ничем помочь. Ей показалось, что прошли часы до того, как домой приехал смертельно-бледный, с диким взором, Нельсон и прошел прямо в спальню.
— Как ты думаешь… — начал он; затем он заметил в комнате доктора. — Что случилось?
— О, Нельсон, мне так плохо, и мои драгоценности пропали, и паж Чики тоже пропал. Я позвонила в полицию… Может, Чики знает, куда он скрылся?
— Чики никогда не переступит порог этого дома! — медленно проговорил Нельсон. — Как ты думаешь, чья это была вечеринка? Не угадаешь! — он дико захохотал. — Это была наша вечеринка — наша, понимаешь ты, наша! Мы пригласили всех этих людей — мы об этом не знали, но тем не менее, это мы всех угощали!
— Майнтенан, монсеньор, иль не фа па экситьер мадам… — начал было доктор.
— Мне показалось странным, что маркиз уехал так рано, но я до самого конца ничего не подозревал. Он был всего лишь гостем — его пригласил Чики. Когда все разъехались, официанты и музыканты стали подходить ко мне и спрашивать, когда они могут прислать мне счета. А этот проклятый Чики имел наглость заявить, что думал, будто я обо всем давно уже знаю! Он сказал, что обещал мне лишь устроить такую же, как и у его кузена, вечеринку, и пригласить туда свою сестру и маркиза! Сказал, что, возможно, я был пьян, когда он мне это говорил, или что я плохо понимаю по-французски — будто мы хоть раз разговаривали с ним не по-английски!
— Не плати! — сказала она. — Забудь об этом!
— Я сказал им то же самое, но они заявили, что подадут на меня в суд — все эти люди с судна и прочие. Они хотят получить двенадцать тысяч долларов.
Ей вдруг стало легче.
— Ах, уйди! — крикнула она. — Мне все равно! Украли все мои драгоценности, и мне плохо, плохо, плохо!
IV
Я рассказываю вам о путешествии, и географическим элементом повествования никак нельзя пренебречь. Герои уже посетили Северную Африку, Италию, Ривьеру, Париж и те места, что находятся между ними; неудивительно, что в конце концов Келли отправились в Швейцарию. Ведь Швейцария — это страна, где мало что начинается, зато многое заканчивается.
Хотя до этого момента выбор следующей точки маршрута был почти произвольным, в Швейцарию Келли отправились потому, что это было необходимо. Когда в один весенний день они прибыли к озеру, являющемуся центром Европы, они были женаты чуть больше четырех лет. Дышащее спокойствием место, идиллические пейзажи, горы на заднем плане и голубая, как на открытке, вода, — вода, собравшая под своей поверхностью все беды и несчастья, принесенные к озеру людьми со всех уголков Европы. Болезни, усталость — все, все в воду… На берегах озера располагались школы, и молодежь плескалась в воде и загорала на солнечных пляжах; там же находилась и темница Боннивара, и родной город Кальвина, а духи Байрона и Шелли по ночам до сих пор витали где-то неподалеку от этих сумрачных берегов. Но Женевское озеро, к которому прибыли Николь и Нельсон, было самым безотрадным — это был край лечебниц и санаториев.
Мало того что удача повернулась к ним спиной — по глубокомысленной прихоти судьбы в тот же миг их подвело и здоровье. Николь лежала на балконе отеля, медленно возвращаясь к жизни после двух удачных операций, а Нельсон боролся с желтухой в больнице, находящейся в двух милях от отеля. Благодаря оставшимся у него к двадцати девяти годам силам кризис миновал, но впереди его ждали месяцы тихого существования выздоравливающего. Они часто задумывались о том, почему из всех, кто в поисках удовольствий кочевал по Европе, несчастье выбрало именно их?
— В нашей жизни было слишком много людей, — сказал Нельсон. — Мы никогда не умели от них защищаться. Мы были так счастливы в тот первый год, когда не видели никого, кроме друг друга.
Николь согласилась.
— Если бы только мы могли оказаться в одиночестве… Совсем одни… Тогда бы мы жили только для себя. Мы попробуем — правда, Нельсон?
Но были и другие дни, когда им отчаянно не хватало общества, и они скрывали это желание друг от друга. Дни, когда они смотрели в глаза наполнявшим отель толстым, истощенным, искалеченным и покореженным судьбой людям всех национальностей, ища хотя бы одно интересное лицо. Для них началась новая жизнь, заключавшаяся в ежедневных визитах врачей, в прибытии почты и газет из Парижа, в коротких прогулках к деревеньке на холме. Иногда на фуникулере они поднимались к границе территории санатория, где на берегу озера располагался «курзал», пляж с зеленой травкой, теннисные корты и остановка экскурсионных автобусов. Они читали книжки издательства «Таухниц», издания Эдгара Уоллеса в желтых обложках; каждый день в один и тот же час они наблюдали за купанием ребенка; три раза в неделю усталый и медленный оркестр играл в фойе после обеда, и больше ничего не происходило.
Иногда они слышали гулкий шум, доносившийся с покрытого виноградниками противоположного берега озера, и это означало, что из пушек разгоняли тучи, чтобы надвигающаяся гроза не побила виноград. Дождь начинался быстро — сначала с небес падали первые капли, затем почти мгновенно начинался ливень и потоки воды с окрестных холмов громко стекали по дорогам, смывая пыль и таща
