Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка - Петр Астахов

Закончилась эта история неожиданно. Группу хотели вывезти силой, но, заподозрив это, грузины обратились к властям, и те срочно приняли меры для их эвакуации на новые места. Грузин, что называется, и след простыл, им было предоставлено политическое убежище. Работники же уехали из лагеря «несолоно хлебавши».

Ежедневные встречи и длительное общение с Эдуардом Александровичем позволили ближе познакомиться и узнать этого человека. Он оказался потомком знаменитых русских адмиралов Епанчиных, о которых я кое-что знал только из литературных источников, но с этой стороны я не проявил особого любопытства к его происхождению.

Когда же я узнал, что брат отца, дядя — Фридрих Фальц-Фейн был основателем известнейшего в мире, расположенного на Херсонщине заповедника «Аскания-Нова», я проникся к нему чувством неподдельного уважения. Уникальный заповедник, о котором я узнал еще в детстве, был для меня куда авторитетнее! После революции семья Фальц-Фейна бежала во Францию, а в конце тридцатых годов Эдуард Александрович переехал в Вадуц, где и остался на постоянное жительство.

Во времена моего с ним знакомства он проживал в центре маленького городка, где теснились государственные учреждения и очень уютное кафе-ресторан Real, к которому пристроился жилой дом хозяина. Рядом с ним находился и маленький одноэтажный домик-магазин, в котором жил Эдуард Александрович, я не раз бывал у него по разным надобностям. В магазине он продавал фототовары, да и сам занимался фотографией. Я сегодня очень сожалею, что подаренный мне им на память альбом со снимками о нашем пребывании в Liechtenstein'е, у меня изъяли при аресте и больше не вернули.

Еще тогда я отмечал способности Эдуарда Александровича кадрировать снимки, делал он это с врожденным умением и художественным вкусом, отчего фотографии его напоминали миниатюры, созданные художником.

В годы жизни во Франции он увлекся велосипедным спортом и достиг значительных успехов — был чемпионом Франции в каком-то виде. Он показывал мне последнюю облегченную модель, весом в 7–8 кг, особую его гордость. Ежедневно Эдуард Александрович совершал велосипедные прогулки по берегу Рейна.

Умение общаться с людьми создавало благоприятную почву и для переговоров, и для налаживания дружеского общения. Со всеми он был любезен, всем оказывал помощь и поддержку. Таким он и остался в моей памяти.

Самое горячее участие принимал Эдуард Александрович и в отправке 167 человек, согласившихся выехать в Советский Союз.

В день отъезда на зеленый двор спорткомплекса привезли громадные стеклянные бутыли с местной сливовой водкой — Kirsch. Установили столы с закуской, и каждому отъезжающему «подносили» наполненный до краев стакан водки с пожеланием «доброго пути».

Это зрелище для местных жителей, пришедших во двор для проводов, было удивительным, так как никому в Liechtenstein'е не приходилось видеть людей, способных залпом осушить стакан водки, не закусывая.

Записавшиеся на отправку в Союз собирались не сразу. Основная масса прибыла в Вадуц в течение дня, а потом стали приходить маленькими группами и поодиночке. Наступил день, когда поступающих уже не было и нужно было договариваться о переброске людей на станцию Букс.

Неуверенность за свою судьбу у отъезжающих чувствовалась до самого последнего дня. Объяснить это можно было тем, что в газетах печаталось много материалов с броскими заголовками о том, что ожидает возвращенцев в Советском Союзе. Когда подполковник и майор приходили в спортзал, к ним с тревогой обращались с вопросом — что же нас ожидает по возвращении? В газетах писали, что возвратившихся отправляют в Сибирь, в лагеря для заключенных.

— Товарищи! Не верьте этому. Это очередная пропагандистская шумиха, направленная на то, чтобы сбить людей с толку, — так говорил Владимир Иванович.

Когда он оставался со мной наедине и разговор заходил о последствиях возвращения, он, похлопывая меня по плечу, говорил:

— Петр Петрович, не верь ты никаким слухам, домой я буду тебя отправлять сам.

Мне и верилось, и не верилось. Но один случай заставил и меня насторожиться, поколебав мою уверенность в «благополучии» своего возвращения в Союз.

Незадолго до отъезда из Liechtenstein'a, когда миссия уже сворачивала свою работу, Эдуард Александрович высказал заманчивое предложение:

— Владимир Иванович, что Вы думаете делать сегодня вечером? Я хотел предложить Вам поехать в одно прекрасное курортное место, в лесу, высоко в горах и провести там ночь. Как Вы смотрите на это? Место уединенное, там можно будет поужинать, потанцевать. К тому же милая хозяйка будет рада Вашему приезду. Если Вы не возражаете, я позвоню.

Слова барона о милой хозяйке, в далекой от людских глаз гостинице, взбудоражили воображение Владимира Ивановича, его черные глаза лукаво улыбнулись в знак согласия.

Вечером постоянная по составу компания поехала в горы. Места в Liechtenstein'е необыкновенно красивые, дорога вела в Альпы, и было досадно, что все дорожные красоты скрывали наступившие сумерки. Наша машина оказалась единственной у двухэтажного здания гостиницы — значит мы здесь действительно одни.

Появившаяся у входа хозяйка улыбалась гостям. Эдуард Александрович представил незнакомых. Встреча была радостная, шумная. Хозяйка пригласила в дом. На первом этаже находился ресторан. Из холла широкая деревянная лестница вела на второй этаж, где находились одно- и двухкомнатные номера для приезжих.

Гостеприимная хозяйка предусмотрительно предложила не беспокоиться о времени. В ресторане можно посидеть допоздна. Ночевать здесь, утром удобнее выехать.

Миссия из Советского Союза была первым официальным представительством в Швейцарии после войны. Не желая «ударить лицом в грязь», официальные власти предоставили работникам миссии необычные условия: все они находились в Швейцарии на положении гостей. А это означало полное их содержание, на весь срок пребывания, за государственный счет. Все предприниматели гостиниц и ресторанов были заинтересованы заполучить советских гостей, встретить их по высшей категории гостеприимства и выставить счета для оплаты в соответствующие инстанции.

Этот акт любезного гостеприимства позволил работникам миссии сэкономленные средства употребить на свои нужды и по своему усмотрению. Хочу добавить к этому, что наша бедность, наше неумение держаться на равных, с достоинством и тактом, вызывали у меня чувство ущербности и неполноценности.

Психология советского руководителя «хоть день да мой», позволяла генералу и начальнику миссии под видом дипломатического багажа «хапать» все, что было возможно, и везти это добро из Швейцарии в Париж, а затем, перепоручив военным летчикам, доставить в Москву.