Черный Гетман - Александр Трубников

— И меня дострели, лыцарь…

Ольгерд обернулся. Голос принадлежал казаку, посаженному на кол в в нескольких саженях от Тараса. Он снова взялся за пистоль, и двинул коня вперед.

— Езус Мария! Святым Станиславом заклинаю, не нужно делать этого, пан! — вскричал шляхтич, и в голосе его звучал неподдельный испуг. — На всех казненных пуль у тебя не хватит. Погляди на дорогу, к нам едет сам воевода со свитой, которого король для встречи твоей отрядил и все те, кому король приказал встречать тебя на въезде в крепость. Если применишь сейчас оружие — охрана разбираться не станет, тоже откроет огонь. Начнется, пся крев, такая потеха, что из нее живыми не выбраться.

Ольгерд обернулся в ту сторону, куда указывал провожатый. По дороге со стороны ворот двигалась плотная группа десятка в полтора нарядно одетых всадников. Приближающиеся определенно были теми, кого король для пущей важности отправил к воротам для торжественной встречи. Судя по всему они, разглядев что на дороге, ведущей к крепости происходит что-то выходящее из ряда вон, решили спуститься вниз и самолично выяснить в чем там дело.

До всадников оставалось не более десяти саженей, когда Ольгерд, в который раз за сегодня поразившись крутым поворотам своей судьбы, разглядел среди них знакомые лица. Едущий на полкорпуса впереди остальных старый шляхтич в позолоченном нагруднике, бархатном плаще, укрывающем конский круп и высокой енотовой шапке оказался бывшим смоленским воеводой, Федором Обуховичем. Однако не он привлек внимание Ольгерда, а держащийся чуть в стороне от прочих прямо держащийся всадник на вороном коне.

Боясь ошибиться, Ольгерд не верил своим глазам, однако с каждым ударом копыт приближающихся коней о плотную, щедро политую казацкою кровью землю, все сомнения уходили в сторону. Черный наряд, простоволосая голова с проседью, оружие, отсвечивающее серебром и, главное, волчий, насмешливый и безжалостный взгляд мог принадлежать только одному человеку. И не было никакого резона рядить о том, как и почему он вдруг очутился в числе приближенных польского короля…

Вспомнив, что второй ствол пистоля еще заряжен, Ольгерд начал медленно поднимать руку, перемещая палец на задний спусковой крючок. Но не дав даже прицелиться, на ствол легла тонкая смуглая кисть.

— И не вздумай, — прошептал Измаил. — Во-первых, нас всех тут положат, не разбираясь. Сам посуди, кому это нужно? Во-вторых, он нам нужен живым. В- третьих, из крепости он никуда не денется, и если даже он находится под защитой короля и нам не удастся взять его под арест, в любом случае разберемся, какого Иблиса его сюда занесло.

Ольгерд придержав пружину, медленно отпустил курок и убрал палец со спуска. Всадники поравнялись с компаньонами и охватили их полукругом.

— Что здесь творится? — грозно спросил Обухович. — Кто посмел? — Он указал в сторону людей, суетящихся вокруг кола, на котором висел лоевский сотник.

Сопровождающий шляхтич подъехал к воеводе и, наклонившись почти под самое его ухо, начал сбивчиво что-то объяснять. Судя по суровым, но одобрительным взглядам воеводы, брошенным по ходу рассказа на Ольгерда и на опущенный уже на землю кол, шляхтич смог убедить собеседника в том, что его, шляхтича, подопечный действовал в своем праве.

Ожидая конца разговора, Ольгерд разглядывал воеводу. С того времени когда они расстались в лесу под Смоленском, грозный отпрыск древнего литовского рода изрядно сдал — он был седым как лунь, а лицо его бороздили глубокие жесткие морщины. По всему, сдача города царской армии легла тяжким бременем на его последующую жизнь.

Дослушав шляхтича, Обухович нахмурился, кивнул в сторону охранявших место казни рейтар:

— Путь забирают тело.

Затем обернулся в сторону своего сопровождения и сказал, будто не обращаясь ни к кому особо.

— Говорил же я, что не нужно этого делать. Не простят нам этого казаки…

Судя по тому, как заелозили в седлах присланные на встречу героя королевские приближенные, Ольгерд понял, что слова воеводы предназначались в первую очередь их верховному сюзерену.

— Позволь представить тебе, пан Обухович… — шляхтич, желая разрядить обстановку, указал на Ольгерда.

— Так значит ты и есть тот самый герой, наш спаситель? — спросил Обухович, развернув коня в сторону компаньонов. Воевода присмотрелся повнимательнее, нахмурился, потом бросил короткий взгляд на рукоятку выглядывающей из-под кунтуша сабли и прояснился лицом. — Ну здравствуй, литвин. Честно скажу, не надеялся тебя встретить. И уж чего точно не ожидал, так увидеть в наемниках у татар.

"Больше никто на службу не брал" — хотел было ответить резкостью Ольгерд, но вовремя прикусил язык. Во-первых, это было не так, очень даже брали его на службу все, от московитов до литовских магнатов. Во-вторых, тогда, под Смоленском, отказавшись принять его на службу, Обухович поступил вполне честно. Ну и в-третьих, ведь не в погоне за солдатской удачей да жалованьем наемника присягнул он ногайскому бею. И присягнул, выходит, не зря. Вот он Душегубец, собственной персоной. Ольгерда явно узнал, но виду не подает, держится позади остальных. Хороших же себе польский король придворных собирает… Вслух же, не пускаясь в пространные объяснения, коротко ответил:

— Так получилось. Да и служба моя у татар, думаю, что уже закончена.

