Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка - Петр Астахов

Теперь и у меня появилась возможность после стольких лет изоляции встретиться с советскими людьми. Больше трех лет длилось мое отчуждение от прошлого, теперь представлялась возможность восстановить утерянные связи.

Накануне свидания с официальными работниками советской миссии меня обуревали чувства сожаления и неуверенности за годы, прожитые в Германии, за принадлежность к лагерю Вустрау. В том, что руководство миссии знало о нашем прошлом, сомнений не было. Но в любом случае я сам должен был рассказать им о лагере Восточного министерства. Томительное ожидание предстоящего разговора походило на состояние человека, которому нужно удалять зуб. Как отнесутся они к добровольному признанию? Останутся ли доверительными наши отношения, без чего немыслима работа в миссии?

Я решил попросить начальника штаба, полковника Алмазова, принять меня по личному вопросу и ждал удобного момента. И вот он наступил. Просторная светлая комната с двумя большими окнами, стол и стулья для посетителей — чисто рабочая обстановка, без излишеств.

Полковнику Алмазову, похоже, было более пятидесяти — седая голова, располневшая фигура, не утратившая легкости. Взгляд открытый и доверительный.

— Разрешите, товарищ полковник. Я хотел поговорить с Вами по личному вопросу.

До прихода к нему я не раз представлял беседу с этим человеком и, услышав «Я Вас слушаю, садитесь», сразу же приступил к самому главному.

— Товарищ полковник, фамилия моя Астахов, Петр Петрович, 1923 года рождения, уроженец Ирана… Прибыл сюда по рекомендации старшего офицера связи при комиссариате Круповича Георгия Леонардовича, который, зная мои познания в языке, решил рекомендовать меня для работы в штаб.

— Да, да, продолжайте, слушаю Вас.

— Есть некоторые обстоятельства, которые не позволяют мне без промедления приступить к работе. Я должен рассказать некоторые подробности о своем плене, и узнать Ваше мнение… — Я обдумывал ход мыслей, чтобы продолжить разговор.

— В плен я попал в мае 1942 года под Харьковом. Вы, конечно, знаете историю этого окружения? Я прошел через многие лагеря военнопленных, расположенные на нашей территории, пока не попал в Германию.

Алмазов продолжал слушать и снова произнес: «Да, да».

— Но в Германию меня привезли не в обычный рабочий лагерь для военнопленных, а в лагерь Восточного министерства, созданного для подготовки пленных в административные органы оккупированных районов Украины, Белоруссии и юга России. Лагерь этот пропагандистского толка, в котором нас знакомили с политэкономическими и государственными материалами устройства современной Германии. Потом освободили из плена и должны были отправить на оккупированную территорию на работу.

Я рассказывал и прятал глаза от полковника и не видел его реакции. То, что я сказал, было главное. Я на мгновенье остановился.

— Но попасть на свою территорию не удалось, война изменила направление военных действий. Немцы начали отступать и вместо оккупированных районов я остался в Германии.

Полковник продолжал слушать меня и спросил:

— Что же потом?

— Потом я уехал в Берлин в строительную фирму, где занимался ремонтом разбомбленных домов, проработал там полтора года, а затем, как строительный рабочий, приехал на остров Reichenau, чтобы и здесь заниматься ремонтными работами…

Я чувствовал, как с каждым сказанным словом мне становилось легче и свободнее, ибо главное, что нужно было сказать, и что меня более всего тяготило, я уже произнес.

— Как Вы оказались в Швейцарии? — спросил полковник. — Вы совершили побег?

— Мы совершили побег группой в пять человек, все его участники в настоящий момент в Швейцарии.

Освободившись от тяжелого груза, касающегося принадлежности к Вустрау, я подумал об удивительном равнодушии полковника к этим сведениям. «Ну, слава Богу, кажется, пронесло».

И продолжал уже более спокойно:

— Когда я узнал, что меня рекомендовали на работу в штаб, я посчитал необходимым поставить Вас в известность о моей принадлежности к лагерю Восточного министерства и, если этот факт станет причиной отказа, честно сказать об этом.

Итак, я все сказал. Мои наивные, заимствованные из советских кинокартин о запутавшихся в сетях шпионах представления о «чистосердечном признании», об «исповеди в грехах» подсказывали, что главное я уже совершил — пришел и рассказал о случившемся.

Описывая эти переживания теперь, я ясно вижу, в чем были мои заблуждения. Но тогда я этого не знал и метался между «виноват» и «не виноват», не в состоянии ответить ни «да», ни «нет». Внутренне я чувствовал невиновность, а доказать это был не в состоянии. Отсутствие юридических знаний лишало уверенности: я пытался найти твердое незыблемое обоснование, но почва уходила из-под ног.

Логика моих мыслей была, примерно, такой:

— Могу ли я отрицать свою принадлежность к Вустрау?

— Нет.

— Могу ли отрицать антисоветскую направленность этого лагеря?

— Нет.

Признав оба посыла, я признал, таким образом, и свою принадлежность к антисоветской деятельности. А то, что я остался в стороне, то заслуга не моя, то поворот судьбы и обстоятельств.

Юридические понятия «был» в лагере и «совершал» антисоветские действия для меня не имели различия. И хотя подсознательно я чувствовал разницу между ними, но доказать, сформулировать ее не мог, так как не знал главного: судят за содеянное против своих, а не за принадлежность к врагу.

Правда, позднее я имел полную возможность убедиться в том, что советское правосудие судило людей без разбора, как за действия, так и за помыслы, любая антисоветская принадлежность, просто мысль по решению органов правосудия наказывались однозначно — все уничтожалось с корнем.

…Оставалось только выслушать приговор полковника.

Алмазов говорил недолго — я слушал.

— То, что Вы рассказали о себе, мы знаем. Ваш поступок заслуживает уважения и похвалы. Вы поступили правильно. Мы пробудем в Швейцарии, вероятно, не меньше месяца. С сегодняшнего дня можете приступать к своим обязанностям… Знаете, мы решили откомандировать Вас к нашим товарищам, которые сейчас находятся в княжестве Lichtenstein. Там подполковник Хоминский и майор Смиренин, им нужен переводчик. Мы уже подготовили документы, нужно соблюсти еще кое-какие формальности для переезда через границу.

Я никак не ожидал, что этот трудный разговор закончится так быстро и с таким благоприятным для меня исходом. Мне показалось, что мое пребывание в Вустрау не имело для полковника того значения, какое оно имело для меня.