В огне государственного катаклизма - Игорь Львович Бунич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В период, предшествовавший Первой мировой войне, 80% вывоза России совершалось морем; из этого морского вывоза 60% падало на долю Черного моря; 35% на долю Балтийского моря и 5% на долю остальных морей, причем выявилась неуклонная тенденция повышения относительного участия Черноморских морских путей сообщения в общем морском экспорте России.
В XVIII веке, когда в состав Российского государства еще не входили богатейшие сырьем края Новороссии и Кавказа, экономическая жизнь России естественно тяготела к Балтийскому морю; поэтому правители России сосредоточили свое внимание на упрочении ее господства на этом море, что к концу XVIII века и было достигнуто; когда же в XIX веке закончилось присоединение земель, естественно тяготеющих к Черному морю, и когда обнаружилось, что природные богатства этих земель во много раз значительнее богатства других земель России, во всей широте встал перед правителями России вопрос о Черноморских путях сообщения.
С течением времени, по мере развития эксплуатации этих земель, становилось все более и более ясным, что их богатства займут главенствующее значение в экономической жизни России, и в связи с этим вопрос обеспечения южных морских путей для реализации этих богатств занимал все более важное положение во внешней политике России до самого конца XIX века, когда, как мы знаем, он на вечное несчастье России исчез из этой политики, вследствие ее устремления на Дальний Восток.
Обеспечение же Черноморских путей сообщения состоит в решении вопроса о проливах. Закрытие этих проливов, — каковое благодаря особо благоприятным в них для противника военно-географическим условиям, достигается с чрезвычайной легкостью, самым тяжелым образом немедленно отражается на экономической жизни России.
В 1912 году Турция, находясь в войне с Италией, была вынуждена, по военным соображениям, закрыть проливы. Вследствие этого все порты Черного моря оказались отрезанными от внешнего мира, хотя Россия и соблюдала в этой войне строгий нейтралитет. Это вызвало немедленно ультимативный протест со стороны России, вследствие чего Турция должна была поспешно открыть проливы. Однако, несмотря на то, что проливы были закрыты лишь в течение нескольких дней и несмотря на то, что на всех других морях российский товарообмен ничем не был стеснен, — русская внешняя торговля потерпела за эти несколько дней многомиллионные убытки.
Из этого случая ясно видно, насколько для России болезнен и сложен этот вопрос о проливах, раз она может лишиться главного морского пути для своей торговли даже и в том случае, когда она не находится в войне с Турцией.
Закрытие же проливов во время Первой мировой войны закончилось, как мы уже в первой части этих воспоминаний видели, для России страшной катастрофой.[22]
Никто в мире лучше англичан не отдает себе отчета в том, сколь уязвима эта «Ахиллесова пята» России, и никто с таким упорством и последовательностью не вел в течение всего прошлого и настоящего столетия по отношению России политики, направленной к тому, чтобы не дать ей возможности хоть сколько-нибудь «прикрыть» эту свою уязвимую пяту тем или иным решением жизненно для нее важного вопроса о проливах.
Поглощенная в течение всего XVIII века ожесточенной борьбой со своей соперницей на морях — Францией, Англия «проглядела» дело Петра Великого и появление на морях новой морской силы, которая была им создана. После уничтожения французской морской силы Англия обрела новую соперницу на морях — русскую морскую силу, которая в начале XIX века уже прочно держала в своих руках господство на Балтийском море и начала развивать свою морскую силу на Черном море, стремясь обеспечить себе выход в бассейн Средиземного моря, где уже в конце XVIII и в начале XIX века стали появляться ее эскадры.
Англия всегда считала бассейн Средиземного моря одним из невралгических центров своего владычества на морях, и потому рассматривала появление всякой морской силы на этом море как прямую угрозу своему владычеству.
И с той поры как Россия начала искать выхода из Черного в Средиземное море, а ее эскадры стали появляться на этом море, русская морская сила сделалась для Англии неприятелем №1,— тем более, что после уничтожения французской морской силы русская морская сила по своей мощности заняла следующее после английской морской силы место.
И также с той поры все дипломатические и военные попытки решить вопрос о проливах наталкивались на энергичное сопротивление Англии, не останавливавшейся перед угрозой нам войной, как это имело место во время нашей войны с Турцией 1877-78 года и даже перед нападением на нас в 1854-56 году, как об этом выше было уже упомянуто.
После значительного ослабления русской морской вооруженной силы в войне с Японией, неприятелем №1 для Англии сделалась немецкая морская вооруженная сила, сказочно быстрый рост которой в начале XX века начал серьезно угрожать английскому владычеству на морях.
Вследствие этого Англия принуждена была временно отказаться от своей традиционной враждебной политики по отношению к России, и пойти на сближение с ней, дабы совместными усилиями с ней и с Францией остановить рост немецкой морской силы, что в конце концов и привело к Первой мировой войне.
Чтобы закрепить союзные обязательства России во время этой войны, Англия, — вразрез своей традиционной антирусской политике, — пошла даже на то, чтобы признать письменным договором права России на проливы, ибо столь велика оказалась мощь и опасность Германии, выявившаяся в самом начале войны, и необходимость поэтому для Англии помощи России.
Однако, как мы знаем, этот договор был в 1915 году заключен Англией с задней мыслью нарушить его при первой возможности, вследствие чего она и попыталась, путем форсирования Дарданелл и появления ее флота раньше нашего у Константинополя, поставить Россию в проливах перед свершившимся фактом захвата их английским флотом.
Попытка эта, как известно, не удалась. Но лишь только Россия была революцией повержена в прах, и потеряла для Англии всякую военную ценность в ее борьбе с Германией, она не только «порвала» этот договор, но, на созванных после войны конференциях в Лозанне и Монтрэ для решения вопроса о проливах настояла на том, чтобы из всех возможных форм решения этого вопроса была