Кивнул воевода, удовлетворившись сказанным. Понял, что разговоры эти не для сторонних ушей. Проводил долгим тяжелеющим взглядом семейство покидающих город крестьян, которые протискивались по дороге меж колами и толпой конных шляхтичей, в ужасе глядя на муки казненных. Тронул поводья и, двинувшись, громко приказал:

— Ладно, нечего здесь стоять, поехали, гости дорогие!

Кавалькада, вытянувшись по дороге, поскакала в сторону городских ворот. Всю дорогу Ольгерд, чей разум после всего произошедшего пленил злой, зудящий кураж, пытался подъехать поближе к Дмитрию. Однако тот, мастерски управляя своим вороным, вроде бы ненарочито избегал сближения. Пару раз он бросил свой волчий взгляд на Ольгерда, однако в этом взгляде не было охотничьего азарта, словно Душегубец глядел на досадную неожиданную помеху, которая может отвлечь его от других, более важных дел.

Наконец добрались до города. Гулко отстучав копытами в длинном тоннеле под надвратной башней выехали на небольшую площадку, от которой по сторонам и, к лабиринту узких изломанных улиц. Над скоплением домов, цепляя шпилями острых высоких крыш низкое облачное небо, высился крепостной замок.

В отличие от деревянных городов Руси, Смоленска и Киева, польский город Клеменец внутри был сплошь из светло-серого камня. Из него были сделаны крепостные стены, дома, брусчатка на улицах и даже вздымающиеся то здесь то там церковные колокольни. Крыши у домов были из темной, коричнево-красной черепицей, так что Ольгерду сперва показалось, что он выехал на поляну, сплошь усеянную грибами-подберезовиками, которые учила его искать в ольговском лесу мать…

Дождавшись, когда последний всадник из свиты выйдет из арки ворот, воевода скомандовал:

— Королевский приказ исполнен. Герой встречен и с почестями препровожден в город. Теперь вы все отправляйтесь по своим делам. За размещением я пригляжу самолично.

Свита, не дожидаясь повторной команды, брызнула по переулкам так шустро, будто на площадь падала одна из башен. Не прошло и нескольких секунд и у ворот остались только Ольгерд с компаньонами и сам Федор Обухович.

— Саблю мою сохранил, — с удовлетворением в голосе произнес воевода.

— Моей заслуги тут мало, — ответил Ольгерд, непроизвольно тронув эфес. — Два раза уходила, первый в лесу, когда в плен к ворам попал, второй в Кафе, пока в турецком зиндане сидел. И оба раза возвращалась.

— Значит от души был мой дар, — улыбнулся воевода. — Ну да ладно, поехали, покажу, какие хоромы тебе здешний магистрат из благодарности за спасение для квартиры определил. Обухович направил коня в одну из улиц. Ольгерд с компаньонами последовали за ним.

— Так каким ветром тебя к ногайцам занесло? — едва кони нырнули в лабиринт улиц, спросил Обухович.

— Сперва к разбойникам в плен попал. Они меня раненого в лесу бросили, а выходил лоевский сотник. Тот, которого я от мучений избавил и с кола велел снять. Я у него компанейцем служил, оттуда в Киев подался. Из Киева подрядился охранять речной конвой, что вез припас в Запорожскую Сечь. Оттуда отправился в Кафу, выкупать пленников. Там к Темир-бею на службу и попал.

— Ясно, — кивнул Обухович. — Моя судьба после Смоленска непросто сложилась. Люто на меня обозлился литовский гетман Януш Радзивилл за то, что я город сдал. Я, представитель древнего мозырьского рода, был маршалом сейма и лично оглашал универсал про избрание королем Яна Второго, Казимира Вазы, потом посланником в Москву и Стокгольм ездил, после чего был удостоен поста писаря Великого княжества Литовского! А меня эти трусы и паникеры лишили сенаторского звания! Мало того, какой-то нищий шляхтич, Кыприан Камуняка, памфлет на меня накропал, списки с которого по всей Речи Посполитой разошлись. "сБЮКЪБЯЪ ЕЯЭ Б БЕКХЙСЧ ЯКЮБС, ЪЙ ЯБХМЪ С ЦПЮЯЭ, ЦНПЬ РН ЯЪ ЯРЮКН, ЙНКХ УРН СОЮДГЕ С МНБНЛ ЙНФСЯЕ С ЦСЯРНЕ АНКНРН, С ГКНЛ ПЮГСЛЕМЧ, С НАЛНБЮУ КЧДГЙХУ Х С ЯПЮЛНРХ ЯЕДГХЖЭ, ЪЙ ДГЪЖЕК С ДСОКХ" — прочитал он на память обидные строчки. — Этот Камуняка вроде как дальний родственник твоего бывшего хорунжего, Соколинского, что подбил в Смоленске шляхту к московитам переметнуться. Отписал он грязное, чтобы от родича гнев гетманский отвести, и добился цели своей, пся крев! Родные от меня отвернулись, прошлые друзья руки не давали, хоть бери да в петлю лезь. Но не сдался я, подал аппеляцию на оправдание, да дело до сих пор не рассмотрено. Благо, король оказался на моей стороне. От наветчиков отмахнулся, памфлет, ему принесенный, прилюдно порвал. Меня же вызвал к себе и поручил новый рейтарский полк собирать. Когда же нас здесь, в Клеменце, московиты обложили, Ян Казимир приказал мне возглавить оборону города. Я попробовал отказаться, а он в ответ: "У тебя есть шанс оправдать сдачу Смоленска не словом, но делом. Если справишься и отстоишь сей город, то поставлю тебя коронным гетманом, пусть тогда сенат попляшет". Так что ты, литвин, выходит, что честь мою спас…