Дочь для трона - Ханна Уиттен

class="p1">Медленно, прорываясь через низкий гул боли, струившейся по ее телу, Рэд вытянула из кармана свой ключ и поднесла его к стене. Он в точности, до каждого изгиба зубчиков, совпадал по форме с верхней частью резного рисунка.

– Я все еще не понимаю, что это должно значить, – прошептала она и неосознанно стиснула ключ. Потом заметила это и расслабила пальцы, побоявшись переломить его пополам. – Я все еще не понимаю, как это может привести нас к Нив.

– Она должна прийти к тебе.

Голос Бормейна звучал странно. Глухо и без интонаций. Рэд оглянулась через плечо.

Лицо у него оказалось пустым, полностью расслабленным. Если бы не прикованные к резьбе глаза, он бы выглядел спящим.

– Она должна сама найти врата. Лишь пройдя в них и приняв все решения, она получит свой ключ. Тогда путь будет открыт.

Раффи сжал рукоять кинжала, явно настороженный переменами в поведении Бормейна. Эммон посмотрел на него и едва заметно качнул головой. Раффи не отпустил оружие, но и доставать его не стал, вместо этого отступая назад и увлекая за собой Каю, чтобы они оба оказались от мужчины подальше. Вальдрек растерянно замер в опустевшем пространстве, словно разрываясь между желанием подойти к своему зятю и желанием убежать.

– Два ключа, – продолжил тот. – Две части целого, равные силой. Равной любви достаточно для открытия, но недостаточно для того, чтобы положить всему конец. Одно лишь открытие двери не обещает, что ее порог будет преодолен, ибо тьма поджидает.

Рэд застыла, как изваяние, едва решаясь дышать и боясь резким движением разрушить заклятие, что давало им ответы, пусть и загадочные. Она поняла, что происходит, вспомнив тот день, когда они с Эммоном исцелили Бормейна. Через него поступали послания из Тенеземья, он говорил на языке магии, что угнездилась в нем, когда он провалился в разрыв. Только в этот раз его голос не полнился злобой. Он звучал почти устало.

– Врата – это ты. – Бормейн слегка покачивался, не сводя глаз с резьбы. – Ты – это врата.

Вокруг них разлилась тишина, все молча смотрели на мужчину и узоры, опутанные тенями.

Из-под земли донеслась слабая дрожь. Просочилась сквозь почву, как далекое сердцебиение, отдалась в ступнях Рэд, пробежала по ее ногам и зашумела в ней и ее внутреннем лесе.

Крошечное землетрясение кончилось, едва начавшись. И почти не стоило внимания. Но Рэд показалось, будто оно знаменовало нечто важное. Словно где-то вдалеке случилось что-то катастрофическое, хотя до нее донеслись только отголоски.

Состояние, охватившее Бормейна, отступило так же резко, как явилось, взгляд у него прояснился, а на лицо вновь легла обычная робкая полуулыбка. Он провел рукой по светлым волосам.

– Простите, задумался немного. – Улыбка на его губах медленно погасла и сменилась растерянной гримасой под нахмуренными бровями, когда он заметил взгляды окружающих. – Что-то случилось?

– Можно и так сказать, – пробормотал Файф.

Каю, верная себе, оправилась от удивления быстрее, чем остальные. И указала рукой на резьбу и два рисунка рядом с ней.

– А эти узоры… что-то из астрономии? Они похожи на созвездия.

– Да, – с принужденной легкостью отозвался Вальдрек, стараясь рассеять повисшее в воздухе звенящее напряжение. Он постучал пальцем по рисунку, напоминавшему Сестер, нечувствительный к присутствию теней, что отталкивали Рэд, Эммона и Файфа. – Это Сестры. А там, на другой стороне, Далекая Королева.

– Мы в Ниохе называем их не Сестрами, а Солнечной и Лунной, – сказала Каю. – А вашу Далекую Королеву – Кровавой. Сказание гласит, что две королевы-соперницы подчинили себе силы солнца и луны, но силы эти были равнозначны, а потому подавляли друг друга, и ни одна из королев не могла победить. А Кровавая правила другой страной, поменьше, и она захватила земли обеих королев без боя после того, как они обе исчезли. – Она изогнула губы в улыбке и изящно пожала одним плечиком. – Полагаю, титул задумывался ироничным.

– У наших предков была похожая легенда, но с другими именами, хотя их буквальные переводы и звучат не слишком складно и несут мало смысла. – Вальдрек указал направо, на созвездие, которое Рэд всегда знала как Далекую Королеву. – Это Третья Дочь, – сказал он. Палец с отметиной от кольца переместился к Сестрам. – А этих двух они называли Пронизанной-Золотом и Королевой Теней.

Глава восемнадцатая

Нив

За последние месяцы темнота стала для нее привычной. Казалось, Нив почти все время проводила в темноте. В сумраке Святилища, проливая кровь на ветви в попытках вернуть сестру домой. В своей комнате, расхаживая кругами и будучи не в силах унять мысли и заснуть. И вот теперь, в Тенеземье, которое было не темным в привычном ей понимании, но монотонным, безликим и окрашенным лишь в оттенки серого.

Однако чувство спокойствия от темноты оказалось непривычным.

Еще была боль. Острая – в колене, тупая ноющая – повсюду. Нив смутно понимала, что она в полубессознательном состоянии, и постепенно вспоминала, какие обстоятельства ее в него привели.

Она вспомнила Оракула, жуткого бога в жуткой, набитой костями пещере. Солмира, что вскрыл ему горло и забрал его силы. Разрушение горы и спаянные воедино кости, что в конце концов рассыпались без присутствия божества.

И то, как Оракул вспорол тщательно скрученный узел эмоций Нив и расплел его в мгновение ока. Распустил ее душу на давно истертые нити.

С ее губ сорвался тихий стон, и не только от телесной боли. Этого хватило, чтобы выбросить ее с той грани, за которой сознание еще отключалось, и полностью вернуть его в измученное тело. Она скорчилась, прижав руки к животу и крепко зажмурившись.

– Нив? – Солмир не коснулся ее, но по слабому движению холодного пустого воздуха она поняла, что его рука замерла прямо у ее плеча. – Тебе больно?

Нелепый вопрос, над которым она могла бы рассмеяться, если бы горло не саднило так мучительно. Она мотнула головой. Солмир спрашивал не о чувствах Нив. Он лишь хотел узнать, может ли она двигаться и продолжать путь к Сердцедреву. Вот для чего она ему нужна – а ее эмоциональное состояние вторично, если вообще имеет значение.

Но, открыв глаза и увидев, каким беспокойством горит его взгляд, она задумалась, не могло ли все быть иначе.

Тревога заострила его и без того резкие черты, губы у него были плотно сжаты, а на лбу залегла морщина. Местами длинные волосы окрашивала кровь; несколько прядей выпали у него из-за плеча и кончиками касались ее щеки.

– Нив, – повторил Солмир уже другим тоном. Таким, словно знал, что она лжет, отрицая свою боль. Словно хотел, чтобы она с ним поговорила.

И он был единственным, с кем Нив могла поговорить