Волк. Юность. - Виктория Гетто

Отрицательно качаю головой:

— Нет. В Парда, так зовётся мой дом — точно нет. А здесь к тебе привыкнут. Быстро.

Аами колеблется. Ей и хочется поверить, и одновременно ребёнок саури боится. Видимо, жизнь у неё была не сахар. Естественно! Если её родителей убили… Да и неизвестно, какого ей было у той женщины, что пожалела её. То, что жилось ей нелегко — понятно. Ей семь лет, а выглядит на четыре года. Привычка прятать лицо. Недоверчивость и настороженность. М-да… Придётся попотеть, пока она снова станет нормальным ребёнком… И тут вмешивается Шурика, что — то произнося на тушурском наречии. Вот уж действительно — дети усваивают новое гораздо быстрее взрослых! Два месяца при нас — а уже болтает на всеобщем почти свободно. Саури вздрагивает, чуть наклоняет голову под покрывалом к плечу, смотрит на меня недоверчиво. А маленькая тушурка переводит:

— Я сказала, что ты добрый, и очень хорошо ко мне относишься.

— Спасибо, Шурика…

— А на каком языке вы с ней разговаривали, дядя?

— В моей стране живут такие, как она. И я знаю их наречие. Моя супруга из её племени…

— У-у-у…

Тянет внучка доктора, но тут появляется запыхавшаяся Гуль, её новоиспечённая бабушка. При виде двух девчушек со мной, она застывает на месте, потом испуганно кланяется, но я машу рукой:

— Ты вовремя! Иди сюда.

Молодая женщина несмело приближается, и я показываю ей на саури:

— Её зовут Аами.

Женщина удивлённо вскидывает на меня глаза, и я продолжаю:

— Девочка — сирота. И я забираю её к себе. Станет моей дочкой. Так что если Шурика станет теперь пропадать у меня в шатре — не волнуйся…

Гуль краснеет, немного отступает назад, снова кланяется…

— Мне нужно, чтобы ты подобрала Аами что — нибудь из одежды, на первое время. Пока не сошьют новое. Ещё нужно девочку отмыть. Без лишних глаз.

Женщина кивает. Молча. Она вообще старается обходиться минимумом слов, наверное, плохо знает всеобщий. Впрочем, удивительно, что он ей вообще известен. Тушурцы не поощряют обучение своих женщин чему — либо кроме готовки и шитья…

— Сходишь в обоз, скажешь — я приказал.

Гуль снова кивает, а я обращаюсь к малышке-саури на её языке:

— Иди с этой женщиной. Она найдёт тебе одежду, а потом помоет. И приведёт ко мне.

— Вы меня не обманываете, дядя?

Улыбаюсь в ответ:

— Привыкай звать меня папой, Аами…

Гуль берёт обоих девочек за руки и уводит, а я задумчиво смотрю им вслед. По идее, надо бы пойти вместе с ними, но, увы, пора браться за дела… Саури достаточно взрослая и маленькая одновременно. Следовательно, мне нужна женщина, чтобы ухаживать за ней. Взять кого — то из своих? Но Аами не знает ни всеобщего языка, ни, тем более, фиорийского диалекта. Следовательно, мне нужна тушурка, владеющая хотя бы всеобщим. Требую себе Вороного, и еду к пленникам, которые работают на строительстве моста. Впрочем, тот почти уже закончен, во всяком случае, переправа идёт полным ходом, и добрая половина нашего корпуса уже на том берегу. Хотя подсыпка земли на насыпь происходит по-прежнему…

— Где здесь женщины?

Обращаюсь я к одному из надзирателей, охраняющих очередную партию рабов, которую сейчас собираются перегонять на ту сторону, для рытья рва. Благо, пока гонят только мужчин, значит, женщин берегут. Тот вытягивается, рассмотрев меня, затем отвечает:

— Они за теми холмами, сьере граф.

— Благодарю.

