Записки пленного офицера - Пётр Палий

Отношения были странные. Часто, закончив работу в канцелярии, я оставался в его комнате на несколько часов, и мы с ним спорили на самые разнообразные темы. Наедине со мной он с удовольствием расширял темы споров до самых острых вопросов: философии национал-социализма, как противовеса коммунизму и капитализму, расовой теории и отношения к еврейству, религии, морали, устройства общества и т. д. Он по духу был «казанский студент» любил споры «скрещиванье пики» в словесных дуэлях с достойным противником, а так как в атмосфере «нацистского официального единомыслия» споры были так же невозможны, как и у нас, при советском единомыслии, то я оказался для него психологической отдушиной, тем более, что до известной степени и сам был «казанским студентом».

Как-то в марте Фетцер спросил, что я думаю о генерале Власове и о «Русском Освободительном Движении». И когда я ответил, что имя Власова мне неизвестно, он сказал: «Я думаю, что вам следует познакомиться с идеями этого человека, поговорите с Огариновым. а я достану для вас кое-какую литературу». Поговорив со своими приятелями, Бедрицким, Ляшенко и Родионовым, я вместе с ними зашел к полковнику Огаринову, и он рассказал нам о генерале Андрее Власове. Власов, генерал-лейтенант, считался «спасителем Москвы», он командовал 20-и армией и организовал контратаку на немцев, приведшую к отступлению их от Москвы. Потом он был назначен Сталиным заместителем командующего Северо-Восточным фронтом, но как-то немцам удалось разгромить этот участок, и Власов в июле 1942 года попал к немцам в плен. Еще раньше, в Хаммельбурге, наши пленные генералы по-разному оценивали события и по-разному определяли будущую роль и цели всей массы пленных. Основной вопрос был: кто есть враг № 1? Для одних враг № 1 был Гитлер, для других — Сталин, а для третьих и Гитлер и Сталин одновременно. Для Карбышева враг № 1 — Гитлер, для Лукина Сталин и Гитлер ничем друг от друга не отличаются, а вот для генералов Трухина, Жиленкова, Малышкина и других «№ 1» был нацеплен на грудь Сталина. Теперь и генерал Власов считает, что сейчас России предоставляется историческая возможность покончить со Сталиным, воспользовавшись немцами как военным союзником и поставщиком всего необходимого для создания Русской Освободительной Армии. Власов и его сподвижники уверены, что Россия слишком велика и потенциально сильна, чтобы опасаться быть порабощенной послевоенной победоносной Германией. Недавно, конечно, пока под полным контролем немцев, организован центр Русского Освободительного Движения и начата работа по созданию вооруженных соединений того же названия, или РОА. Этот Центр сейчас ведет: переговоры с военными организациями белой эмиграции, казаками. Русским Корпусом в Югославии, украинскими националистами, представителями кавказских национальностей, белорусами и т д. с целью создать единый антикоммунистический фронт всех народов, населяющих Советский Союз. Некоторые считают, что за всеми этими названиями есть потенциальный людской резерв для создания действительно большой армии, но, конечно, главный приток солдат и офицеров ожидается из лагерей военнопленных. Немцы будут выпускать из плена добровольцев в РОА.

Огаринов предупредил, что, по имеющимся у него сведеньям, скоро во всех лагерях, включая наш в Вольгасте. можно ожидать приезда пропагандистов из этою Центра, которые будут заниматься разъяснением идей Власова и вербовкой добровольцев в РОА. Вскоре мы начади получать из Шталага газету «Заря», издаваемую организацией «Движение за освобождение народов России», и лагерь заволновался, как пчелиный рой! Сразу появились громко говорящие «за» или «против», но большинство пока молча и осторожно переваривало эти новости «в себе». Я тоже серьезно задумался над этими новостями. Во всяком случае, это был один, и. вероятно, легко находимый, выход из тупика плена, в конце которого иначе предвиделось только НКВД. Кроме того, мне казалось, что при всех обстоятельствах враг № 1 был Сталин и советская система. С каждым новополученным номером газеты «Заря», с каждым новым слухом или сообщением о положении на фронтах войны все начинали все яснее и яснее понимать, что подходит время, когда нужно принимать самостоятельное и очень серьезное решение: что делать, когда война подойдет к концу? Внешне все продолжалось по-прежнему, почти триста человек пленных работали по своим мастерским, жили за проволочными заборами под охраной, но как-то вышли из состояния полной изоляции от внешнего мира и как бы приобщились к тому, что делается в мире, по ту сторону проволоки.

