Звонкий ветер странствий - Андрей Бондаренко

Секунд через двадцать Сашенция от души возмутилась:

– Какое-то издевательство – над всеми языками сразу! Я, конечно же, уже стала настоящей морской волчицей. Но не до такой же степени! Извините меня покорно, однако я почти ничего не понимаю…

Гертруда Лаудруп, имевшая солидную практику плаваний на разных морских судах, принялась старательно переводить выступление дона Аугусто на всем понятный классический английский:

– Эти развалины – ещё совсем недавно – были городом. Вернее, укреплённым испанским поселением с громким и славным именем – Сан-Филипп. Этому полувоенному городку уже более ста двадцати лет. Количество жителей в нём никогда не было постоянной величиной. В лучшие годы здесь проживало три-четыре сотни человек, в худшие – жалкие единицы. Места тут такие – дикие, мрачные и своеобразные… Наш дон Сервантес пришёл в эти края почти двенадцать лет назад, в составе большого испанского отряда под руководством коменданте Фернандо Кастельяно. В отряде было более ста тридцати вооружённых молодых мужчин и порядка пятидесяти женщин и детей. Испанцы подновили обветшавшие городские стены, тщательно отремонтировали старые дома и заложили новые, начали разводить скот, сажать рожь, пшеницу и картофель, потихоньку мыть золотой песок в реках и ручьях, обустраивать новые шурфы и штольни в старинных серебряных рудниках.… И тут на Сан-Филипп и его несчастных жителей обрушились – нескончаемой чередой – всевозможные беды, – Гертруда принялась поочерёдно загибать пальцы на руках: – Неурожай, падёж скота, двухлетняя засуха, следом за ней – бесконечные дожди, грязевые потоки, сходящие с гор, пожары, нашествие странных прыгающих жуков, съедающих все посевы. Население городка начало неуклонно сокращаться – одни умерли, другие решили вернуться назад, в северо-восточные поселения. В этот момент, воспользовавшись тем обстоятельством, что количество защитников городка уменьшилось примерно в четыре раза, на Сан-Филипп напали подлые техуэльче… Схватка была упорной и жаркой, но силы были – изначально – неравны. Тогда коменданте Кастельяно, прекрасно понимая, что всё уже кончено (техуэльче пленных никогда не берут, даже женщин и детей, предварительно изнасиловав, убивают), спустился с горящим факелом в пороховой погреб и взорвал его. Пороха там было – более чем достаточно, поэтому и взрыв получился – что надо… Дона Сервантеса при взрыве завалило каменной стеной обрушившего дома. Говорит, что остался жив только благодаря какой-то толстой потолочной балке, которую как-то хитро переклинило… Создание к нему вернулось только где-то через сутки. Выбрался наш идальго из-под завала, огляделся – вокруг только трупы, а техуэльче, видимо испугавшись сильного взрыва, тоже ушли… Всё это случилось почти восемь с половиной месяцев назад. Вот, с тех пор он тут и жил – в полном одиночестве… Похоронил дон Аугусто убитых соотечественников, чьи трупы удалось отыскать. Потом построил себе из обломков домов что-то вроде крепкого и большого шалаша. Питался – чем придётся: уток и чирков подбивал при помощи самодельной пращи, ставил верёвочные силки на степных зайцев и лисиц, когда не было другой достойной добычи, то не брезговал и обычными крысами…

– Ой, меня сейчас, кажется, стошнит! – громко заявила впечатлительная и слегка брезгливая Сашенция (патентованная Светлейшая княгиня, как-никак!), после чего засмущалась и, пунцово покраснев, задала вопрос сугубо по делу: – А почему он не ушёл на север? Ну, раз здесь было так голодно?

Пообщавшись пару минут с испанцем, Герда пояснила:

– От этого места до ближайшего населённого пункта будет порядка двухсот двадцати миль. Преодолеть это немаленькое расстояние по здешней гористой местности – без хорошей лошади, оружия и продовольственных припасов – совершенно невозможно. Да и на пути запросто можно напороться на злобных техуэльче или на коварных чайхи. Только патагонцы и арауканы – туземцы мирные и благородные. Относительно благородные, конечно же… Всё, он больше не может говорить. Умоляет, чтобы ему срочно дали поесть и, главное, глотнуть хорошего вина…

– А ещё ему не помешает хороший кусок мыла и побольше тёплой воды, – недовольно наморщив аккуратный носик, покрытый весёлыми светло-рыжими веснушками, ворчливо объявила Сашенция и тут же обратилась с вежливой просьбой к помощнику капитана: – Милый Енсен, не в службу, а в дружбу! Озаботьтесь, пожалуйста, этим важным вопросом! И одёжку благородному идальго надо подобрать приличную. А лохмотья эти – немедленно за борт! Здесь приличный корабль, дети маленькие имеются на борту. Зачем нам нужны южноамериканские вши и блохи? – внимательно посмотрела на Егора и задала совершенно неожиданный и нелогичный вопрос: – Саша, а ты бы прошёл эти двести двадцать миль? Ну, без лошади, оружия и продовольствия?

