Поединок - Игорь Крутов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Охранники, видя, что босс не обращает на их усилия никакого внимания, тихо отплыли в сторонку.
— Если в следующий раз появится этот гад, я его пристрелю, — мрачно пообещал один.
— С удовольствием составлю тебе компанию, — согласился второй, и было похоже, что оба говорят искренне.
2
Что-то было не так.
Дроздов чувствовал кожей. Но объяснить не мог, оттого и злился…
Наорал на молодого парня — «вестового», как его называл Дроздов, — затем остыл, постепенно пришел в себя, но извиняться не думал. Чувство дискомфорта не оставляло его. Словно кто-то из близких тайно предал его.
Близких?
Где они, близкие… Иных уж нет, а те далече. Или как там? Впрочем, неважно. Главное — разобраться, что происходит. События последнего времени складывались в какой-то один зловещий узор. Очень знакомый. Очень.
Узор, узор… Может быть, здесь разгадка?
Нет, не получается.
Тогда — отставить!
Но… береженого Бог бережет. И перед тем как отправиться в тир, Дроздов решил зайти в магазин, чтобы оттуда тайком понаблюдать — не следит ли за ним кто.
3
За Дроздовым следили. Тщательно и профессионально. «Наружка» — группа наружного наблюдения за объектом — работала четко и слаженно, и если бы простой прохожий вдруг и обратил на нее внимание, то в лучшем случае счел бы все увиденное за обычное совпадение…
Следившая за Дроздовым «наружка» состояла из двух пар — ведущей и страхующей.
Первый из ведущей пары — молодой человек лет двадцати трех, не больше, серый и безликий, среди такой же серой и безликой толпы (осень!), — отставал от «объекта» ровно на двадцать положенных по инструкции шагов.
Молодой человек жевал спичку, передвигался легкой птичьей походкой, сунув руки глубоко в карманы легкой, не по сезону куртки. Он изредка демонстративно зевал, делая вид, что больше интересуется однообразием окон панельных высоток, чем Дроздовым. И надо заметить, получалось у него довольно естественно…
Его напарник вел себя несколько иначе, скажем так — не столь легкомысленно. Возможно, в этом был виноват его внешний вид: рубец на щеке, прижатые к черепу уши, черная застегнутая на глухую «молнию» кожаная куртка и крепкие пальцы, схватившие стальными клещами руль видавшего виды «жигуленка».
Он ехал на машине не таясь, всем своим презрительным видом показывая, что следит, и это — вот ведь парадокс! — было для него лучшей маскировкой…
Страхующая пара двигалась за ведущей, в точности копируя ее ритм.
Дроздов, припарковав свою машину возле магазина, отправился за покупками, и тотчас молодой человек бесшумной тенью скользнул в магазин.
Автомобили ведущей и страхующей пар замерли в укромном месте. Напарник молодого человека со скучающим видом развернул газету — мгновенно шелест ее листов раздался во второй машине: там была установлена специальная связь.
Страхующая пара состояла из двух мужчин, похожих друг на друга, как плохие киногерои. Они были в одинаковых серых плащах, под которыми угадывалось оружие, в одинаковых серых шляпах, под которыми так же можно было уловить одинаковые казенные стрижки…
Услышав шелест, один из мужчин поморщился.
— Что, нервы? — спросил его другой.
— Нет…
— Я же вижу.
— А ты отвернись…
Они синхронно повернули головы — точь-в-точь как две заведенные куклы! — посмотрели друг на друга. Нехорошо посмотрели, надо заметить. Скверно. Как пара змей.
Затем вновь отвернулись. Чтобы продолжить наблюдение…
«Наружка» не предполагала, что в данный момент сама является объектом пристального наблюдения. И наблюдал за ними всего один человек. Тот самый, что велел следить за Дроздовым.
Это был Моисей.
Нет, не то чтобы он не доверял своим людям — проколов обычно не было, а если вдруг и случались, то в редких (редчайших!) случаях. Но все же именно сегодня Моисей почувствовал — иррационально, интуитивно, шестым чувством, как хотите! — что необходимо самому присутствовать. И поэтому поехал сам.
Не мог не поехать…
4
Гамлет прикрыл глаза.
Не хотелось смотреть на этот поганый мир, где из-за честного слова приходится идти на такие подлости, что и думать противно…
Но думалось.
И эти думы не могли заглушить ни далекие, за толстыми стеклами «БМВ», звуки улицы, ни бьющая по ушам музыка, которую любил ставить водитель, ни что-либо другое.
Гамлету казалось, что его самого везут на «толковище», на воровской суд, где встанет кто-нибудь из «коронованных» и поставит на нем, на «законнике» Гамлете, крест.
Не хочу!
Старый вор замотал головой, но словно растревожил мысли — одна за другой они стали возникать в воспаленном от переживаний мозгу, и казалось, не будет им конца…
В бараке обычный «шмон», блатные прячутся в котельной. Котельщик, хилый зек с корявой наколкой на лбу «Раб КПСС», «корил» под придурка и, надо заметить, довольно удачно. А чего же не «косить», когда все «лепилы» у него куплены!
Глядя на сухую, словно всю перекрученную фигуру котельщика, никто бы не сказал, что это один из самых опасных налетчиков довоенного Иркутска. Был. Все мы когда-то были…
В кругу воров и Гамлет. Он на своем, на достойном месте. Рядом — легендарный Лимон, настоящий «батя» молодого тогда еще Гамлета. Чего только не видел Лимон, кого он только не знал!
И самого Ваську Бриллианта, авторитетного «короля» преступного мира, который дожил до семидесяти и пал непристойной, как говорили господа воры, смертью. Случилось это в ИТК-6, в небольшом Соликамске, когда наемный убийца задушил Бриллианта…
— А знаешь, что толковал Васька Бриллиант перед своей смертью? — спрашивал Лимон.
Молчал Гамлет. Ну откуда ему знать?
Лимон «держал» паузу — он был прирожденным артистом, — затем негромко, со значением произносил:
— «Мы несем свой крест чистоты воровской жизни…» Вот что говорил он, господа воры.
И переживали «господа воры». И сокрушенно крутили головами. И кто-нибудь обязательно цедил сквозь зубы:
— «Белый лебедь», мать его…
Именно так называлась «сучья» колония, где по-страшному резались воровские «масти», где и погиб, не сломившись, гордый Васька Бриллиант.
А Лимон тем временем рассказывал дальше…
И про медвежатника Лешего, вора в законе первого призыва, который, чтобы вырваться с Колымы, «закосил» под психа и стал есть дерьмо. А со временем и в самом деле сошел с ума.
И про красавчика Девку, ангельской красоты парня, который за четверть века сумел «нагрести» себе судимостей больше чем на восемьдесят лет.
И про карманника Есенина…
И про бандеру Арину…
И про золотого цыганского барона Ласло Ковача…
Про всех знал Лимон, и, казалось, его неторопливым рассказам не будет конца и края. Было в этих немудреных