Киваю ему, поворачиваю жеребца в указанную сторону. Вороной быстро приносит меня в указанное место, взлетает на холм и… Матерь Высочайшего! Да сколько же их тут?! Пленных тушурок очень много. На глаз — не меньше четырёх, а то и пяти тысяч. Они сидят, заполнив большое поле, кое-где между ними видны фигуры всадников, охраняющих пленников. Пускаю коня спокойным шагом. Рабыни шарахаются, насколько это возможно в связанном состоянии. И зря — Вороной, очень умный жеребец, и никогда не наступит на человека. Если только хозяин не даст ему команды драться. Или в бою. Один из близлежащих охранников, завидев меня, устремляется ко мне, но подъехав поближе и узнав меня, здоровается. Затем интересуется, что мне здесь нужно. Объясняю, что требуется женщина для ведения хозяйства и ухода за маленькой девочкой. Солдат согласно кивает. Ну а что он не так меня понял — пояснять ему не стоит. Всем известно, что внучка старого Долмы-лекаря постоянно пропадает у графа дель Парда. Пусть думает, что это для неё. Тем более, что старик завоевал нешуточный авторитет и уважение среди всех фиорийцев… Еду между скорчившимися в страхе фигурами, одетыми в полосатые длинные платья, с покрывалами на головах. Впрочем, волосы спрятаны не у всех, а некоторых, если не практически всех тушурок, что помоложе и покрасивее, солдаты уже попробовали. Ну… На то она и война…

— Мне нужна женщина, чтобы ухаживать за девочкой семи лет. Знающая всеобщий язык…

Раз за разом я произношу эту фразу, но тщетно. Испуганные глаза, полные ужасом, плещущимся через край. И — всё. Больше ничего. Сжимаются в комок, прикрывают лица руками. Единственная реакция на мои слова. Да что они, совсем бестолковые? Неужели не понимают, что будет дальше?! Ладно, что солдаты будут приходить сюда, как в весёлый дом, выбирать себе подстилку на ночь. Ведь каждая пройдёт не через одного! А днём придётся работать под плетьми надзирателей, копая ров или заготавливая дрова и камни. Мёрзнуть ночами под открытым небом и голодать. Таскать на себе булыжники для требучетов, вместо лошадей и волов, а потом умереть, когда рабов погонят на стены Кыхта… Так не лучше ли стать служанкой лорда, нормально питаться, получить защиту от насильников, всего лишь присматривая за маленькой девочкой? Неужели никто не хочет жить? Или они просто не понимают того, что я говорю? Если верно последнее — их проблемы. Я не слуга Высочайшего, чтобы быть милосердным ко всем. Если же просто боятся — значит, таков их выбор…

— Мне нужна женщина, которая будет ухаживать за маленькой девочкой, знающая всеобщий язык…

…Неужели все здесь такие тупые?! И никто не знает всеобщего языка, на котором можно говорить в любом уголке этой планеты?! Чу! Стоп. Я слегка натягиваю поводья. Что — то мелькнуло в глазах вон той тушурки, когда я в очередной раз произнёс свою фразу. Вроде как она поняла мои слова. Довольно красивая, с растрёпанными волосами, на шее — синяки от верёвки, постарше меня на вид. Около тридцати внешне, но в реальности — может даже и младше. Здесь стареют очень быстро… Полосатое платье-балахон разодрано. Понятно… Её уже того… Ну да я спать с ней не собираюсь, так что мне это как то… По барабану… Спрыгиваю с седла. Вороной застывает неподвижно, я а наклоняюсь, беру её за ворот платья и ставлю на ноги. Всё, как я и думал. Одежда разорвана, и в прорехе мелькает смуглое, желтоватое тело. Она пытается свести края ткани связанными в запястьях руками, но это ей не очень удаётся, и тушурка снова валится на землю, закрывая лицо. Губы распухшие. Одна щека припухла и синеет громадный синяк.