– Запросто, душа моя! – почти серьёзно ответил Егор. – Если бы знал, что в конце этого маршрута меня ты дожидаешься – несравненная и любящая… Всякие гадкие туземные охламоны? Я бы постарался их – неприкаянных и неразумных – без особой нужды не обижать в дороге…

Ещё через сутки с небольшим состав экспедиции чуть не пополнился ещё двумя необычными и экзотическими особами. «Святой Дунстан» едва повернул за очередной каменистый мыс, как вперёдсмотрящий матрос доложил из марсовой бочки, что им навстречу движется целая флотилия туземных лодок.

Егор торопливо встал из-за раскладного стола (по случаю хорошей погоды в тот день они обедали на открытой палубе), прошёл на нос брига и приник к окуляру подзорной трубы. Впрочем, всё хорошо можно было рассмотреть и невооружённым глазом – до первой утлой лодочки, которая, завидев корабль, тут же стала прижиматься к северному берегу, но направления движения так и не поменяла, было метров двести двадцать, до четырёх других плавсредств, шедших широким фронтом, порядка четырёхсот пятидесяти.

– Это туземцы из племени чайхи, – на своей причудливой лингвистической смеси сообщил вставший рядом с Егором дон Аугусто Сервантес, уже одетый как самый обычный матрос эскадры. – Гонятся за старухами, ясный полдень.

– Зачем – гонятся за старухами? – удивлённо спросил Егор, неохотно отрываясь от оптического приспособления, изготовленного искусными бельгийскими мастерами.

– Чтобы их съесть, конечно же. Сейчас зима, голод, пришло время старух.

– Енсен! – прервав вопросы, подозвал к себе Егор помощника капитана.

– Я здесь, сэр командор!

– Наши носовые пушки заряжены?

– Обе, сэр! Картечными гранатами, сэр!

– Приготовиться к стрельбе! Как только передовой челн минует «Дунстан», тут же пальните по остальным лодкам. Но так, чтобы только напугать, без всякого членовредительства. Пусть гранаты рванут чуть в стороне… После выстрелов – орудия незамедлительно перезарядить! Вам ясна задача, Енсен?

– Всё будет исполнено, сэр!

Егор снова поднёс подзорную трубу к левому глазу. В передовой крохотной лодчонке, действительно, находились две пожилые и седовласые женщины, одетые в некое подобие плащей из шкур гуанако (по крайней мере, так решил самоуверенный внутренний голос), мехом наружу. Старушки, чьи тёмные и морщинистые лица были щедро покрыты красными и синими татуировками, усердно работали короткими вёслами, изредка испуганно посматривая на корабль белых людей.

Один за другим прозвучали два пушечных выстрела, и Егор сразу же перевёл подзорную трубу в сторону основной лодочной флотилии туземцев, до которой оставалось уже немногим более ста пятидесяти метров. Четыре лодки – гораздо более длинные и солидные по сравнению с утлым челноком старушек – остановились, развернувшись боками.

В трёх лодках размещалось по два туземца, в четвёртой – самой длинной и широкой – кроме двух гребцом присутствовал ещё и важный толстощёкий старик, седая шевелюра которого была обмотана широкой полоской ткани с закрепленными на ней пышными – белыми и чёрными – птичьими перьями. Все гребцы – ужасно худые, тощие и субтильные – были одеты в бесформенные и уродливые накидки, сшитые из каких-то странных шкур, тускло блестевших под солнечными лучами.

«Может, из шкур выдры?», – предположил любознательный внутренний голос.

А, вот, пожилой и толстощёкий спутник гребцов был облачён в добротный и солидный плащ чёрной кожи.

«Конечно же, тутошний вождь! – уверенно заявил политически-подкованный внутренний голос. – «Щёки толстые, медно-красная морда – наглая до неприличия. А шкуры, из которых пошит его стильный плащик, не иначе, как тюленьи или нерпичьи…».

Вождь величественно поднялся на ноги, держась одной рукой за плечо гребца, сидящего перед ним, другую же руку торжественно вытянул по направлению к «Дунстану» (который, кстати, продолжал медленно двигаться вперёд), и разразился громкой, ясно слышимой руганью на незнакомом и очень тягучем языке.

– Ну, и что надо этому упитанному клоуну? – обернулся Егор к дону Сервантесу – И, вообще, какого чёрта они – после пушечных выстрелов – не улепётывают со всех ног, трусливо поджав подлые обезьяньи хвосты?