Пророчица (СИ) - Ксюша Ангел

Минуты ожидания показались часами, часы — вечностью. Широкие коридоры, закрытые двери операционной, красная лампочка. Казалось, она включилась у меня в мозгу.

Я стояла у окна и смотрела на зиму. Хмурый рассвет дополнял картину из мрачных предчувствий. Пошел снег, и я радовалась, так как снег был защитником Влада. Он придаст ему сил. Я верила в провидение. То, что суждено — случится.

Только живи…

Бледная, потерянная Рита сидела в кресле со сложенными на коленях руками. На лице — такое напряжение, что выть хочется. Нет, не стоит смотреть, а то сойду с ума!

Лара плакала на плече у Филиппа. Совершенно не похожая на себя — хрупкая, земная. Испуганная женщина. Наверное, все мы такие перед лицом смерти. Перед ней мы равны — и вожди хищных, и обычные люди. Перед маленьким кусочком металла, разрывающим внутренности, забирающим любимых…

Я долго не могла отмыть руки. Три раза мылила, смывала, терла мочалкой. Казалось, кровь въелась в поры, пахла обреченностью и болью. Его болью. Я ощущала ее физически. Из зеркала на меня смотрела тень, неузнаваемое лицо. Темные круги, серый цвет лица. Не я. Все это не со мной…

Я все еще чувствовала руки Влада у себя на плечах — испуг я уловила быстро, упала на землю. Если бы он не скомандовал, я могла быть мертва. Почему… зачем она сделала это?

Я вышла из туалета, прислонилась к стене в коридоре.

Мучительное, гадкое ожидание…

Операция закончилась ближе к обеду. Кирилл лично принимал участие. Вышел к нам — уставший, на лице — скорбь.

Сердце провалилось в темную яму, больно ударившись о глубокое дно. Я боялась слов — неважно, каких.

«Не смей говорить! — хотелось крикнуть. — Молчи!»

— В критическом состоянии, но стабилен…

Я не понимала, как сочетаются эти два понятия. Влад лежит там, при смерти, а я стою в коридоре. Растерянная. Глупо все. Я должна была сказать ему, должна была…

— К нему можно? — Голос будто из другого мира.

Лара прижала руки к груди, будто из нее могло выпрыгнуть сердце. Непривычно сутулые плечи, обреченность во взгляде.

Нет, не смейте его хоронить!

Кирилл кивнул, и я инстинктивно шагнула вперед. Безумно, до боли хотелось увидеть Влада. Держать за руку, говорить. Убедиться, что он жив. Стены давили, больничный запах угнетал. Вырваться отсюда, дышать, дышать… Если бы я могла бороться…

Лара преградила дорогу. Посмотрела так, будто пыталась прожечь во мне дыру. Волны злости я ощущала кожей, и показалось, она готова ударить.

— Убирайся! — выдохнула защитница. Фарфоровая кожа на щеках горела румянцем, в глазах — лихорадочный блеск. — Это все ты! Ты виновата!

Она почти кричала, Филипп подошел, обнял ее за плечи, стараясь увести в сторону.

— Пусти! — Лара вырвалась, не сводя с меня взгляда. — Если он умрет, ты будешь нести эту ношу до конца.

Я зажмурилась, сжала кулаки. Досчитала до десяти. Сознание словно отслоилось и плавало где‑то вдалеке. Нервная система дала сбой и отключилась. Когда я вновь открыла глаза, сомнений не было.

— Отойди! — спокойно сказала я, отодвинула защитницу в сторону и вошла в палату.

В послеоперационной пахло спиртом и хлоркой. Все неестественно чистое, пугающее стерильностью. Светло — зеленые простыни, капельница, аппарат искусственного поддержания жизни. Какие‑то непонятные цифры на дисплее.

— Он в коме. — Рука Кирилла легла на плечо, и я вздрогнула.

— Он будет жить?

Секундное молчание было ответом. Я знала, что он скажет.

— Мы надеемся на лучшее…

— Шансы?

— Поля!

— Ты же врач. Говорят, лучший хирург в городе. Так скажи мне! — Взгляд упал на мертвецки — бледное, умиротворенное лицо. Глаза закрыты, словно Влад просто спит. — Я должна знать…

— Не буду грузить тебя медицинскими терминами… — Кирилл замялся, затем обнял меня крепко. Я не помню, обнимались ли мы до этого… — Шансов мало.

И мне вновь надавили на плечи. Теперь уже беспомощность и осознание, что я не в силах ничего сделать, изменить. Только ждать. В медицине я мало понимала, но слышала, что чем дольше человек находится в коме, тем меньше шансов, что он очнется.

Словно прочтя мои мысли, Кирилл сказал:

— Хищные крепче людей. Не стоит терять надежду…

Прикосновение к теплой ладони. Тепло — это жизнь. Или полужизнь — ведь рука безвольная.

Только живи…

…Холодный декабрьский воздух отрезвил, заполнил легкие, проветрил изнутри. В ближайшем ларьке купила сигарет. Никогда еще так сильно не хотелось курить! На скамейке у клиники никто не сидел. Действительно, кому вздумается морозить задницу на холоде?

Мне было все равно. Трясущимися руками чиркнула зажигалкой, втянула сладкий дым. Голова тут же закружилась, охватила минутная эйфория и спокойствие. Мне это было необходимо — просто расслабиться. Не бояться. Пусть ненадолго…

Постоянно хотелось оглядываться. Все это время в больнице я словно ждала, что из‑за угла выскочит Юлиана и завершит начатое. Естественно, это было невозможно — ее задержали и допрашивали, но подсознание, как трусливый заяц, всюду видело засаду.

Голова постепенно прояснялась, хотя мысли все еще напоминали кисель. Глеб подошел, присел рядом. Странно, почему он все еще здесь? Ему бы радоваться — вот жизнь и отомстила тем, кто обидел. Теперь Влад при смерти, а Юлиана сядет надолго. Глеб же держался особняком, но не уходил. Хмурился, молчал, но терпеливо ждал вердикта врачей.

— Тебе нужно выспаться, — безэмоционально сказал он.

— Что ты здесь делаешь?

Меньше всего хотелось говорить с ним. Сегодня у нас разные чувства, мои он никогда не понимал…

— Ты не поможешь ему, если будешь тут сидеть.

— Ага, а если высплюсь — помогу! Глеб, тебе не все равно? Ты ненавидел его… их обоих. Считай, отомщен.

— Дура!

— Прекрати! — Я вскочила, со злостью швырнула окурок в урну. Сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. — Мне совершенно не нужно это сейчас!

— А что тебе нужно? — Он тоже встал, прищурился, засунул руки в карманы. — Жалеть себя? Курить тут до одури? Не спать, не есть, словно этим ты ему поможешь!

— Извини. — Я отвернулась, посмотрела на прохожих, бредущих по своим делам. — Ты не виноват. Я просто не понимаю… откуда она взялась? Почему… почему Юлиана сделала это?

— Так она тут уже месяц ошивается. А ты не знала?

— Месяц?!

Онемевшие губы не слушались, звук вышел жалким и писклявым. Я пыталась отыскать на лице Глеба признаки лжи или шутки — не нашла.