Сквозь всю блокаду - Павел Лукницкий

Еще не стемнело, начинаются сумерки, а вдоль каждой, из трасс постепенно вспыхивают мигалки маячных огоньков — зеленые и неокрашенные сигнальные точки огня. И возле каждого регулировщика — фонарь, устроенный из бидона, со светящейся дыркой в боку: видимый сбоку, невидимый сверху свет.

Мы едем через озеро, небо темнеет, спускается чернь небес. Сотни незатемненных фар секут снежные покровы качающимися лучами. Задние стенки фургонов и автобусов, освещенные бегущими сзади машинами, кажутся маленькими, зыбкими экранами какого-то фантастического представления.

Мы катимся без фар, напрягая зрение, открыв переднее стекло, продуваемые ледяным ветром насквозь. И ровно через полтора часа бега останавливаемся перед въездом на восточный берег Ладоги. Озеро кончилось. Тут, в пару кипящих радиаторов, в перепутанных лучах фар, в зареве света, среди сотен тяжело дышащих, выныривающих из тьмы машин, стоим, — шофер чинит фары. Взбираемся на берег. Это поселок Лаврово. Тут дороги расходятся в разные стороны. На перекрестках указатели и взмахивающие флажками регулировщики. Наш путь — в главном потоке машин, на Жихарево.

Еще часа полтора мы едем, уже при луне, то меж стен голого кустарника, похожего на илийский камыш, то леском, то болотами, по дороге, по которой встречных машин почти нет, — встречные, должно быть, идут по другой дороге.

Сейчас будет Жихарево — тепло, еда, отдых! Так надеются все — промерзшие, голодные, предельно уставшие люди.

И вот, проплутав между дающими на разных перекрестках разные советы регулировщиками, связанные в своем движении сотнями мешающих свободному пути машин, мы наконец въезжаем в залитое лунным светом, мигающее огоньками Жихарево. Среди улиц, домов, скопления грузовиков — ничего не понять.

Большая арка. Мы останавливаемся, проехав ее. Всё! Здесь бараки эвакопункта, десятки указателей, и все-таки полная неразбериха. Замерзшие наши пассажиры помогают друг другу, женские голоса плачущи, беспомощны. Вещи сбрасываются на снег. Но… десятки новых распоряжений, вещи снова втаскиваются в кузов… В столовую — есть? Оформлять документы? Сразу грузиться в поезд? Или здесь (где именно?) ночевать? Где согреться?

Маленькое, наполовину уничтоженное село Жихарево никак не вмещает этого потока людей!

У меня в руках аттестат, иду с ним к коменданту. Разыскиваю его, получаю через питательский пункт на складе сухой паек на два дня: 750 граммов сухарей, 70 граммов сахарного песку и пакетик концентрата горохового супа — 150 граммов.

Но мне нужна горячая пища! С трудом добиваюсь талона на кухню.

Иду на кухню — очередь на морозе к окошечку будки. Мне дают порцию каши — горячей, пшенной, хорошей, но есть негде. Обогнув будку, сажусь с другой ее стороны на обледенелую ступеньку крыльца, ставлю на другую мой котелок; совершенно окоченевший от мороза съедаю кашу, держа ложку несгибающимися пальцами и глотая вместе с горячей кашей ледяной ветер. Чаю бы! Но взять его негде.

Почти до часу ночи я, не находя себе не только ночлега, но даже пристанища, чтоб обогреться, расхаживаю на морозе. Наконец ввалился в комнату коменданта и «явочным порядком» остаюсь в ней ночевать, разложив на полу найденные тут же листы фанеры, развернув на них мой спальный мешок.

Утром комендант мне жаловался: условия на эвакопункте жуткие потому, что до 20 января Федюнинский, чья армия стояла здесь, не имел разрешения от Военного совета на организацию в занятых воинскими частями бараках базы для эвакуируемых. А когда наконец 20 января такое разрешение было получено, то заниматься какой-либо организационной работой оказалось поздно: 22 января прибыла первая партия в несколько сотен эвакуируемых, и с того дня поток их, всё возрастающий, течет непрерывно.

…На следующий день, миновав Троицкое, Войбокало и Шум, к двум часам дня я оказался в деревне Влоя, находящейся на линии движения машин 54-й армии, и, поместившись в теплой крестьянской избе, решил остаться до утра, — я уже был обессилен.

Я сразу же лег спать, раздевшись, улегшись в спальный мешок, вплотную к русской печи, и проспал до утра. Утром попытался получить на кухне завтрак, но не получил его и занялся писанием дневника…

А сейчас — пора идти ловить попутный грузовик!

Глава пятнадцатая

В армии Федюнинского

Домик в Оломне. Над картой боевых действий. Опять на передовых. Перед наступлением

(Район Оломны — Погостья. 54-я армия, 883-й гаубичный полк, 6–15 февраля 1942 г.)

6 февраля. 6 часов дня

Деревня Оломна Киришского района. Ослепительно яркое солнце и чистейший белый снег. Чувствуется приближение весны. И даже сейчас, когда солнце, вплотную склонясь к горизонту, положило на снега синеватые тени, день еще ярок и праздничен, мирен, тих и величественно красив. Эти длинные-длинные тени протянулись от изб — то целых, то разрушенных недавно побывавшими здесь немцами, — от тракторов, грузовиков, фур, палаток, от трофейных немецких почтовых автобусов и орудийных передков, от обломков всяких машин, от колодезных журавлей, что высятся над замерзшей рекой, припавшей к моей избенке крутым излуком. Ветви деревьев кажутся выгравированными на жестко зарозовевшем небе…

Я, кажется, сказал: день мирен и праздничен? А ведь утром, наблюдая сквозь обледенелые стекла маленького оконца за этим великолепным миром, я видел, как пышными тучками клубились разрывы снарядов. Проклятый враг нащупывал наши штабы и наши части огнем дальнобойных орудий откуда-то из-за Пудостья, где он сидит, не выбитый пока нами, забравшийся (занес же его черт сюда!) в такие глубины нашей родимой земли, куда до войны и самая бесшабашная фантазия не могла бы его допустить!

Деревня Оломна, как и Гороховец, не сожжена немцами: не успели, очень уж поспешно бежали отсюда. А вокруг — леса, леса, бескрайние, русские, всегда мирно дремавшие, а сейчас потревоженные войной!..

В занесенных снегом землянках вокруг Оломны находят наши воины и наши крестьяне трупы русских людей со страшными следами пыток, останки заживо сожженных пленных красноармейцев и командиров.

Мал мала меньше, плачут, и смеются, и щебечут ребятишки за стеной комнаты в избе, принявшей в себя несколько крестьянских семейств из других изб, занятых нашими воинскими частями.

Безропотно переносят жители все неудобства, лишения и невзгоды, лишь бы подальше отогнала ненавистную орду гитлеровцев спасительница Красная Армия. И заботливы, предупредительны, радушны каждая девушка, каждый старик.

Спасибо корреспонденту «Известий» Садовскому, который принял во мне, уже едва державшемся на ногах, участие, накормил и устроил меня. Из разломанного дубового гроба (других досок не нашлось) были сооружены эти вот нары, на которых лежу, а на следующий день мне оказали медицинскую помощь… Врач медсанбата определил: у меня истощение второй степени и бронхит.