В первых числах нюня в лагере разыгралась новая драма.

Каждый день, по заранее составленным спискам, в чертежке. как и во всех других мастерских, после окончания работы кто-нибудь оставался убирать помещение. В этот день двое из четырех уборщиков попросили их заменить, это часто бывало. Вызвались двое других, работа закончилась, все ушли, а уборщики занялись своим делом. Обычно через полтора-два часа уборщики возвращались в жилой блок. В лагере никто не обратил внимания, что уборщики не вернулись вовремя. Общая проверка производилась утром, перед работой, а по вечерам, перед отбоем, когда охрана запирала комнаты, старший комнаты должен был проверить, все ли на месте. В этот вечер я один поздно работал в канцелярии Фетцера, т. к. сам Фетцер уехал в Пеенемюнде. В таких случаях я по окончании вечерней работы возвращался в наш барак в сопровождении одного из солдат охраны, отпиравшего комнату и впускавшего меня туда. Около девяти часов вечера, когда звуки ударов по отрезку рельсы возвестили отбой, в немецком бараке поднялась суматоха, в комнату, где я работал, буквально ворвались два солдата и приказали идти за ними. Весь лагерь был освещен прожекторами со сторожевых вышек, а все население было выстроено перед жилым бараком, окружено охраной. Мне приказали также стать в строй. Никого из немецкого лагерного начальства не было видно. Произошло следующее: все четыре уборщика оказались жителями комнаты Мельникова и при отбое их на месте не оказалось. Пока мы стояли перед бараком, из Вольгаста подъехало две автомашины, полные солдат. Солдаты оцепили лагерь. Нам было видно, что Гильденбрандт, Валюра и еще несколько человек вошли в чертёжку, а потом с фонарями ходили вокруг нее. Пришел один из солдат охраны и забрал 0гаринова, Антонова, Мельникова и меня в немецкий барак, остальные продолжали стоять на дворе под лучами прожекторов. В комнате лагерной конторы нас четверых начади допрашивать поочередно. Выяснилась вся картина: одной стороной чертежка выходила к лагерному забору, между стеной барака и забором расстояние было не больше трех метров, и все это пространство заросло высоким бурьяном. Сразу же за забором начиналось поле уже довольно высокой пшеницы, начинавшей колоситься. Четверо уборщиков открыли окно и, пользуясь сумерками, зарослью бурьяна и невнимательностью охраны на вышке, перерезали два нижних ряда колючей проволоки и ускользнули в поле. За этим полем было болотце, заросли кустов, а потом, на расстоянии полукилометра, начинался район сплошных болот, простиравшихся до самою морского побережья.

Допросом руководил один из двух немцев в штатском, приехавших из города. Наш «папаша», как называли в лагере обер-фельдфебеля Гильденбрандта, сидел насупленный как туча, почти не задавая вопросов. Огаринова и Антонова отпустили очень быстро и отвели обратно и лагерь, но меня и Мельникова, то по отдельности, то обоих вместе, допрашивали долго и настойчиво. Допрашивающих интересовало главным образом то, что все четыре беглеца были из комнаты Мельникова, и что я разрешил поменяться дежурным, в результате чего все четверо оказались вместе на уборке чертежки. Во время допроса приехал очевидно вызванный в лагерь Фетцер и обер-лейтенант из Пеенемюнде по имени фон Брюнте, представитель Вермахта, ведающий в НАР всеми рабочими командами из военнопленных. Фетцер на допросе вел себя вполне корректно и вежливо, но фон Брюнте кричал, ругался, обещал всякие наказания и кары нам с Мельниковым и всему лагерю. Только после двенадцати часов ночи, очевидно, полностью убедившись в пашей с Мельниковым непричастности к побегу или к подготовке его, нас отвели в жилой барак. Ночь прошла беспокойно, барак охранялся усиленным нарядом солдат, они ходили под окнами, громко разговаривая, по дороге часто проезжали автомобили, слышны были крики, лай собак, над лагерем несколько раз пролетел самолет.

На рассвете снова весь лагерь построили перед бараком, и мы стояли так, окруженные усиленным отрядом охраны, почти до девяти часов. Потом на дороге, со стороны побережья, показалось три автомобиля, они медленно проехали вдоль забора. На второй машине, с опушенными бортами, лежали тела двух убитых наших беглецов, а над ними, связанные и окровавленные, стояли два других… После этого «спектакля» нам приказали разойтись по мастерским на работу.